Кровь и ночь. Когда оживают тени

      Наверное, ни один день в его жизни теперь не обойдётся без проблемы, так думал Джереми Сэт, проезжая мимо места, где произошла очередная авария. Судя по всему, серьёзная: он разглядел приличную лужу крови. Сразу две машины «скорой помощи» и полицейскую. Что же творится в этом городе? Он помнил его довольно-таки спокойным местом, исключая драмы, иной раз разыгрывающиеся в Восточном квадрате. Сейчас же творилось нечто странное. И страшное. Пред чем бандитские разборки были детской вознёй. Он кожей чувствовал угрозу, повисшую над несчастным Хавиномом. Да что там, кожей, казалось, сердце покрылось коркой льда. Джереми всегда учил Джорджа прислушиваться к своим ощущениям, настаивая, что ни слух, ни зрение для мага не являются обязательными условиями для его работы. Сэт мог поклясться, что будь он глухим и слепым, всё равно бы видел печать зла над Хавиномом, на каждом лице его жителя. Ощущал бы, причём сильнее, чем сейчас, когда все органы чувств были в рабочем состоянии.       Самое поганое, что он боялся. До холодка в глуби живота и мурашек по спине. Только не мог понять, чего или кого конкретно. Смерти? Потерять напарника и друга, что остался дома, ведь чёрт знает, что придёт ему в голову? Ещё решит сам всё исследовать и влипнет в историю, с него станется, сколько раз было. Или же просто неизвестности — бича человеческого сознания? Ведь, в конце концов, даже умереть люди страшатся в большей степени потому, что не знают, что их ждёт за пределом. Или встречи с кем-то, кто перевернёт его жизнь? Уже перевернул? Джереми казалось, что он кое-кого встретит здесь.       Он сжал руль, сворачивая вправо.       Теперь дорога шла между высокими домами. Джереми знал эту улицу: это была самая длинная в городе, где каких только магазинов, клубов и кинотеатров не было, причём, разумеется, самых крупных и роскошных. Южный квартал. И вдруг он чуть было не врезался в столб, когда страх нахлынул удушающей волной.       Негодующе загудели целых два автомобиля, из одного высунулась молодая женщина и обругала его придурком, а Джереми как не слышал. Схватившись за голову, он покачивался из стороны в сторону, закрывая слезившиеся глаза от яркого солнца, бьющего прямо в лицо, остановившись у обочины.       Прошло, как ему показалось, минут десять, а то и пятнадцать, пока он пришёл в себя. Но взглянув на часы, понял, что паника парализовала его всего на минуту, а то и меньше.       Понятно, осенило его. Именно в Южном квадрате его и Джорджа ждёт больше всего неприятностей. Наверное.       Но, может быть, это совпадение? Просто он перенервничал, плюс разница в часовых полюсах и в погодных условиях (в мире, из которого он пришёл, была уже осень), да ещё и Джорджа чуть было не размазало по дороге, вот и результат — приступ паники. Он что-то такое помнил из медицины.       Немного успокоившись, Джереми поправил лезущие на лоб каштановые волосы, отметив, что неплохо было бы вымыть голову, да и вообще принять душ, и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, чтобы было легче дышать.       В лобовое стекло било яркое весеннее солнце, в окно задувал ветерок. Чудесный день в чудесном городе.       Джереми откинулся на спинку и провёл рукавом по лбу, стирая пот. Он не двинется с места, пока не пройдёт внутренняя дрожь.       Однажды Джордж разбудил его под утро. Увидев крайнее волнение на лице приятеля, Джереми схватился за меч, решив, что к ним приближается кто-то недобрый. К счастью, Джорджу просто приснился кошмар.       Ветер качал кроны древних деревьев, и шум, издаваемый ими при этом, был грозным и печальным. На востоке, сквозь могучие стволы, виднелась полоска света.       Джордж, казавшийся спокойным, сидел у никак не желавшего разгораться костра, положив ладони на колени и прямо держа спину. У него и так была хорошая осанка, а тогда он выглядел так, будто кол проглотил.       — Может, я просто устал, но мне который месяц кажется, что что-то должно случится, — сказал он в то утро. Джордж тогда отмахнулся и от его сна, и от слов про многодневную тревогу. Потом понял, что зря. — И в эту ночь мне приснилось нечто более чем странное.       Находящийся в дурном расположении духа, Джереми забыл про своё правило доверять чутью, и холодно осведомился:       — Ты разбудил меня в такую рань, чтобы поведать об обыкновенном дурном сне?..       Джордж поглядел на него с обидой, но не рискнул возмутиться.       — Это был не просто сон, как мне кажется, скорее, видение во сне. Предупреждение, я бы даже сказал. И меня такие видения (сны?) тревожат достаточно давно.       — Может, ты и правда устал? — тихо спросил Джереми.       Он судил по себе. Он-то устал от всего: от работы, от необходимости поднимать одному сына, от обучения своего будущего напарника, от самой жизни… Казалось, убей его кто, он бы постарался успеть сказать убийце спасибо. И толку называть себя эгоистом, когда и правда так плохо?.. Ему тоже снились кошмары: свершившаяся смерть жены, гибель друзей — он просто очень боялся их потерять, собственные похороны… Вот и слушая Джорджа, он вспомнил все свои трудности.       А потом корил себя: как же это он допустил, чтобы Джордж, самый верный из его друзей, встречал раз за разом этот немыслимый ужас в одиночку.       Боялся за друзей — и позволил страдать самому… самому…       — Я устал, да. Но этот сон… Эти сны… Я видел себя то посреди выжженной пустыни, то в полуразрушенных зданиях, и кто-то невидимый говорил мне: видишь, твой мир скоро будет разрушен, только дай нам срок. Кому это, «нам»? И хуже: в моих снах не только наш, но и другой мир разбивался на куски.       Тут-то Джереми, несмотря на всё своё раздражение, вспомнил кое-что из истории. И ему стало не по себе. Утром сентября, естественно, не было тепло, так что мурашки бежали по коже и вздымались волоски на теле, а после последних слов Джорджа о разбивающихся на куски мирах, Сэт и вовсе почувствовал такой холод, будто его облили студёной водой.       — Ты же помнишь, — начал говорить он, и голос его дрогнул, — я тебе рассказывал, почему наш мир так тесно стал связан с соседним, тем самым, где родилась моя мать?       — Потому, — ответил Джордж, понижая голос, — что эти миры, мир вашей матери и наш, смешались после… после…       Что за сила могла столкнуть две вселенные, сделав их чуть ли не единым целым? Только одна была на такое способной. Вернее, две, но та, другая, была доброй и не пошла бы на такое.       — И тебе снилось примерно то же самое?       — Могу поклясться, что да, мистер Сэт.       — И кто же тебе говорил всякие гадости во сне?       — Я не видел, кто это был. Знаю только, что голос был женским. И что в нём не было ни капли тепла, вот так.       Джереми поправил на плечах тёплый плащ и пошевелил угли в костре, что наконец-то перестал шипеть и дымить, загоревшись, как подобает. Пришлось подстегнуть его волшебством. Протянув ладони к весело танцующему пламени, он сказал:       — Но всё-таки это лишь сон. Мы постоянно вынуждены сталкиваться со злом, а это не может не оставить следов. Мне тоже снятся плохие вещи.       Джордж вздохнул и сплёл пальцы, грея озябшие руки.       — Если бы то был один раз, я бы не волновался, — упрямо твердил он своё. — Но эти сны… или видения, как угодно, преследуют меня уже давно.       На его шее переливался в лучах утреннего солнца небольшой кристалл, вернее, его осколок, ровно четвертинка, заключённый в темницу ребер из тонких серебряных прутиков, создающих каплевидный каркас.       Надо будет теперь уточнить у Джорджа, а тот мир, который вместе с их миром должен был страдать, судя по его снам (видениям?), не был ли тем, где располагался Хавином? Он ведь так этого и не сделал, были другие заботы, а теперь, ощутив угрозу в обычно более-менее тихом городе, этот вопрос стал жечь его, как огонь.       Осторожно подавшись с места, Джереми выехал на дорогу. Теперь он ехал медленно и прислушивался к своему состоянию. Правда, совершил ошибку, а именно: включил радио.       — Сегодняшний день отметился новой аварией, — вещал неприятные вещи приятный женский голос. — Водитель не справился с управлением на главном шоссе Северного квадрата. Он погиб на месте, за жизнь его пятилетней дочери борются врачи.       Про Южный ни слова. А ведь авария была и тут. Ну понятно, вездесущие журналисты ещё не знали об этом. Джереми нервно хмыкнул. В последнее время, как он уже успел узнать, любая мелочь могла быть рассказана по радио или показана по телевизору, даже если это ерунда про карманную кражу. Город был на взводе.       — Полицейский участок в том же Северном квадрате был, можно сказать, атакован взволнованным жителем нашего славного, но увы, ставшего невезучим города. Мужчина был возмущён тем, что по его мнению, полиция не торопится выяснить, кто же проник ночью в его дом неделю назад.       Джереми показалось, что в голосе дикторши прозвучало недовольство, будто бы к ней в дом так же проник кто-то, и теперь она, наряду с мужчиной, про которого рассказывала, имела претензии к работе полиции.       Выключил радиоприёмник. Вслушался в шуршание колёс. Снова включил. Переключил на другую волну. Улыбнулся, ведь вместо тревожных новостей зазвучала весёлая песенка.       — Всё будет хорошо, ты только верь, мой дру-уг…       Нет, так ещё хуже. Ничего хорошего не предвидится.

***

      Оставшемуся в одиночестве в большом доме, простоявшем несколько лет без хозяина, Джорджу было слегка не по себе.       Будто бы даже воздух придавливал его к полу, с которого он сметал, чтобы скоротать время, паутину, пыль и трупики насекомых. Шаги гулко отдавались в пустых комнатах, отражались от покрытых выцветшими обоями стен. Джордж вдыхал аромат дерева и поднявшейся пыли, и то и дело чихал, едва успевая закрывать рот ладонью.       Он бы чистил сейчас хоть унитаз, лишь бы не оставаться наедине со своими невесёлыми мыслями. Джереми Сэт, к которому он был необыкновенно привязан, уехал, и без него было, надо сказать, весьма неуютно. Мистер Сэт мог одним взглядом внушить уверенность и прогнать страхи. А сейчас его не было, и Джордж в который уже раз заглянул в пропасть.       Чёрт побери, в этом проклятом городе было нечем дышать. Это мистер Сэт привык к вони бензина и прочей гадости, он же тут всего-то второй раз. Причём первый раз они вместе провели в Хавиноме всего-то два дня. Сейчас же придётся загоститься надолго, и как выдержать сногсшибательные ароматы и не озвереть, Джордж не знал.       Но неприятные запахи были только верхушкой айсберга. Хуже было ощущение опасности, витающее в воздухе.       Какой-то умник в одном из миров сказал, что если вглядываться в бездну, она вглядится в тебя. Кто высказал эту мысль, Джордж хоть убей его, не помнил, но цитата ему нравилась. Однажды он набрался храбрости, и взглянул в свою личную бездну, приготовленную аккурат для него.       Оказалось, он набрался глупости. И с тех пор она смотрела на него. Была неотступно рядом. Чёрная, как сотни земных ночей, она следила за ним. И за Джереми Сэтом.       Хотя нет. Не вся она была чёрной. Был и красный цвет. Глаза.       Которыми она смотрела… смотрела на него.       …И на Джереми Сэта.       …После того, когда в неё осмелился посмотреть он, Джордж.       Джордж в беспечности своей не подумал, что так будет, и что этому не предвидится конца, и этого он себе не простил.       Вот и сейчас, в другом мире, не под сенью бескрайних лесов мира родного, не под крышей дома мистера Сэта, который являлся домом и ему, бездна всё равно смотрела на него красными глазами. И он, пожалуй, догадывался, что (кто?) их тут ждёт.       Джордж понял это, когда сметал в совок мусор. На мгновение остановился, переваривая догадку, и продолжил с удвоенной энергией, чтобы не запаниковать. Он не обрадовался, что может оказаться чувствительней старшего напарника, так как был чужд тщеславия (Джереми Сэт — царь и бог), да и не до того было. Надо было прибраться в доме до приезда мистера Сэта с Аманом.       И пока он это делал, в его голове роились воспоминания: вот он, шестнадцатилетний, убегает от кучки головорезов, на которых он должен был донести, чтобы не дать им разграбить его деревню. Убегает, зажимая немеющей ладонью рану в боку и еле-еле разбирая дорогу из-за мушек, застилающих взор. Он знает, что особенный, но понятия не имеет, что с этим делать. Ведь научить, показать, как, было некому.       Теперь дела обстояли точно таким же образом: он не знал, что делать.       Чувство беспомощности, наверное, худшее из всех, на которые способен человек. Когда не ты контролируешь ситуацию, а она вертит тобой, как хочет. Он бежал тогда, подгоняемый отчаянием, а вовсе не надеждой на благополучный исход, понимая, что от него ничего не зависит. Его догонят и убьют.       Сейчас он точно так же, как и тогда не знал, что ему делать. Конечно, он будет бороться, но поможет ли это? Тогда его спас Джереми Сэт с товарищами, а кто в этом спасёт их обоих? Если их и правда ждёт беспросветный ужас, о котором он подозревает, который чует в заражённом всякой дрянью воздухе Хавинома, то кто же придёт им на помощь и швырнёт за спину, чтобы самому отразить, казалось бы, неотвратимый удар?       Руки позорно опускались. Джордж был храбрым малым, но когда ты понимаешь, что скорее всего столкнёшься с тем, с чем ты не совладаешь, трудно не бояться.       — Я слабее всего в этом чёртовом мире, но тебя я от тысячи бед сберегу.       Джордж вздрогнул от неожиданности и выронил тряпку.       — Что за…       Это заиграл ни с того ни с сего стоявший на столе пыльный, старый… как его там… магнитофон?..       Испугавшись, Джордж не сразу сообразил, что понимает слова. А когда понял, то неожиданно для себя рассмеялся.       Он думал, кто же сможет им помочь, а тут заиграла такая песня.       Видимо, старая техника (тоже мудрёное слово) издала свой последний писк. Захрипев, как удушаемый человек, магнитофон зашуршал чем-то у себя внутри и заглох.       Джордж почувствовал, что на голове зашевелились волосы. В этом городе всё на что-то намекает.       Хавином живой… дышит… боится… Пытается о чём-то сказать. Так показалось Джорджу. И не в первый раз. В первый всё кричало: спасите!       Точно так же было в их мире, когда они оба оказывались в том месте, где вскоре должно было случиться нечто ужасное. Чутью Джордж привык доверять, даже когда Сэт отмахивался от его опасений. Как тогда в лесу, после кошмарного сна. Но сейчас, по счастью, и он, и мистер Сэт чувствовали одно и то же, и не намеревались «забить» на это. К тому же, они работают, а не просто решили ради интереса ввязаться в историю. Отметились, где надо. Подготовились.       Оставалось надеяться, что знаний им хватит в борьбе с поселившейся в этом городе злой силой. К тому же, Аман им поможет, у него, как-никак, есть опыт. Ну, хоть какой-то.       А вообще, самое главное, чтобы самый близкий ему человек остался жив в этой борьбе. Ведь роднее Джереми Сэта у него не было с тех пор, как умер, заболев, отец. Его потерять было бы поистине ужасно, до слёз. А ведь ему уже двадцать пять лет, не мальчик, не подросток шестнадцати лет.       Вот о всём этом думал Джордж, не подозревая, что Джереми, его лучшего друга, терзают похожие мысли.

***

      День перевалил за полуденную черту, когда Джереми, для успокоения нервов мотавшийся почти два часа по городу, нарезая круги на машине, добрался до нужного ему дома. Он воспринял это с несказанным облегчением: устав, он хотел оживиться в беседе с давним другом. В такую солнечную погоду он скорее всего дома, а значит, отирать порог не придётся ни секунды.       Джереми с лёгкостью вбежал на крыльцо двухэтажного частного дома, коих в этой районе было довольно много, и постучался.       Ждать ему и правда пришлось недолго.       Неудержимая улыбка расплылась по его сияющему лицу, когда на пороге возник очень красивый молодой мужчина с длинными, до лопаток, белыми волосами и хитрыми глазами, серыми, как недавнее, грозящее дождём, небо.       — Ты здесь? — искренне удивился мужчина, хотя добиться этого было сложно — за семь сотен лет чего только не увидишь, в том числе и давних приятелей на пороге, которых быть в данном месте, вообще-то, не должно. — Ну здравствуй.       Мужчины обнялись. Джереми рассмеялся, хлопая беловолосого по спине и сказал:       — Я так рад тебя видеть, ты бы знал.       — Заходи, дорогой друг. Мне позарез надо знать, что тебя сюда привело.       Джереми перестал улыбаться и нахмурился.       — Как жаль, что ничего хорошего.       Следом за ним перестал улыбаться и его приятель.       — А ну-ка… — пробормотал он, втягивая Джереми в дом. — Сейчас ты мне всё расскажешь, не упуская ни детали.       Дверь за ними неправдоподобно тихо закрылась.

***

      Когда ткань мироздания колыхнулась в первый раз, кое-кто не стал волноваться. Это естественно, ведь в этот город прибыл он, причём не с самыми мирными намерениями. Он сам взбаламутил обычно спокойные воды, загрязнил их, осквернил беспощадно, с удовольствием, как и привык. С наслаждением, равным которому ему ни за что не найти, сеял смуту и страх — и чувствовал прилив сил, хоть и находился в непривычном месте.       Ничего, ему-то освоиться не составит труда.       Он хотел найти один «объект». Знал, что надо искать именно в этом мире и именно в этом городе, но нащупать нити, ведущие к оному, не мог. «Объект» был, конечно, жалок и достоин насмешек, но достаточно хитёр и силён. Мог спрятать себя так, что шансов найти оставалось мало. На это у него ушел бы не один месяц.       Он не виноват, что не мог предугадать, что именно ему выпадет честь (пусть и сомнительная), охотиться за данным «объектом». Если бы знал — подготовился тщательней. Но теперь остаётся довольствоваться тем, что есть на данный момент.       Он мог пройти мимо цели, не заметив её, в то время как она напала бы сзади и… В общем, конец был бы печален.       Впрочем, был способ справиться с препятствием быстрее — надо было увеличить силы, забрав её у других. И он этим занялся чуть ли не сразу, как попал в Хавином. Чужие несчастья — и он везунчик. Любимец судьбы, удачливый игрок. А что в любви не повезёт, как говорят… Ему и не нужна любовь.       Он был доволен происходящим пока…       …пока мироздание не покачнулось второй раз.       Кто-то угрожал его благополучию. Кто-то проник за ним в этот чёртов мир, в этот жалкий городишко, дабы спасти тут всех.       Энергия добрых намерений даже, в некотором смысле, ранила его. Этого он ни за что не простит.       Отныне в Хавиноме у него врагов больше, чем один.       — Ну что же, сыграем, — сказал он в пустоту, и улыбнулся так, что у кого послабее могло бы остановится сердце - стоило увидеть этот уродливый оскал.       Он не умел улыбаться красиво, когда радовался, ибо красота в данном случае предполагает доброту. А он не был добрым.