My eyes are delusional And I'm not thinking the same But I've been wondering: Is it me you're looking for Well you'll find me standing on these cold streets Hoping that you're looking for a little bit more Will you catch me, save me when I'm falling? Tell me have you ever been here before? So take my hand and lead the way Find your courage, find your lion And take your pride and leave the past Set sail for new horizons So take my hand and lead the way Find your courage and find your lion And if you hear the angel sings Sweet Hallelujah Hallelujah Sweet Hallelujah, Tom Grennan
Эмоции… Они не были открытием человечества. Когда-то давно, когда Богу ещё и в голову, возможно, не пришло создавать этих низших существ, Ангелы испытывали чувства. О, они испытывали целые спектры эмоций и им не нужно было быть долбанными оловянными солдатиками, ведь тогда царил покой и мир. Конечно, существовали Параллели и субпространства, из которых всё норовила повылазить всякая дрянь, и Ангелы были обучены противостоять тёмным тварям, желающим пробраться в их мир, но чувства никогда не мешали пернатым. Это случилось потом. Потом, когда в Гарнизонах поднялись волнения. Люцифер прекрасно помнил эти времена; запрет на чувства распространялся, как зараза, и выглядело это, надо сказать… жутко. Жутко смотреть, как некогда весёлые и общительные братья и сёстры обращаются как по волшебству в камень, в бесчувственное войско, беспрекословно подчиняющееся командованию. Действовало это, конечно, не совсем «по волшебству» — Ангелы подавляли в себя чувства, подчиняясь приказу, выворачивались наизнанку, делали, как скажут. И, надо заметить, это в какой-то степени помогло разглядеть тех, кто пойдёт в последствии не за Михаилом, а за Люцифером — большая часть отказавшихся обращаться в бесчувственное стадо пала вместе со Светоносным. Ведь чувства ведут к сомнениям. А сомнения — к бунту. К восставшему некогда Несущему Свет. Со временем Ангелы привыкли. Стали подлинными оловянными солдатиками — это Люцифер понял, когда освободился из Клетки в первый раз. Они давно забыли, какими были раньше. Но всегда есть исключения, и не все Ангелы, что выбрали чувствовать, становились на сторону Падшего. Кастиэль, этот вечно сомневающийся ангелок, выбравший в конце концов человечество. Бальтазар, верный своему другу, но ни Михаилу, ни Люциферу. Габриэль… Сам Люцифер за время, проведённое в Клетке, вытравил из себя всё горькое, что осталось после предательства Михаила и Падения. Уничтожил, закопал, бросил по ветру те пресловутые чувства, оставив себе лишь гнев и цель, которую хотел достичь, несмотря ни на что. Чувства… им здесь не место. Что-то, конечно, оставалось, но находилось словно за слоем толстого стекла, в пределах досягаемости, но не тревожащее понапрасну. Он не был оловянным солдатиком. И чувства отбросил не так, как сделали ангельские гарнизоны. Это сложная материя. В ней могут копаться человеческие психологи и философы, но Люцифер считал себя выше подобных занятий. Ему это не нужно. Он знал, чего хотел. Раньше. То, что «стекло» истончилось, едва он вновь обнаружил себя запертым в ненавистной Клетке, оказалось сюрпризом. Ощущение было таким, будто ему предложили вновь поразмышлять над тем, что произошло, и ему это не нравилось ни на йоту. Всё ощущалось ярче — гнев и обида за новое заточение, ярость, ненависть к Михаилу, который всё же смог его убить. Смог убить своего младшего брата, и глазом не моргнув. Выполнил своё многовековое задание, молодец, похвастайся Папочке. Ему же не плевать. Вспомнилось Падение, вспомнились пустые, ничего не выражающие глаза старшего брата. Вспомнилось заточение, отчаяние, тысячи и тысячи лет тьмы. И они ведь продолжали следовать сценарию — сценарию Отца, чтоб его, желающего, чтобы в конце концов двое его сыновей сразились насмерть. Они оба следовали ему. Вспомнился человек, который отчего-то понимал его. Всё было ярче, и Люцифер знал, что виновата Лена. Лена, которую он ощущал через метку, даже в замурованной наглухо Клетке, и сущность которой разбивала «защитное стекло». Он, конечно, не начал чувствовать, словно по мановению волшебной палочки, но… присутствие Лены заставляло лучше ощущать то, что он однажды отринул. Всё это копилось с той секунды, как Падший снова обнаружил себя в Клетке, застилало алой дымкой ярости глаза, отключало самообладание, концентрировалось. Причин было много. Когда Лена сказала, что всё сделала сама, сама захотела отправиться в Ад, сама решилась на это, сама обрекла себя на двадцать пять лет самого страшного в жизни путешествия только ради него… На какой-то миг накопившийся гнев как рукой сняло. Почему-то его это потрясло. Выбило из колеи, заставило на мгновение забыть. Эта чёртова человеческая девчонка. Такая маленькая, такая понимающая, чёрт возьми, такая… всепрощающая. Её использовали, обрекли на двадцать пять лет незаслуженных мук, превратили в Ангела, разорвав душу, Ангела — кому клетка Ада давит на сущность сильнее даже, чем человеку. А она, чёрт подери, даже ненависти не испытывает. Смотрит своими большими глазами, в которых маревом плывёт адская Пустыня, и понимает, мать твою, загораживает Михаила, чувствуя всем нутром, какая безбрежная ярость гложет Люцифера. Причин было много. И принять то, что эта девчонка, этот глупый недоангел, что до бешенства самоотверженно принимает на себя издевательские удары Судьбы, небезразлична ему, оказалось сложно тогда, два года назад, и легко сейчас, когда это осознание, как деталька мозаики, выстроилась в полной картине. Она — его. И Михаилу не следовало посягать на то единственное светлое, что оставалось в непроглядной тьме Люцифера. Гнев, на мгновение утихший, взорвался многотонной бомбой.***
«Пиздец! — многоголосым хором верещало в голове, но я не могла сдвинуться с места. — Пиздец, Лена, пиздец!» Один шаг. Второй. Тело — лёд, и я словно пытаюсь расшевелить статую, заставить её двигаться и функционировать. Статуя выполнять указания отказывается — колени подгибаются, и я падаю, пытаясь осознать, что только что натворила. Тишина. Нет даже ветра. Всё застыло, замерло, окаменело. Даже Ангелы, стоящие полукругом, как глыбы льда, статуи. Их лица не выражают ничего — не смеют ослушаться приказа. Глаза брата пусты. — Ты монстр, Люцифер. Вспышка перед глазами, и я поморщилась от мгновенной боли в голове. Нет, слишком самоуверенно брать всю вину на себя — ярость Люцифера волной цунами поднималась уже давно, и я всего лишь… послужила триггером? Стала последней каплей? Нет… — Тебе здесь больше нет места. — Вот как, — он щурится в холодную зелень глаз брата. Где-то далеко в благодати всё мёрзнет, леденеет и ломается. Он не позволяет себе почувствовать всю полноту внезапно сковавшего его ужаса, что мелькнул на мгновение внутри бездной тьмы. — Я не хочу драться с тобой, Михаил. Но буду, если ты не одумаешься. Я заставила себя подняться, и теперь раскачиваюсь из стороны в сторону, видя перед собой фантомный образ заледеневшего лица Михаила, когда-то давно, миллионы лет назад. В голове кто-то воет, и я никак не могу сконцентрироваться, осознать, сорваться, наконец, туда, куда нужно. На периферии Вельзевул — бьётся, прожигает взглядом Архистратига, удерживаемый его окаменевшими солдатами. Асмодей, Астарот, Ирэль… Одна секунда, вспышка тоски, скрещенные мечи, бой… Свист ветра. Боль… «Лена, очнись!» Я поморгала. Пиздец! «А я о чём, — непривычно взволнованный внутренний голос перестал кидаться в мозг чем ни попадя и прочистил горло. — А теперь руки в ноги и ебашь исправлять!» Я быстро окинула взглядом заброшенную фабрику и опрометью кинулась на улицу. Взрывов больше не чувствовалось, но это ничего не значит: вряд ли битва Михаила и Люцифера тут же расколет Землю пополам. Чёрт возьми, финальная битва, так и не случившаяся два с лишним года назад… Я замерла в попытке сосредоточиться — моя благодать всё ещё до смешного слаба, но на пару полётов-то и она сгодится? Так, найти человека гораздо сложнее, чем двух бьющихся Архангелов, следовательно… Я распахнула глаза и приоткрыла рот — плевать теперь они, конечно, хотели на соблюдение традиций; кладбище Сталл, на которое я автоматически настроилась, оказалось девственно пустым, зато пульсация сумасшедшей силы исходила из Су-Фолс. Твою мать, я этого боялась — куда там двум Архангелам до простых людишек, конечно, они не будут выбирать безлюдных мест; куда занесло, там и начнут разборки! Су-Фолс был почти разгромлен. Гигантские кратеры в земле. Центральная площадь города раскурочена, фонарные столбы, как поломанные спички, раскиданы по мостовой; окна в ближайших зданиях вынесло из рам. Тут и там валяются стонущие люди — удивительно, но живые. Я чувствовала энергетический щит и ощущала исходящую от него вибрацию сущности Михаила; оба Архангела замерли на месте, где раньше стояли часы, и я знала, что подойти не смогу — слишком слаба, чтобы преодолеть щит, выставленный Архистратигом. — Не ходи туда, девочка, — проскрипел какой-то старик, лежащий на краю одной из выбоин в асфальте. Я не обратила на него никакого внимания, даже помочь встать не потрудилась — более важным была попытка остановить битву. — Люцифер! — закричала я, краем глаза отметив, что старик крестится — я забыла убрать крылья. — Михаил! И сразу осознала, насколько смешными будут любые попытки помешать им. Я даже не слышала, о чём они говорят; я даже подойти ближе, чем на несколько метров, была не в состоянии! «Пытайся! — не отставал внутренний голос. — Любым способом! Скажи Люциферу, что покажешь ему небо в алмазах в постели, вот прям щас, делай что-нибудь!» Нет… Обычной клоунадой здесь не помочь. Я должна подойти ближе. Ты монстр, монстр, монстр… Я задохнулась — перед глазами горящие крылья, и в следующую секунду меня отбросило назад. Мощный взрыв вновь сотряс площадь, и я, инстинктивно зажмурившись и закрыв лицо руками, отлетела к зданиям. Крики людей. Голова кругом; я поднялась, щурясь — в середине площади гигантская дыра, и в ней никого нет, зато в южную сторону города словно ров в асфальте прорыли, и в нём несколько длинных перьев. Пульсация Архангельской силы ощущается уже где-то дальше — то ли за городом, то ли в соседнем. Таким образом они могут лететь сквозь города, даже сквозь Штаты, сметая всё на своём пути… Бобби вскинулся тут же, едва я вывалилась из воздуха прямиком на его письменный стол. — Елена, какого хера? — взревел Сингер, глядя, как я, кряхтя, скатываюсь с ценных бумаг и оправляю растрепавшуюся фланелевую рубашку. — Что происходит?! Не обращая на него и вылетевших из соседней комнаты Ирину с Настей и Адама, внимания, я вытащила закатившуюся под задницу призывную чашу и чуть не расплющилась мордой о шкаф, зарываясь в его глубины в поисках нужных трав. — Елена! — попробовал Адам. — Что, блять, происходит?! — Что взорвалось? — выступила следующей Настя. — Арлекино, Арлеки-ино, — пропела я, обходя девушку полукругом и кидаясь на кухню. — Пуканы у Архангелов взорвались! — Что? — ахнула Ирина, назойливо следуя по пятам. — Хочешь сказать… — Ага, — я оглянулась; нет, тратить слабую благодать на перелёты, которые вполне можно заменить простыми человеческими передвижениями с помощью ног, я не стану. Охотники потерпят, отсчёт до конца света уже пошёл. — Михаил и Люцифер сцепились. Пришлось обратить внимание на вытянувшиеся лица Миллигана с Шаниной; им вообще кто-нибудь сообщил, что Люцифер снова живой и вполне себе бодрствует благодаря моим скромным заслугам?.. — Но как же… — тревожно протянула Настя. — Потом! — я швырнула чашу на кухонный стол и с размаху закинула в неё пучок трав. — Что ты собираешься делать? — взгляд Ирины потяжелел; она так же, как и Бобби, мгновенно подобралась, готовая к действиям. Я невольно замерла, подняв взгляд на мать. Что я собираюсь делать… То же, что и всегда! — Самоубиться, конечно, — с почти больным восторгом отозвалась я, хватая отца за руку и проходясь по его ладони лезвием первого попавшегося ножа. — Как обычно! Сорян, бать, нужна человеческая кровь. — Я перемешала травы, потрясла ладонью ругающегося самыми нехорошими словами Бобби над чашей и выхватила из заднего кармана джинсов зажигалку. — Сразу прошу прощения за это, но выхода нет. Вельзевул! Он появился тут же — в блеске своего тёмного очарования, Князь развернулся в искрах взметнувшегося призывного огня, и его красивое лицо перекосила улыбка от уха до уха. Совсем не так, как порой появлялся Кроули, и, кажется, моя родня это почувствовала сразу и отшатнулась, будто демон не улыбнулся, а как минимум сообразил на ладони огненный шар. — О, как приятно вновь лицезреть твою хитрозадую натуру, Елена, — пафосно изрёк Вельзевул, сверкнув электрически-лиловым взглядом. — Дай догадаюсь: когда фитиль в заднице нашего Светоносного кто-то поджёг, ты была на месте событий? — Не выёбывайся, — посоветовала я, с размаху отправляя чашу в раковину. — У нас серьёзные проблемы. — Да я уж догадался, — демон помахал застывшим у порога кухни охотникам. — Как жизнь? — Елена, это, мать его, кто такой? — мгновенно раздраконился Бобби. — Какого чёрта?! — О, я Вельзевул, — никто не успел заметить стремительного движения, и Князь, расползаясь в фальшивой улыбке, уже тряс порезанную ладонь Сингера. — Дорогой друг твоей замечательной дочери, охотник. Мы вместе отжигали в Аду. Бобби зашипел, отдёргивая руку. Я вскользь подумала, что надо было всё же отойти хоть в подвал, прежде чем вызывать Князя; лица присутствующих уже начали наливаться самыми разнообразными эмоциями в диапазоне от страха до гнева. Кажется, меня ждёт допрос с пристрастием и ата-та по жопе, если мы, конечно, выживем. Что ж, когда-нибудь то, чем я занималась в Преисподней, должно было всплыть. — Я потом всё объясню, — на волне истеричного веселья я схватила Князя за предплечье и поволокла на улицу. — Пойдём, Вельз, и я подумаю над тем, чтобы подарить тебе голову левиафана в качестве сувенира. — О, так ты уже познакомилась с этими премерзкими тварями? — источая вселенскую гармонию, поинтересовался демон. Надо было действовать очень быстро. Я сама не понимала, чего хотела добиться, ведь вряд ли у кого-нибудь из нас выйдет помешать битве двух Архангелов, но… Думать в обществе мало-мальски способного повернуть ситуацию в более перспективную сторону, было легче. Даже левиафаны казались мне сейчас такой себе проблемой, ведь если битва дойдёт до закономерного финала, чистилищные людоеды уже не смогут нам навредить. Потому что вредить будет некому. Но действовать надо было и обдуманно. Первым пришедшим на ум пунктом вылезла малочисленность моей благодати. — Вельз, — наконец заговорила я. — Есть какой-нибудь быстрый способ восстановить благодать? Вельзевул, с тонкой иронией наблюдающий за моим мыслительным процессом, хохотнул. — А я всё думал, когда ты озаботишься этой проблемой… — протянул он и нехорошо блеснул глазами, приваливаясь к стене дома. — Есть. Но он вряд ли тебе понравится. — Я тя умолю, мне сейчас ничего не нравится, — с чувством фыркнула я. — Да брось, — Князь задумчиво растрепал свои тёмные волосы и прикрыл глаза, с удовольствием втянув в себя прохладный воздух. — Таких битв давно не было. Признайся: ты ощущаешь восторг. Подобное заявление поставило меня в тупик. Восторг? Вот чего-чего я не ощущаю, так это восторга, хотелось заявить мне, но внезапная мысль оборвала уже готовую сорваться с губ шпильку. Он был, этот восторг. Восторг, смешанный с благоговейным ужасом. Нечто подобное я ощущала ещё в прошлом мире при контакте со смертью; подсознание, будто в насмешку, выдавало этот финт каждый раз, когда смерть оказывалась слишком близко, и неважно, в каком виде: я чуть под машину не попала, или кто-то рядом со мной погиб. Ужас и восторг перед неизбежностью смерти. Холодные мурашки и чувство нехватки воздуха. — Предположим, — выдохнула я. Об играх разума говорить сейчас не было смысла и времени, так что я лишь устало кивнула. — И что нам это даёт? Ты что, хочешь, чтобы нам тут спалило полземли к чертям собачьим? — и заткнулась, осознав, что почему бы ему и да. — Ну вообще, — Вельзевул склонил голову к плечу в нарочитых раздумьях. — Я буквально только что выбраться сумел, ещё раз спасибо тебе, о Елена, — он отвесил мне насмешливый поклон. — Так что не хотелось бы. Рановато. — Тогда давай свой способ, — потребовала я. Вельзевул беспечно пожал плечами, выпрямился, выдохнул и сложил ладони рупором. Я, подсознательно сообразив, что сейчас будет, поспешила заткнуть уши. — Асмоде-ей! Сука! Дом явственно затрясся, и меня откинуло на ближайшую поломанную машину. — Пиздец, Вельз, — раздалось басовитое урчание, и я пискнула, когда мне на плечо опустилась тяжёлая широкая ладонь. — Сложно, что ли, мысленно позвать? Привет, Еленка! — Здаров, Дей, — выдохнула я сипло, отлепляясь от проржавевшего насквозь металлолома. Всё в голове вибрировало от прозвучавшего могучего вопля Князя и визгливо веселящегося внутреннего голоса. — Как жизнь? — Да ничего, — Асмодей лёгким движением поправил ворот футболки и принялся с интересом оглядывать раскинувшийся ландшафт. — М-да. В какую срань вы меня затащили? — его взгляд зацепился за прилипших к окну охотников, и демон рокочуще хмыкнул. — Ясно, — он прислушался. — Охуеть. Кто выпустил дракона? Перед глазами заледеневшая зелень. Он предал. Победил. Сбросил. Закрыл дорогу домой так, что больше не пробраться. Ярость рождается в центре благодати, как дикий зверь Параллелей, и от неё нет спасения. Та же ярость пробуждается и в них, тех, кто последовал за ним. — Елена? Я не заметила, как застыла, невидяще глядя перед собой. Всё внутри переворачивалось, и я словно падала; падала, падала, вместе с ним, вместе с теми, кто последовал за ним, кто падал, насквозь прошитый злым ветром, прямо с Небес… — Елена, — Вельзевул щёлкнул пальцами по моему носу. — Приём. — Падала… — прошептала я. Мозг глючило, и я отчаянно моргала, пытаясь прогнать образ картин Падения и щекочущее чувство чужой злости. Она застилала пламенем глаза, мешая сосредоточиться. — Что? — Князь быстро скосил взгляд туда, где ещё несколько мгновений назад стоял Асмодей, и с подозрением уставился на меня. — Куда падала? — С Небес, — горло саднило. — С Небес, там, с вами. Лицо Вельзевула закаменело. Я, хмурясь от боли в переносице, подняла на него взгляд и сглотнула, ощутив, как всё внутри леденеет. Демон задумчиво смотрел куда-то сквозь меня, а потом вдруг поднял руку и растрепал мне волосы на макушке, уделив внимание седой пряди. — Эй, товарищи падшие, — раздался за спиной голос Асмодея. — Я вам подарочек принёс. Я, с трудом отлепив взгляд от Вельзевула, посмотрела на лица Ирины и Бобби за окном, неотрывно наблюдающих за нами, повернулась ко второму Князю и подняла брови. — В смысле? — Знакомься, это Мюриэль, — Вельз быстро пришёл в себя и театрально обвёл рукой контур валяющейся на земле девушки. — На сегодняшний день она — твоя подзарядка. — Чего? — тупила я. — Единственный способ восстановить твою благодать быстро, — пояснил Асмодей, чьё воодушевление, яркими красками написанное на лице, сложно было не заметить. — Забери её. Вскрой глотку и поглоти её благодать — таким образом ты восполнишь свою. Я тупо смотрела на щуплую девчонку на земле. Её сосуду, завёрнутому в измятую и потасканную полицейскую форму, было не больше двадцати, а сущность самого Ангела светилась мягким голубым успокаивающе. Голубые глаза остановились на мне, и Серафим скривилась — её дух был сломлен почти до фундамента, и освободиться она даже не пыталась. Сердце заныло, но я не сдвинулась с места. На что я пойду, чтобы восстановить силы? На что пойду в попытках остановить битву? — Это твой единственный способ, — мягко касаясь плеча ладонью, как лучи чёрного солнца, подсказал Вельзевул, встав рядом со мной слева. — Самый быстрый способ восстановить утраченную благодать. — Забери, — продолжил справа Асмодей, тоже склоняясь ближе к моему лицу. Его серо-голубые глаза заволокло жёлтым. — Вскрой горло и забери. Ты даже не убьёшь её. Просто сделаешь человеком. И почему мне кажется, что на нечто подобное они всегда и рассчитывали? Почему кажется, что они проверяют, насколько я падшая? Сколько этому бедному Ангелу пришлось пережить в Аду, пока она не оказалась здесь, на Земле, передо мной, готовой вскрыть ей горло? Я махнула рукой, опуская в доме все шторы, чтобы семья не видела ни меня, ни демонов, так искусно пробуждающих во мне тёмную сторону. В конце концов, что ещё остаётся? Что ещё остаётся делать, чтобы иметь хоть мизерный шанс вылезти из кожи вон и попытаться остановить Михаила и Люцифера? — Прости, — сказала я твёрдо, опускаясь на колени перед сломленным Ангелом. Истрёпанная Адом душа, казалось, вошла в резонанс с той, какой я была когда-то. — Но мне нужно хотя бы попытаться. Грудь прорезает волна ужаса, смешанная с диким, необузданным, нездоровым восторгом. Одновременно хочется бежать и остаться, скрыться и смотреть, смотреть, смотреть ввысь, туда, где виднеются два человека, два Архангела. Их полёт завораживает, заставляет наблюдать, не отрываясь, и одновременно желать бежать без оглядки. Со стороны могло бы показаться, что они танцуют, но я вижу, как сверкает сталь. Вижу и чувствую, как от каждого удара вибрирует земля и эхо гуляет по опустевшим улицам центра Вашингтона. Тут такая же разруха, как в Су-Фолс; землю испещряют трещины и выбоины, монумент Вашингтона опрокинулся и превратился в камни — когда он падал, город содрогнулся. Я знаю, что люди погибли. Не все, конечно, но достаточно — я чувствую гнёт вины и боли, но не могу ничего с этим поделать. Удар; меч, что ещё недавно покоился на моём поясе, сверкнул в лучах солнца, и Люцифер отлетел к земле. Площадь вновь сотряс взрыв, но в следующую секунду Падший взмывает в воздух — я чувствую, как ему тяжело и больно летать, но он не обращает на неудобства никакого внимания. Я ощущаю его гнев даже отсюда; отсюда, где пытаюсь вытащить из-под обломков плачущую женщину. — Дело дрянь, — возвестил Вельзевул, возвращаясь с другого конца «арены». — Такими темпами они скоро сравняют город с землёй. Я это знаю — ещё в тот момент, когда мы переместились сюда, битва приобрела более насыщенный оборот; не знаю, что сказал Михаилу Люцифер, но Архистратиг сражается с большей остервенелостью, чем в Су-Фолс. Там, помню, у меня было ощущение, что Архангел не желает биться — он исправно выставлял щит в попытках оградить людей от разрушающей ярости Люцифера и всего лишь блокировал удары. Сейчас он летит на Люцифера сам, ощетинившись мечом. Разрушения не только в городе, куда в конце концов принесло Архангелов: загородные плантации, маленькие городки и поля все во рвах и кратерах, все пострадали, когда по ним прошлась битва. Я стараюсь. Жертв среди населения гораздо меньше, чем могло бы быть, но это пока — не знаю, случайно или нет, но оба Архангела в основном сражаются в воздухе, дальше от людей, хотя, конечно, взрывной волной сметает целые дома, а если кто-то из них падает, в земле образуются кратеры, как на Луне. — А ты думаешь, почему Луна такая измятая? — развеселился Асмодей, когда я внесла предположение, что когда-то кому-то из Ангелов стало скучно. Я щёлкнула пальцами, и все камеры, что находились в пределах досягаемости, взорвало. Это я так, из принципа — люди, в спешке покинувшие дома, едва Архангелы оказались в центре города, как тупое стадо лезет под удар, обрастая гаджетами в попытке зафиксировать опасное зрелище. Где-то дальше жужжат вертолёты, но многие из них уже разбились, снесённые откатом битвы. Мой телефон разрывается от звонков. В какой-то момент, вися где-то между небом и землёй за полкилометра от Люцифера и Михаила, я всё же не выдержала: — Что?! — рявкнула я в трубку. — Какого хера происходит? — тут же заорал сотовый голосом Дина. — И не говори, что не ебёшь, о чём я, ставлю Импалу, что ты в центре заварухи! — Не в центре, — с ядовитой иронией ответила я. — В центре — жопа, я чуть севернее. — Твою-то мать, Елена! — огрызнулся охотник; на линии что-то зашуршало, я не расслышала — новый удар, и я покачнулась, чуть не свалившись на головы демонам. — Мы у Вашингтона! — Что? — холодок сковал позвоночник. — Ты стебёшься? Немедленно уезжайте! — он и о Сэме?.. — Я не знаю, в какую сторону пойдёт следующий откат, уезжайте отсюда к чертям! — …знакомый Ангел, — послышалось из мобильного. Это — точно Сэму. Я замерла. — Мы чем-то можем помочь? — голос Дина немедленно зазвенел по-деловому. — Что произошло? — Не можете! — я развернулась и опустила взгляд на Князей; те переговаривались, разглядывая что-то к востоку у места сражения, и я разглядела неестественную тьму, скопившуюся у одного из ещё целых зданий. Демоны пришли поглазеть на битву. — Я сама ничего не могу! — горечь пробралась в голос. — Ничего! В трубке снова зашуршало, и в следующую секунду я услышала голос Сэма так ясно, что закружилась голова: — Привет, это Сэм Винчестер, — сдержанно сообщил он. — Есть какой-то шанс сдвинуть битву в место, где не будет так много людей? Я зажмурилась на мгновение, но новый взрыв не дал мне впасть в забытьё. Вопрос Сэма подарил мне одну мысль, которая могла бы сработать, и я, поставив Винчестера на удержание, бодро сверзилась на плечи Вельзевула. — Ай! — Вельз, — выдохнула я ему в ухо. — Как насчёт некоего заклинания, которое могло бы нам помочь отшвырнуть Архангелов куда-нибудь подальше? Князь на секунду задумался, поковырял в затылке и кинул взгляд на Асмодея, выразительно машущего в сторону скопившейся тьмы демонов. Чуть дальше, к северу от собравшихся черноглазых, виднелось несколько человек с крыльями за спиной — значит, и пернатые захотели понаблюдать за разворачивающемся сражением. — Ну… — он помрачнел. — Если так посмотреть… Есть одна идейка. — Какая?— с чувством полюбопытствовала я. — Для этого понадобится Странник. Вот оно что. Я замерла, созерцая темноволосый затылок, и вновь перевела взгляд на Люцифера и Михаила в небе. Удар, звон мечей, боль в крыльях. Белые перья разлетаются в лучах солнца, на небе виднеется утренняя звезда. Полёт — свобода, никогда не сопровождающаяся резкой болью, никогда не означающая, что ты больше не сможешь её ощутить… — Зови её, — твёрдо произнесла я, скатываясь со спины Князя и встречая его взгляд так, что он сразу понял — я знаю. Он смотрит на меня хмуро, но на один крошечный, почти незаметный момент мне чудится в зелёных глазах тоска. — Асмодей, — Вельзевул повернулся к другу. — Франциска. Она появилась под конвоем Асмодея злющая, как тысяча чертей, и мгновенно отшатнулась ко мне, «глядя» на демонов свысока. — Что, рогатые упыри, жопа? — проникновенно поинтересовалась ведьма. — Никуда без меня, да? Вельзевул скользнул взглядом по её тонкой фигурке, по лицу с уродливыми чернеющими провалами, и ухмыльнулся. — Ах, Франни, ну куда уж нам без твоей скромной помощи. Но, что уж там, если ты скажешь, что не в состоянии, то милости прошу — столик в Аду всегда зарезервирован для тебя. — Я не в состоянии? — тут же рассердилась Франциска, слепо нашаривая рукой моё плечо. Я задумчиво склонила голову — Вельзевул умный пройдоха. Странницу только возьми на слабо — мигом забудет абсолютно всё, и даже не важно, что ситуация весьма неоднозначна. — Я тебе покажу состояние! Что вам… А. Ясно, — она «посмотрела» в сторону Архангелов. — Наклюнулось нечто посерьёзнее левиафанов, да, Елена? — в голосе её укор, будто я ради прикола заставляю её работать с Князьями вне Ада. Довольно стрёмно наблюдать за тонкой и хрупкой фигуркой Странницы в той разрухе, что творилась сейчас в столице США. Она пляшущей энергии будто и не замечает, спокойно выписывая на клочки бумаги заклинание и енохианские символы, пока я, пыхтя, стараюсь укрыть её от летящих обломков и откатов архангельской силы; её же на слабо взяли, куда уж там. Хотя, как я сильно подозреваю, не только в «слабо» дело — как бы Франциска ни хорохорилась, Земля ей не безразлична. Всё очень просто на первый взгляд: в пяти точках в равном удалении друг от друга по периметру города нужно вычертить в земле несколько енохианских символов и одновременно воспроизвести заклинание; рассчитано оно на то, чтобы «выпихнуть» источники неукротимой силы из замкнутого в символы города и отправить в другую точку — мы выбрали Долину Смерти, там людей уж точно будет в сотни раз меньше, чем в столице. — Вот, — я отправила Винчестерам СМС с текстом заклинания и символом, который им следовало нарисовать к западной границе города. — И координаты. Начинаем ровно через пять минут, секунда в секунду, Сэм Винчестер. — Сердце не вовремя кольнуло, но я не дала себе расслабиться — когда-нибудь стоит вести себя, как профессионал. Даже если всё внутри переворачивается и тошнит так, что грудная клетка горит огнём. — Понял, — коротко ответил Сэм и отключился. — Что встала? — сварливо поинтересовалась Франциска, толкая меня плечом. — Давай, шевели крыльями, раз позволила рогатому придурку притащить меня сюда. У меня из груди вырвался мертворождённый смешок. Восторг не отпускает меня; я ношусь между точками, избегая лишь одну — там, где обосновались Винчестеры, — и чувствую этот сумасшедший восторг, поющий в унисон с дичайшим ужасом при взгляде на Архангелов, что бьются, не тратя ни секунды на передышку. Что будет, если погибнет Люцифер? Что будет, если погибнет Михаил? Любой исход страшен, и я не замечаю больше ничего, полностью сосредотачиваясь на деле. Я так и не смогла подойти ближе — должно быть, впервые в жизни я не могу подобрать нужных слов и знаю, что не сумею выволочь ситуацию, вынося при этом чей-то мозг; это ощущение отчего-то горечью сжимает изнутри грудную клетку, и хочется выть от бессилия. Я бессильна. Я ничего не могу сделать, кроме того, чтобы попытаться вместе с Князьями, Франциской и Винчестерами отбросить Архангелов подальше и наблюдать битву там, где будет чуточку безопаснее для населения городов. Я ничего не смогу сделать для того, чтобы оба Архангела остались живы. Что будет со мной, если Люцифера вновь не станет? Хотя, наверное, это уже окажется неважным. Заклинание поднимается ввысь невидимой стеной, почти комично вышвыривающей Архангелов за пределы города. — Габриэль! — воскликнула я, столкнувшись с Фокусником на пути к Франциске — её нужно было срочно сопроводить в Долину, чтобы воздвигнуть защитные символы там и надеяться, что они удержат Михаила и Люцифера хоть на какое-то время. — Ты где, чтоб тебя, был?! — Йеллоустоун, — выдохнул Габриэль. — Чего? — Йеллоустоун! — Трикстер выглядел на удивление взволнованным. — Эти два старых маразматика пробудили чёртов супервулкан в Йеллоустоуне своим ебанутым эго! Пытался унять его, иначе извержение похоронит минимум половину Колорадо, Вайоминга и Юты. Что у вас? — Франциска наложила заклинание. — Франни? — округлил глаза Фокусник. — Она согласилась работать с Вельзом? — Он взял её на слабо, — охотно рассказала я. — Мы откинули Михаила и Люцифера в Долину Смерти, теперь нужно отправить туда Франциску, чтобы она… — Не сработает, — вдруг отрезал Габриэль. Холод сковал мне горло. — Что? — пискнула я. — Не сработает, — повторил Трикстер и запустил чуть дрожащую руку в волосы. — Максимум на пару секунд, потом её просто сметёт откатом. Где она? Я потерянно оглянулась во внезапно опустившейся на центр города тишине. Ни Асмодея, ни Франциски я не ощущала — лишь вибрации сущностей Винчестеров на западе. — Гейб? — донеслось с земли. Мы одновременно опустили взгляды и увидели Вельзевула, бодро размахивающего рукой. — Чего зависли? Асмодей забрал Франни, нам нужно… — Быстрее! — взревела я, чувствуя, как паника сворачивает мозг в трубочку. Я даже сообразить такой своей реакции не успела — Франциску я терять не намерена. — Вытащи Франциску оттуда, сейчас же! Вельзевулу дважды повторять не пришлось — мгновение, и он исчез. Мы с Габриэлем переглянулись и отправились следом.***
Масштаб битвы превысил допустимые пределы. Земля тряслась, вибрировала; горы ходили ходуном. Габриэль появился на мгновение и тут же исчез, спасая каких-то незадачливых туристов, оказавшихся неподалёку. Я же стояла, тупо раскрыв рот и глядя, как Люцифер наносит удар за ударом; как Михаил отбивается и тут же взлетает, чтобы обрушиться на брата с неба, туда, куда, как я поняла, Падший на своих обгорелых крыльях больше не мог взлететь. Каждый их удар, каждый звон сомкнувшихся мечей — два у Люцифера и один Михаила, — отдавался дребезжащим эхом и гулял между гор, умножаясь в страшном резонансе. Удар, блок; я не слышу, что они говорят за диким грохотом, сотрясающим пустыню. Солнце печёт, загораживая обзор, и я едва успеваю взлететь, когда потрескавшаяся земля встаёт дыбом от удара, с каким обрушивается на Михаила Люцифер. — Пиздец, — резюмирует Габриэль, появляясь из воздуха справа от меня. — Эй, придурки! Это слово как-то совсем неуместно в той библейской обстановке, что воздвиглась здесь. Я почти готова увидеть какой-нибудь Ноев Ковчег или хоть самого Чака, пришедшего поглазеть на то, как бьются его сыновья. Очень невовремя вылезает гнев, и я ощущаю желание ввязаться в битву, тоже выпустить пар, попытаться достать Михаила и причинить ему боль — это осадок от тех секунд со времён Падения, что я видела, когда гнев Люцифера превышал допустимые пределы. Смотреть, как падают его братья и сёстры, отчего-то страшнее даже, чем весь его последний полёт с Небес... — Пошли прочь! — раздаётся чей-то рёв, и я не сразу понимаю, что это приказ Падшего. Осознание «последней битвы» вновь наполняет меня страхом. Я едва успеваю уговорить себя не лезть под горячую руку, хотя встать между Михаилом и Люцифером хочется нестерпимо. Встать, прекратить это, уговорить… или же самой кинуться в бой. Мысль, что в любое мгновение Люцифер может погибнуть, ввергает меня в священный ужас. В какой-то момент Люцифер вновь взлетает; я наблюдаю за его искажённым яростью лицом с тем же восторгом и ужасом; сердце бьётся в ушах гонгом, почти заглушая грохот битвы. Он обрушивается на Михаила, и оба исчезают, после чего воздвигается тишина. — …вот и всё, — потерянно говорит Габриэль, рассматривая Асмодея, что застыл на одной из гор с перекошенным то ли от азарта, то ли от страха лицом. — Хорошее заклинание, но одноразовое. Франциска могла с вашей помощью выкинуть их из одного города, но она не смогла бы удержать их на месте. Я не слушаю, настраиваясь на пульсирующую силу. Чикаго. Он ещё не сильно пострадал: Михаил и Люцифер находятся в воздухе, и только здания вибрируют, когда мечи с лязгом соприкасаются. Я замираю на земле, щурясь в солнце и две фигуры в поднебесье, пытаясь осознать ход битвы, пытаясь вычислить, кто побеждает, а чья возможная смерть сметёт к чертям и город, и, возможно, Штат. Вдруг всё закончится сейчас? Вдруг?.. — Елена, стой! — рявкает появившийся рядом Габриэль. Я не слушаю; как в замедленной съёмке вижу меч Михаила, который Люцифер не успевает блокировать, и могу думать только о том, что боль будет слишком сильной, если я потеряю Падшего во второй раз. На самом деле, краешком сознания я понимаю, что если погибнет Люцифер, то меня не станет следом вовсе не потому, что тоска съест меня без остатка, но всё равно рвусь вперёд в безотчётном желании никогда больше не наблюдать, как погибает мой падший Архангел. Поднимаю обычный ангельский клинок, — тот, который я стащила из дома на замену архангельского, — и со всей силы швыряю вверх, туда, где меч Михаила уже почти коснулся тела Люцифера. Клинок рикошетит, отлетая в сторону, и меч летит совсем не туда, куда был направлен. В это же мгновение Люцифер пронзает Архистратига насквозь своим мечом. Перед глазами искры. Мир вокруг вдруг начинает бурлить тьмой, и я, ощущая острую резь где-то под рёбрами, обрушиваюсь на колени, не в силах противостоять накатывающим волнам абсолютного бессилия. Зрение превращается в воронку, и я вижу, как в бинокль, лишь замерших в вышине Люцифера и Михаила; боковое полностью сковал мрак. — Стоять, — хрипит Архистратиг, хватаясь за торчащий из живота меч. — Не смей. Я не понимаю, к кому он обращается, но Михаил только гордо вздёргивает подбородок, обращая взгляд к Люциферу. — Выбирай, брат. Не понимаю. Сражаюсь с тьмой, как с очередным монстром, тянущем лапы к самому сердцу и обещающему, что впереди лишь покой. Покой меня не ждёт — лишь Пустота. Краешком сознания понимаю это, так же, как и то, что если шевельнусь — пиши пропало. Хочется смеяться. Какая разница? Я чувствую, как меч Михаила прошивает меня насквозь, и лишь истекающие секунды отделяют меня от небытия. — Ты можешь добить меня, — продолжает Михаил. Я его уже не вижу, и зрение плывёт акварельным бордовым. Дежавю. — Но тогда она умрёт. Кто, я? Кровь стучит в ушах последними секундами. Всё моё тело пульсирует готовым потухнуть светом, и страшно так, будто я впервые ощущаю холодное дыхание смерти в затылок. О, Люцифер, ты же так долго мечтал поквитаться со своим братом. Так долго хотел показать ему, на что он обрёк тебя. Разве выбор здесь не очевиден? — Или вылечи её, — продолжает Архистратиг устало. — Но тогда я успею исцелиться. Выбирай, брат. У тебя всего пара секунд. Выбирай, Люцифер. Я не обижусь, честно. Боль концентрируется под рёбрами и вспыхивает фейерверком во тьме. — Я ненавижу тебя, Михаил! — слышу где-то далеко-далеко, и в этом крике чудится такая тоска, что моё тело бьёт крупная дрожь. В следующую секунду руки, скользкие от крови, обхватывают меня, вытаскивают аккуратно меч из-под рёбер и тут же опускаются на сквозную рану, даря тепло. Я кривлюсь, давлюсь ядовитой тоской и неосознанно тычусь куда-то в предплечье Люцифера носом в безотчётной, больной благодарности. — Тише, — негромко говорит Падший, и его лицо проступает сквозь бледнеющую тьму. — Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, всё будет хорошо, конечно же, ведь он выбрал меня так же, как я выбрала его. Я тяжело дышу, чувствуя, как отступает Пустота, и слёзы, которым я не даю пролиться, вскипают на глазах кипятком. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо…***
Вокруг собирались взволнованные, перешёптывающиеся люди. Они смотрели на меня с ужасом и благоговением, и я одёрнула пропитавшуюся насквозь кровью футболку. Ничего, думаю, Михаил с посторонними разберётся. Архистратиг сидит у основания раскуроченного фонтана, приложив руку к животу, там, куда ударил его Люцифер. — Эй, Михаил. Он поднял взгляд и вопросительно вскинул брови. Я усмехнулась. Ну да — мы, со своим незыблемым выбором испарились десять минут назад, а тут я опять скачу к месту битвы, будто ни в чём не бывало. — Хотела сказать, — я подошла поближе, ощущая неожиданную гармонию с миром. Мысли в голове неправильно лёгкие — может, меня так прижало после очередной почти-смерти, а, может, дело в другом. — Я прощаю тебя, — я наклонилась и аккуратно обняла Архангела, стараясь не тревожить рану. Ни свою, ни его. — Елена… — Знаю-знаю, — пользуясь подвернувшейся возможностью, я потрепала Михаила по русым волосам. — Нафиг тебе не всралось моё прощение и вообще, ты могучий Архангел и всё такое. Но мне просто хотелось сказать. На одну крошечную долю секунды мне почудилась боль, мелькнувшая во взгляде Архистратига. — Елена, — он схватил меня за руку, едва я расправила крылья, намереваясь улететь. Поколебавшись, он устало произнёс: — Метка. Поможет тебе, если Люцифер вновь выйдет из-под контроля. Просто подумай об этом и прикоснись своей меткой к его — вы больше не сольётесь, но ты сможешь, если постараешься, контролировать его. Ненадолго и не полностью, но это должно помочь. Я кивнула. — Спасибо, Михаил. — Удачи тебе, Елена, — Архангел прикрыл глаза. — Надеюсь, ты найдёшь свой покой. Я хмыкнула, разворачиваясь и направляясь вон из чикагского Грант-парка. Какой покой, Михаил? Какой покой нам, Дьяволу и существу, испещрённому Адом так, что, не моргнув глазом, вскрывает горло измученного Ангела? Что выбирает Люцифера, несмотря ни на что? Чья душа не тянет уже ни на Ангела, ни на человека? Нет — впереди у нас долгий путь, который только начался. И путь этот не предполагает покоя. В конце концов… нет покоя нечестивым.