Мед

Ночью у моря очень свежо, оно дышит прохладной влагой, остужает землю и камни. С монотонным гулом изредка доносятся всплески — море как спящий человек, который глубоко дышит и иногда ворочается во сне. Снаружи дышится так легко, а в палатке не сделать глубокий вдох. И вовсе не потому, что воздух сюда не проникает — он свободно сквозит через полог. Драконы и Юн ночуют в общей палатке. Как заявил целитель, оставлять нас с ним на ночь одних небезопасно, поэтому я ночую со Зверем и это даже не обсуждается. Только-только я отошла от происшествия с медом, как меня уложили с Хаком под одно одеяло… От одного его присутствия я от макушки до пяток каменею и начинаю мелко трястись, краснеть и заикаться. Удивительно, как еще никто этого не заметил… Спиной я чувствую, как мерно вздымается его грудная клетка, на бок давит тяжёлая рука, заброшенная на живот хозяйским, обороняющим движением. Стоит ему шевельнуться во сне, как я закусываю щеку изнутри, чтобы не захныкать. Слишком… все это… слишком! Тело быстро затекает, и я пытаюсь устроиться как можно удобнее и при этом не разбудить Хака. Какой же он все-таки большой… и какой тяжелый... От невнятного, спутанного и смешанного чувства, от скомканных и неясных мыслей мне становится нехорошо, а щеки жжет лихорадочный румянец. Я не выдержу… не смогу выдержать! Его рука внезапно напрягается, ладонь вжимается в мой живот, и я оказываюсь плотно прижатой к его телу. Ухо горячо щекочет дыхание. — Не ёрзай, — тихо говорит он. — Я заснуть не могу. — Прости… — звук, исторгнутый горлом, больше похож на мышиный писк, чем на голос. Но теперь, после его просьбы, не двигаться стало ещё труднее. Я заставляю себя сделать глубокий вдох, затем выдох, снова вдох, и так пока счет не перевалил несколько десятков. И тогда осторожно подтягиваю ноги к груди. Раздражённый, вибрирующий вздох – и на ухе сомкнулись зубы. Я бы переполошила весь лагерь своим вскриком, если бы не ладонь, вовремя оказавшаяся на моих губах. — Я же сказал, — голос Зверя звучит почти угрожающе, — я же попросил не ёрзать. — Так отодвинься, — шепчу я, когда он убрал руку, — и ты поспишь, и я смогу уснуть… Он молчит довольно долго. — Ёрзай, сколько хочешь, но в твоих интересах заснуть как можно быстрее. Не иначе как чудом, но со временем я начинаю подремывать. Сквозь пелену сна я чувствую, как он касается моих волос, кажется, даже целует их, что-то шепчет, но слов не разобрать. Чувствую его руку на своем животе, когда он притягивает меня ближе, его тепло, охватившее меня будто бы коконом... Спокойно...и в то же время тревожно...не разобрать толком...особенно в полусне... Если мне и удалось немного поспать, то Хак, судя по всему, не смыкал глаз. Потому что когда развеялась легкая дрема, он лежал точно так же, и, несмотря на темноту, я знала, что он не спит. Во сне я повернулась к нему лицом и теперь при желании могла до него дотронуться. Навязчивые мысли заполнили мою голову. Что будет, если я прикоснусь к нему? Оттолкнёт или ответит? То, что он открыл мне свои чувства, еще не значит, что он сможет принять мои. Ведь я его принцесса, его попутчица, с которой ему делить кров ещё очень долго. Что будет, если наши желания больше не будут сдерживаться рассудком? Куда они нас заведут? И будет ли выход оттуда? Что будет… если я прикоснусь к нему? Я… только немного… совсем чуть-чуть… Дотронусь и сразу уберу руку… Пальцы мои мелко дрожат, когда я тянусь к его лицу, и осторожно касаюсь скулы. Гладкая… его кожа неожиданно гладкая и очень теплая. Обещание сразу убрать руку вылетает из моей головы, и, не встречая сопротивления, я веду пальцы дальше, очерчиваю линию челюстей, когда они вдруг ощутимо сжимаются. Я не успеваю даже взвизгнуть, как он легонько кусает меня за кончики пальцев. — Ты провоцируешь. Я испуганно отдергиваю руку. Доигралась!.. Но Хак не собирается отпускать меня. Заключив моё лицо в ладони, он приподнимает его и касается уголков рта большими пальцами. Губы обжигает дыханием, теплой дрожью отзывается в животе прикосновение шершавых пальцев. Хак целует торопливо, будто урывками, и каждый поцелуй — словно через силу. Хак целует как будто отчаянно, срывается на укусы и поспешно зализывает ранки на опухающих губах. Запустив пальцы в волосы и натянув их почти до боли, он целует так, словно каждый раз — последний... Руки сами собой находят и сжимают мужские плечи. Остановить или поощрить его я пытаюсь?.. Его ладонь на моей шее внезапно сжимается, и я ахаю ему в губы в ответ на вибрацию, что разошлась по всему телу от этого его прикосновений. В его горле клокочет рычание, и спустя мгновение я оказываюсь зажата между ним и землей, придавленная его весом и от того совершенно беспомощная. Спускаясь по подбородку, он покусывает шею, вовремя зажимает рот ладонью - и мои всхлипы слышу только я сама. Низом живота я чувствую, как мелко подрагивает его тело от напряжения, и волна страха прокатывается от головы до пят. Неужели это то самое? — Хак… пожалуйста… — хриплю я и упираюсь ему в грудь ладонями. – Пожалуйста… не делай этого… Он замирает, но ещё какое-то время не шевелится и тяжело дышит, уткнувшись носом в мою шею. И я чувствую себя почти виноватой, но раскаяния недостаточно, чтобы позволить ему переступить эту грань. Хотя кто ещё что переступил сегодня ночью… — Извини, — я ощущаю почти физическую потребность извиниться. — Извини, Хак… извини, что я не могу… — Не надо, — отрывисто отвечает он, ложится на некотором расстоянии, так чтобы не касаться меня. — Я позволил себе лишнего. Спокойной ночи. — Спокойной ночи… — отвечаю я, но облегчение что-то не торопится. Вместо этого только усиливается чувство стыда. Я слабо понимаю, в чём именно провинилась, но что Хак сейчас из-за меня мучается - это очевидно. Решение приходит молниеносно, и, к счастью, я не успеваю его обдумать хорошенько. Подавшись вперед и покрыв разделяющее нас расстояние, я целую его в уголок губ и тут же отворачиваюсь. Наверное, надо было еще что-то сказать, но я понятия не имею, что говорят в такой ситуации. Может мне померещилось, но в тишине я услышала облегчённый вздох.