В одном шаге от счастья: Gone with the wind

Я не могу насытиться им. Словно пытаюсь наполнить чашу без дна, словно в иссушающей, гиблой пустыне нахожу оазис и пытаюсь напиться, ещё не в состоянии понять, что это всего лишь мираж. Это забавно. Как с моей неспособностью плакать — те слёзы, как и эта больная нежность, копились во мне, чтобы однажды, спровоцированные, прорваться все разом. Возможно, через пару часов меня и проймёт осознанием казуса, возможно, я себя потом и возненавижу за подобную чертовщину, но сейчас мне, пожалуй, плевать. Хотя… не совсем. Но едва я останавливаюсь, задумываясь о том, что куда я, бравая девица-непробивайка Лена, качусь, Люцифер резко притягивает меня за талию и водит носом по лицу; я ловлю его дыхание и почти захлёбываюсь; почти готовая разрыдаться от чувств, что так долго избегала. Кисейная барышня, чесслово, но эти Чувства, — с большой чёртовой буквы «Ч» — так сильны, что я с непривычки только что в кусок космического ничто не обращаюсь. Ощущение, что взломали программный код моей души. Влезли туда грубо, с ногами, и делают всё, что хочется. Заняли всё пространство, пропитали, как ядом, собой, и мне почти страшно. Даже не почти — я в священном ужасе, в дикой панике, ведь никогда прежде я не ощущала всё… так. Это так неправильно… и так потрясающе, воюще хорошо. Я не знаю, сколько это продлится. Поэтому вцепляюсь в момент руками и ногами, в прямом, чёрт возьми, смысле; но Люцифер никуда не девается и лишь прикрывает глаза, когда я целую его, так, будто сам не желает заканчивать это. Момент как бы тоже не момент, мы просидели так весь день и всю ночь, но я стараюсь не быть слишком уж оптимистичной во всём, что касается такого «человека», как Падший, пусть он и остановил вновь битву только ради того, чтобы не дать мне умереть. Подозреваю, что с моей самооценкой что-то не так, но он ведь Дьявол, не так ли? — Битва незакончена, правда? — негромко интересуюсь я, касаясь губами щеки и носа Люцифера в безотчётной, почти ядовитой нежности. Не в прямом, конечно, смысле; я ощущаю то же, что чувствовала, глядя, как сражаются Люцифер и Михаил, но будто бы со стороны, будто бы битва перенеслась в другое измерение и они бьются, не переставая, в своём вечном сражении добра и зла, света и тьмы. В вечном сражении, что бушует в душе каждого человека, имеющего выбор. Как-то… по-библейски. Я точно не знаю, как описать это, поэтому не продолжаю и не настаиваю, когда Люцифер молчит и только смотрит на меня колючим прищуром льдистых глаз. — Что ты чувствовала, когда я погиб? Вопрос словно оставляет дыру в груди. Падший аккуратно проводит пальцами по моим шрамам на ключицах, а потом касается их губами так, что я вновь могу дышать. Вместо ответа я дотрагиваюсь кончиками пальцев до его лба, и Люцифер хмурится, на мгновение прикрывая глаза. — Лайт-версия, — глупо улыбаюсь я. — Может, по-идиотски прозвучит, но мне уже давно интересно… Ты не злишься из-за Сэма? Из-за Сэма, что любил меня, что касался меня и целовал. Люцифер — собственник и уже ни раз доказывал, что делиться не собирается. — Нет. — Почему? — искренне недоумеваю я. — Потому что, — он берёт мою руку и снова касается ею своего лба. — Потому что ты никогда по-настоящему не принадлежала ему. Ты всегда была моей, — его глаза краснеют, и он окидывает меня взглядом с головы до ног. — Ты можешь любить его, как часть своей семьи, и я даже допускаю это, но, — Люцифер проводит ладонью по моим обнажённым ногам и вдруг целует моё колено. — Ты принадлежишь мне. Всегда принадлежала. И я тебя больше не отпущу. Меня затапливает волна сумасшедшего жара, и я почти готова в нём свариться. Тянусь, чтобы снова обнять его, но Люцифер вдруг переворачивается, и я оказываюсь на нём верхом. — Нашёл что-то в человеческом бытии? — с гигантским намёком на иронию любопытствую я. — Скажем, — тянет Падший, разглядывая моё лицо. — Готов признать, что, если покопаться в той мерзости, что ты называешь «человеческим бытием», — я испускаю звонкий бульк. — То там можно найти кое-что любопытное. И не рассчитывай на большее. — Да ни в жизнь, — уверяю я охотно, наклоняюсь и, прикрыв глаза, несдержанно целую его сначала в губы, а потом перехожу на шею. Я люблю его, люблю так сильно, что это пресловутое чувство, кажется, разъедает меня насквозь. И, наверное, на том пути, что я прошла, урок должен быть усвоен до такой степени, чтобы въесться под кожу — иногда бывает слишком поздно. Поэтому выдыхаю где-то на грани слышимости: — Я люблю тебя. Он замирает на какой-то миг. Позволяет мне стянуть с себя футболку, наклоняется к моей шее, проводя по ней губами. — Я тебя люблю.

***

— А ну-ка взял и поставил на место, — я угрожающе подняла сковороду и сделала предупреждающий шаг навстречу. — Сразу говорю: эта замечательная утварь отлита из неподражаемой ангельской стали! Вельзевул, приобретший неповторимый оттенок спелого томата, моргнул и аккуратно поставил заготовку для пирога на кухонный стол. — Нахуя? — проникновенно поинтересовался он. — Как раз на такой случай, — с превосходством отозвалась я, ссыпая черничную начинку на уже подготовленное тесто. — Отошёл! — я боднула Асмодея в рёбра — для более высокой планки пришлось бы подпрыгивать, — и Князь, подняв лапищи, попятился. — Даже близко к этому доисторическому куску металлолома не приближайтесь, иначе кроме испорченного пирога получите ещё один Большой Взрыв. — Да ты просто всем хозяйкам хозяйка, — гоготнул Астарот, появляясь из гостиной с двумя бутылками такого же доисторического, как и моя плита, алкоголя. — Если брать во внимание, что никому, кто собрался сегодня здесь, не нужна жратва, то это о многом говорит. — Я те дам хозяйку, — сквозь зубы пообещала я, выстраивая кусками теста «корзинку» на верхушке пирога так, чтобы результат оказался идеальным. Он таким окажется, если только вездесру…сущие Князи перестанут пытаться потыкать в духовку пальцами. Как дети, мать его, люблю их. — Это пирог мира, между прочим. Так что, хтонь вы патлатая, руки в зубы и подальше от моего произведения из кустов, я и так его попробовать не смогу, так их и раз эдак с этими ангельскими примочками… За спиной подозрительно зашуршало. — …если взять и… — послышался полушёпот Вельзевула. — Короче… просто смотри. Так и думала, что поворачиваться не стоит. Но я, конечно, повернулась и улицезрела на полу непонятную паукообразную чертовщину размером с мужской кулак и гигантскими для своих габаритов жвалами. Дом завибрировал, и я, издав неопределённый визг, диапазон которого могли воспринять лишь летучие мыши, взлетела на материализовавшегося из ниоткуда Люцифера и зависла, обхватив руками голову Сатаны, а ногами — плечи. — Это что за херобора?! — утонула гостиная в вопле медведя, разбуженного посреди зимы. — Сольпуга, — лучась незыблемой гармонией, отозвался Вельзевул, пока Астарот валялся где-то в пыли за креслом и издавал неблагозвучные завывания. — Живёт… в засушливых местах. Говорил же, — демон раскинул руки, как заправский фокусник. — Хоть засыпьте её сбрендившими Сущностями, она всё равно будет бояться исключительно членистоногих букашек. Не… не комильфо, ваше пернатейшество. — Тогда что она делает здесь, где никакой засушливости, а сплошная сырость? — мозг отказался от идеи слезть с Падшего, и я только руку отняла, чтобы дать ему возможность разглядеть шутку юмора своего ублюдочного недодруга. — Где сырость? — не вник в ситуацию пьяный в пюпитр Вельз. — Щас будет, — рявкнула я, свешиваясь с Люцифера. — От твоей вспоротой глотки! Первоначальная идея набухать в труху Вельзевула уже не казалась такой уж замечательной — пьяный Князь прямо-таки полнился нездоровыми розыгрышами, и всратая сольпуга была всего лишь вершиной айсберга. Да и прямо скажем: скоро все остальные заметят, наконец, что Вельз у нас с минуты на минуту белочку словит — изящно накачивала его алкоголем я уже как пару часов. Дождавшись, когда все охотники, перманентно заседающие в доме, свалят по делам или по охоте на снова вставшую во главе угла проблему левиафанов, я предложила некоторым устроить тусу. «Некоторые» согласились, и теперь вот я имею дома квартет Князей, Габриэля и периодически появляющихся Люцифера и Бальтазара — всегда в разное время, потому что Бальт имел неоднозначное мнение насчёт Падшего, зато с удовольствием встретился с давними друзьями в лице Вельза, Асмодея, Астарота и Велиара. Вечеринка, которую я изначально хотела намутить с целью напоить Вельзевула и выспросить у него насчёт ситуации с Франциской, нежданно-негаданно приобрела больший масштаб, чем я рассчитывала, и дом теперь трясётся от диаметрально противоположных друг другу песен; все здесь находящиеся понатаскали кучу алкоголя и, кто наполовину бухой, кто в ничто, как Вельзевул, активно общаются и веселятся. И это я даже не вспоминаю внезапно вошедшую в «актуальное» игру «Правда или Действие», в результате коей у нас дома уже побывал Обама; в «прачечной» лежит склад лунного и марсианского грунта; на стене виднеется очертание адской Сущности, за которой мне пришлось, скрипя сердце, метнуться, ибо розыгрыши у демонов вовсе не ангельские; есть один поцелованный в нос Сатана (Вельза ностальгия заела) и ещё много, много всего. И ведь, суки такие, никто ни разу не выбрал «Правду». …ну, сама виновата. Делать из охотничьего дома притон для демонов сама по себе сомнительная затея, даже если не брать во внимание, что большая часть «гостей» попеременно застревает в понатыканных всюду демонических ловушках и, отчего-то веселясь, радостно их ломает, но я даже представить не могла, что им моя идея зайдёт. Всё же, в Аду они привыкли к определённой компании и месту тусовок, а никак не к дому, принадлежащему охотникам. Это почти мило. Мило до момента, пока Бобби не вернётся, и, хоть я надеюсь выставить всю компашку до того, как это произойдёт, очередной втык мне обеспечен. Как ни странно, сильно ругаться за моё общение с демонами никто не стал. Подозреваю, что семья до сих пор волнуется о моём шатком состоянии после путешествия в Аду, и это меня подбешивает, ведь, не будь его, мне наверняка надавали б по шапке от души. Бобби тогда только головой покачал — кажется, мои выкрутасы превысили всяческие пределы, но, с другой стороны, без вмешательства Вельзевула я бы не смогла как-то повлиять на исход битвы. Не то, чтобы мои очередные суицидальные действия особо отца радовали, но битву-то мы остановили, да? Он, конечно, никогда не смирится с моим кругом общения, да и рассвирепеет, если (когда) узнает, что я тут развела, пока его не было, но… Моё присутствие в его жизни как-то сдвинуло точку зрения Бобби с того непрошибаемого упрямства и недоверия к не-людям, как было в сериале. Что поделать, раз уж дочь — дебил. Да и дочь-перевёртыша никто не отменял. А ещё, возвращаясь к пирогу. Делаю его я для Дина, внезапно озаботившись необходимостью протянуть оливковую ветвь. Не то, чтобы тот считал, будто я виновата в отгремевшей битве, хотя я, конечно, виновата; просто я не готова отпустить их. Ни его, ни Сэма. А так как к Сэму мне дорога заказана, я хочу, чтобы Дин оставался частью моей семьи. Моим мостиком к среднему Винчестеру. Вина не давала мне признать, что Дин, в общем-то, уже не так сильно и злится, но тут скорее заслуга Кастиэля. Кастиэля, который почему-то понимал мою не вписывающуюся в правильные устои любовь. Всё это, впрочем, не помешало старшему Винчестеру настрочить мне кучу разъярённых СМС. Но так… по-семейному как-то. Это давало мне надежду. Вина, конечно, съедала нас. Я не понимала, чем виноват Дин, но охотник, кажется, уже по привычке укладывал ответственность на свои плечи и активно страдал. Ведь погибли многие. По телевизору не уставали гадать, что же произошло, и те кадры, что всё же просочились в сеть, обрастали такими теориями и догадками, начиная с пришельцев и заканчивая Суперменами, что оставалось лишь с горечью улыбаться и думать, что человечество ещё не готово принять факт существования сверхъестественного или «божественного». — Хватит, — коротко бросил Люцифер, щелчком пальцев уничтожая многоногого кадавра, что изучал своими волосатыми конечностями старый ковёр с выжженной и испорченной пентаграммой с изнанки. — Ну ты и ску-учный, — протянул Вельзевул, мановением пальца подзывая к себе непочатую «Macallan». Падший смерил его пронизывающим взглядом. Князя это не проняло, и демон только пожал плечами, одним глотком осушая чуть ли не половину бутылки. Интересно, почему Люцифер больше не злится на Вельза? — Народ, — вынырнул со стороны входной двери Габриэль. Рожа его плыла от нездорового веселья и алкоголя — лично я внесла свою лепту в бухло, обокрав в городе три магазина почти подчистую. А как ещё-то, если собравшаяся компания может набухаться исключительно неприличным количеством алкашки? — Я там аквапарк и сауну вместо свалки намутил. Кто со мной? — Я! — крякнули одновременно Асмодей и Астарот. — Я первый! — пронёсся мимо чёрный кот. — Хера с два, — Ариадна в красивом кульбите перемахнула через Велиара, чинно сидящего за столом Бобби, и, обратившись черепаховой кошкой, пулей вылетела на улицу. — Эй, так нечестно! — Эдриан, попав под ногу спешащего на выход Асмодея, коротко выругался и поменял внешность на ворона. — Стой! — Схерали? — донёсся резонный вопрос с улицы. — Ты постоянно котом ходишь и даже авторские права не запатентовал, что мне теперь, об стену убиться? Мы с Люцифером проводили взглядами демонический детский сад. М-да, чую, разгром мне предстоит убедительный, всё же нервы отца не настолько железные. — Чего? — вяленько буркнул Вельзевул, и пришлось перевести взгляд. Люцифер молча прожигал дырку во лбу Князя, и тот, расправившись с одной бутылкой, потянулся к следующей. — Понимаешь теперь меня, да? Я моргнула и слезла, наконец, с плеч Падшего. Тот не пошевелился, только поднял руку, проведя пальцами по моей щеке и не отрывая взгляда от демона. Минут пять стояла тишина, прерываемая лишь гоготанием Асмодея снаружи, да шуршанием книги, которую Велиар читал за столом Сингера. — Почему ты убил её семью? — не выдержала я, очень надеясь, что консистенция алкоголя, от которой обычный человек давно бы уже откинулся, подействует в правильную сторону. Вельзевул поднял затуманенный взор и легко пожал плечами. — За дело. — За какое? — допытывалась я. Демон зубами сдёрнул крышку с бутылки и вновь приложился, источая ни с чем не сравнимый ядрёный запах. Люцифер поморщился и, чуть повернув голову ко мне, поднял брови. Я только хрустнула шеей — ну да, мне слишком, скажем, интересно, что же произошло две тысячи лет назад. Разобраться с «просьбой» Франциски я не смогу, пока не пойму, что там случилось и можно ли вырулить ситуацию как-то… более мирно. — …они хотели продать её в рабство, — внезапно сообщил Вельзевул и вновь пожал плечами. — Девчонка красивая, умелая, забавная — за такое в те времена многое бы отдали. Они уже даже договорились. Деньги ослепляют людей, — его лицо потемнело. — Все — и мать, и чёртов отец, и даже брат были согласны. Мерзкие люди, — в зелёных глазах мелькнул ледяной гнев. — Ты даже не представляешь, что ждало бы её у тех, кто её купил, — последнее слово демон буквально выплюнул. — И она не знала об этом? — тихо поинтересовалась я. — Нет, конечно! — рявкнул Вельзевул. — Она слишком любила свою чёртову семейку, думаешь, я бы захотел её разочаровывать?.. — Князь задумчиво уставился в горлышко бутылки и вновь отхлебнул. — Из-за своей семьи она и глаз лишилась. — Как? — так же тихо, стараясь не «спугнуть», спросила я. — Как-как… — крякнул демон. — Попёрлась за ними на Небеса. Хотя я сильно сомневаюсь, что эти уроды туда попали, — он помолчал, и я бросила быстрый взгляд на Люцифера. Тот стоял рядом со мной тенью, задумчиво разглядывая Князя без привычной злости или гнева. — Я тогда уже был заперт. И она выбрала лучший момент для своей вылазки — как раз тогда, когда я… — его голос чуть дрогнул. — Должен был открыть Клетку. Но ты представляешь, что сделали бы Ангелы, что сделали бы Михаил и Рафаил с девушкой, которая была связана со мной? — он подался вперёд. Зелёные глаза заволокло дымкой, и я почти разглядела грозу, что бушевала в них. — Со мной, с тем, кто столько досадил Небесам? Они бы не просто убили её, о, нет, они уничтожили бы её душу, разметали бы по галактике так, что никогда не собрать воедино! И я… отвлёкся, — Вельз снова опустился в кресло, безразлично махнув рукой. — Смог прорваться и вытащил её при переходе в небесное измерение, только вот глаза её уже выгорели. Они сожгли её глаза… — Таким образом Вельзевул не успел освободить тебя, — закончил за друга Велиар, откладывая книгу. — Ты же понимаешь? Мы втроём уставились на Люцифера. Тот молчал, склонив голову к плечу. Я развернулась, ступая ближе, и его взгляд упал на меня. Ведь ты понимаешь, хотелось сказать мне. Теперь понимаешь. Ты оставил поле боя дважды из-за меня. — Да, пожалуй, — протянул Падший, водя большим пальцем по губам с неясной усмешкой на лице. — Ты герой-любовник у нас, оказывается. — Люцифер! — рявкнула я. — Да иди ты, — мгновенно расслабился Вельзевул, с чувством показав Сатане средний палец. — Сам-то… а ещё выёбывается… Я проглотила готовый сорваться с губ утробный смех. Что ж, не уверена, что меня не закопают, едва протрезвеют, но… Я и не знала, сколько горечи таится в Вельзевуле. Падение, Клетка, Франциска… Мысли кружились в голове, летали, как сумасшедшие, подогретые уже употреблённым алкоголем на пару с Асмодеем, и мне очень хотелось обнять пьянющего в стельку Князя. Но — нельзя. Сейчас я не завоевала доверие, а купила его алкашкой, и я собираюсь завоевать его по-настоящему. В конце концов, кажется, сегодняшний день только укрепил во мне желание дать этим новым, возможно, не совсем хорошим, но мне плевать, связям шанс на жизнь. Я же падшая. Так же, как и они. Вдруг я услышала чей-то плач. — Елена, — на меня дохнуло алкогольным амбре, и я вздрогнула, потеряв нить. — Ты не расскажешь ей об этом, — голос Вельзевула оказался неожиданно твёрдым. — Не расскажу, — я с печалью повернулась к демону и заглянула в зелёные глаза. Не расскажу, но с новыми знаниями работать можно. Можно что-то сделать. — Я хочу, чтобы ты доверял мне, Вельз. — Знаю, — ответил Князь и криво усмехнулся. — Поэтому ты так самоотверженно набухивала меня всем, что под руку подвернётся. Ой, да брось, — он бодро помахал руками, когда я невинно хлопнула ресницами. — План же прост до почесухи. — Вообще не понимаю, о чём ты, — свысока заметила я, задрав подбородок со всем имеющимся у меня достоинством. — Я честно отрабатывала звание хозяйки, чёрт ты ползучий. — Ага, и рога у меня с Алиэкспресса, — значимо кивнул демон. — Ладно уж, — он потрепал меня по голове. — Всепонимающая и доверяющая наша. Пиздуй, куда хотела, дом не ушатаем. Я подняла брови. — Ты слышала что-то, — Высший повертел пальцем у виска. Пьяный Вельз, оказывается, не только любит полошарить народ и поболтать о печальном, но и замечает то, что хрен заметишь. Я снова прислушалась к фантомному плачу на краю сознания — за время, проведённое с ослабленной благодатью, молитвы слышались гораздо хуже, зато теперь расцвели новыми красками. — Хочешь доверия, доверься сама — ничего с домом не случится. Лети. Я улыбнулась и расправила крылья. Не случится — я уже доверяла. Была уже глубокая ночь. В доме стояла тишина, только со стороны бывшей свалки слышался гогот Асмодея с Астаротом и истеричное мрявканье на два тона. — Кого ты притащила? Я стояла, задумчиво сложив руки на груди и глядя на худенькую фигурку девушки, которую пять минут назад сгрузила на диван в гостиной. Люцифер подошёл сзади бесшумно, опустив ладони на мои крылья в странной, граничащей с тоской ласке. Он часто так делал в дни после битвы. — О, — взгляд Падшего упал на девушку, и лицо его странно дёрнулось. — Габби? Я быстро посмотрела на него, игнорируя долетевший с улицы боевой клич Вельзевула и звук, будто кто-то только что сломал пластмассовую горку своей пьяной задницей. — Ты знаешь её? — Мы… — Люцифер поднял глаза к потолку. — Виделись. Я снова повернулась к дивану. Габби выглядела нездорово, металась во сне, и я всё ещё буквально всем нутром чувствовала внутренний плач, который и привёл меня к её изломанному телу на обочине трассы. В ней не осталось ни капли благодати, а спину перечёркивали два уродливых шрама, вызвавшие у меня неприятное дежавю и жуткое, пронизывающее насквозь чувство пустоты. — Я видела её воспоминания, — глухо обронила я, почему-то страшась смотреть на Люцифера. — Когда Рафаил стал богом… Он собственноручно сбросил с Небес часть обычных Ангелов и Серафимов. Вырвал им крылья… и забрал благодать. За неподчинение, — отвращение горечью растеклось во рту. — Теперь я слышу их, — я постучала указательным пальцем по виску. — Но её — громче всех. Наверное, потому, что она должна была быть моим Хранителем. Габби бродила всё время после падения по городам, но в конце концов попала под машину на дороге, ведущей к Су-Фолс. Из-за моей ослабленной благодати я смогла услышать её только сейчас. Лицо Люцифера потемнело, глаза налились алым. Я почувствовала его мгновенную дрожь гнева крыльями и шагнула ближе — не потому, что боялась, что он вытворит немедленно что-то плохое, а ради… поддержки? — Ясно, — коротко ответил Падший, в секунду скрывая все эмоции под маской холодности. Его пальцы на секунду сжались на моих крыльях, а затем Люцифер шагнул вперёд, задумчиво окидывая взглядом тонкую фигуру падшего Ангела. Её веки затрепетали, и девушка, морщась, подняла руку, загораживаясь от света лампы. Пару секунд Габби недоумённо таращилась в потолок, а потом села так резко, что у меня дух перехватило. — Л-Люцифер? — Ну здравствуй, — губы Падшего тронула едва заметная ухмылка. — Кара Небесная. Ну конечно. Он знал её, знал ещё до Падения. И знал хорошо — я чувствовала это всем нутром. Только вот Габби смотрела на него с недоумением, граничившим с паникой. — Ты меня знаешь? — хрипло выдавила бывшая пернатая, щурясь в заледеневшее лицо Сатаны. — О мой Дедушка, и где я проебалась? Люцифер неосознанно отступил назад. Лицо его вновь на секунду перекосило, и мне почудилось почти детское, отчаянное непонимание, мелькнувшее в загоревшихся алым глазах. Я, не раздумывая, подалась вперёд, но Падший практически мгновенно взял себя в руки, и его губы вновь скривила усмешка. Он кивнул чему-то своему, повернулся и зашагал вон из комнаты. В последний момент, когда Дьявол проходил мимо меня, он сжал моё плечо, и я прикрыла глаза, ощутив такую горечь, что к горлу подступила тошнота. Он понимал меня. — Я что-то не то спизданула? — послышался сиплый голос Габби. — Нет, — я улыбнулась, подвинув стул поближе к дивану и опускаясь на него. — Ты просто не помнишь. — Не помню что? Какая горькая ирония. Какая ужасная, несправедливая, удивительная ирония. — Вы знали друг друга, — произнесла я, вслушиваясь в ту симфонию пустоты, что прошила меня насквозь, когда Люцифер коснулся моего плеча. Была ли Габби, его племянница, той искрой света, когда всё рушилось тысячи и тысячи лет назад, перед Падением? Привносила ли Габби свет в наливающийся Тьмой мир Люцифера? И насколько плохо было Габби, когда Дьявол пал, раз кто-то отнял у неё все воспоминания о времени, что они, возможно, провели вместе? — Ещё на Небесах. Габби сгорбилась, как-то посерела в миг и опустила голову, тяжело разглядывая свои тонкие кисти рук. Я пододвинулась ещё ближе в безотчётном желании укрыть её от боли, но та нарочито бодро вскинулась и выдавила на лицо широкую, насквозь фальшивую, улыбку. — А мне всегда казалось, что я откуда-то его знаю, — выпалила девушка. — Я всегда помнила его голос. Он иногда что-то напевал... А ещё я помнила его тепло и улыбку, — её голос надломился в хрип. — ...думаешь, кто-то мог забрать мои воспоминания? Я грустно улыбнулась. Подумала о Сэме и кивнула. Я даже могла предположить, кто. Вопрос лишь в том, мог ли Габриэль вернуть своему творению память о тех днях; согласиться ли на это Люцифер и не будет ли это до сумасшествия больно. — Что ты собираешься делать, Габби? — спросила я хрипло, вспоминая, какую мясорубку из горечи, тоски и печали почувствовала, прочитав её воспоминания о собственном падении и боли, с какой Рафаил вырывал ей крылья. Он занялся ей в первую очередь, ведь считал, что она — самый большой брак. — Я? — девушка беспечно пожала плечами, всеми силами сдерживая тоску, текущую сквозь неё так, что видно было невооружённым взглядом. Такую знакомую тоску сквозь до боли знакомую маску; я будто сидела перед зеркалом и разговаривала сама с собой. — Не знаю. Вольюсь в круг людей? Стану охотником? — она снова пожала плечами и улыбнулась ярко, от уха до уха. — Возьму новое имя. Таорет. Как тебе? «Падшая» на японском. Я поморщилась от боли, неожиданно сковавшей виски. Моя несостоявшаяся Хранительница. Её горе было настолько сильным, что першило в горле, и я вдруг осознала, насколько сложно было со мной. Со мной, что абсолютно так же прилепляла на лицо бесчисленное количество масок, не давая близким и слова молвить обо всём, что со мной творится; не давая даже шанса попытаться помочь, уберечь, разделить страдание. Как сложно попытаться помочь такому человеку. И как хочется это сделать. — Прости, — выдохнула я. — Что? — не поняла Габби. — За всё, — продолжила я. — За всё, что с тобой случилось. Она помолчала, вдумываясь в мои слова, и вдруг улыбнулась. Похлопала по дивану рядом с собой, и я пересела к ней, тут же ухватившись за чужие руки в попытке согреть и их, и ледяной ком, застрявший в горле. — Расскажи, — попросила Габби. — Расскажи, что случилось. И я рассказала. Потому что внезапно поняла, что ей рассказать можно, и это всё равно, что рассказывать самой себе. Об Аде, о Сэме, о Люцифере. О том, как я жила в этом мире два с лишним года, и как он поменял меня. Рассказала, чтобы хоть чуть-чуть унять её тоску — по крыльям и Габриэлю, по привычной лёгкости и полётам. По тому, о чём не помнила. — Как оно? — поинтересовалась она негромко, когда я замолчала. — Как оно — когда тебя не помнит дорогой тебе человек? — Больно, — честно ответила я. — Больно так, что порой невозможно дышать, — Габби кивнула, прикрыв глаза. — Но я понимаю… Понимаю, что ему легче. Легче жить, легче двигаться дальше. Девушка снова кивнула, задумчиво изучая противоположную стену и паутинку, что трепал скользивший по полу сквозняк. Она не сказала ни слова об Аде — должно быть, понимала, что у меня нет сил говорить о нём так же, как у неё не было сил говорить о своём падении. — Я думаю, — произнесла она. — Ты сможешь помочь Люциферу. — Да? — я откинулась на стену, прикрывая глаза. — Да, — Габби повернулась ко мне, аккуратно касаясь моей ладони пальцами. — Может, глупо прозвучит, но мне кажется, что у него вот здесь, — она дотронулась до своей груди. — Пустота. Ему нужна любовь. — Действительно странно звучит, — криво улыбнулась я. — Ой, да ну тебя, — Габби пихнула меня в бок и зашуршала одеялом, устраиваясь по-удобнее. — Всем нужна любовь. Даже ему. Ты ведь любишь его? — Да, — едва слышно выдохнула я. Пару минут стояла тишина, и Габби вдруг тихо рассмеялась. — Так сильно, — протянула она. — Так сильно любишь. Я... чувствую. Я по привычке отстранилась, отдёргивая руку, но девушка сжала мою ладонь неожиданно сильно. — Люди такие странные, — полушёпотом заговорила она с каким-то непонятным, болезненным надрывом. — Такие... многогранные. Я и представить раньше не могла. Они полнятся болью, тоской, пустотой... но одновременно они могут так сильно любить, так много хотеть, так... надеяться, — Габби судорожно закивала, почти с мольбой заглядывая в мои глаза. — Это так больно и так прекрасно. Я даже не представляла, пока не лишилась крыльев. Это... сложно. Но так завораживает... — Я могу помочь тебе, — я тоже подалась вперёд в своём извечном желании защитить. — Могу найти твою благодать, если захочешь. — Не надо, — отмахнулась Габби. — Ебись оно конём, я даже не представляю, куда Рафаил её дел. Хочу побыть человеком. Хочу... ощутить всё это. Хочу охотиться. — И ты туда же, — простонала я. Мысли, впрочем, тут же всколыхнулись, воспроизводя варианты, как и чем помочь Габби в такой ситуации. — Ну почему нельзя побыть человеком без охоты? — Не знаю, — легко отозвалась бывшая пернатая. — Я просто так хочу. Мне… мне чудится в этом какая-то свобода. Дороги, мотели, бары… Ты жила этим почти три года. И ты самый потрясающий человек, что я когда-либо встречала. Ты давала мне надежду ещё когда я была Ангелом, и, я думаю, ты продолжишь давать её мне. Просто теперь не я буду приглядывать за тобой, а ты за мной. Я закрыла глаза, ощущая тоску и странную, больную радость. Мы прорвёмся. Пусть путь наш будет долог и тяжёл, мы сможем. Конечно, я не ожидаю, что мой выбор быть с Люцифером будет прост. О, мне будет тяжело, очень тяжело порой, но я смогу. Ради семьи. Ради Люцифера. Ради тех, кто может стать мне второй семьёй. Ради Габби. Ради себя. Я разберусь с левиафанами, разберусь с болезненной, до сих пор живой любовью Франциски, помогу Габби, помогу двум молодым охотницам на их новом пути, разберусь со всем, что ждёт меня и мою семью. Семью, что, не смотря ни на что, всё ещё со мной. Спустя мой долгий путь к Люциферу, я всё ещё не теряю надежду. Ведь надежда есть всегда. А жизнь стоит того, чтобы надрать ей зад.