Племянница

Ваас влетел в дом подобно урагану. Я тем временем просто лежала на кровати, постепенно все больше и больше впадая в депрессию. Когда он вошел, я даже не пошевельнулась. — У меня есть новости для тебя, моя принцесса. — Я не принцесса. И уж тем более не твоя. — Знаешь, Тео, — Ваас подошел к кровати и сел на ее край. — Не раскисай. Почему ты просто не можешь наслаждаться жизнью? Спокойно трахаться, не думая о последствиях. Не рассуждая о последующих взаимоотношениях со своим партнером. Думаешь, я не понимаю, к чему ты клонишь? — Вообще без понятия, — хмуро ответила я и села. — Ты хочешь, чтобы я тебя любил. Носил на руках, дарил плюшевых медвежат и букеты из сто одной розы. Молился на тебя. Считал пупом вселенной. Думаешь, я слепой? Черта с два.  — Нет. Ты не понимаешь. Ты убил человека из-за того, что я целовалась с ним. Однако тебе абсолютно похуй, что чувствую я, когда ты рассказываешь, например, о Айзе, — я начинала закипать. — Правильно, — Ваас кивнул. — Потому что ты меня любишь. Потому что я испорчен до самых костей. Я жесток, я зависим от наркотиков, я убийца, я эгоист. И мне важно, что думают другие обо мне. И знаешь, кто виноват в этом? — Хойт, — неожиданно громко ответила я. — Вот только все шишки достаются мне, а не ему. — Тео, — Ваас прищурился. — Ты никогда не задумывалась о том, что такое репутация? — Задумывалась, — ответила я, пристально глядя на него. — К чему ты клонишь? — К тому, что злодеи не должны дарить букеты из ромашек. Это канон. Это правило. Ваас потянулся к моим губам, и я охотно ответила ему взаимностью. Мои руки лежали на его плечах, мускулистых, загорелых, его руки плотно обхватывали мою талию. Неожиданно он оторвался от моих губ и серьезно посмотрел мне в глаза. — Волкер. Я никогда не буду дарить тебе букеты из ромашек и плюшевых медвежат. — Однако ты можешь хотя бы не трахать левых баб. По просьбам телезрителей, так сказать. — Могу, — он ухмыльнулся сквозь новый поцелуй. — Но тогда вся прежняя работа тех шлюшек теперь на тебе. — Окей, — фыркнула я и сама потянулась снимать с Вааса майку. Незаметно поправь ее одеяло, за это себя предавая анафеме, Она вышла из пены, худой отпечаток плеча оставляя на кафеле, И хана тебе, доигрался ты, старый дурак, вот и вся эпитафия. На город падает тьма, засыпает шпана, просыпается мафия. Все тело наполняет сладкая усталость. Я прижимаюсь к Ваасу, тот приобнимает меня своей загорелой, крепкой рукой. — Ваас, почисти мне мандаринку. — А жареных гвоздей ты не хочешь? Ты из меня всю энергию высосала, как вампир последний, и теперь еще мандаринку хочешь? — Ваас, ну пожааалуйста. — Гребаная Волкер. Ладно, дай еще пять минут спокойно полежать, и почищу. Моя рука под одеялом нашла то самое место на загорелом теле Вааса, к которому стремилась, и ничего не подозревавший пират вздрогнул и напрягся всем телом. — Не шали. Если, конечно, хочешь вечернего продолжения. Я вздрагиваю, будто меня током ударяет, и убираю руку. Ну конечно. — Насколько я помню из вашего разговора с Айзой, ты планировал взять себе на ночь «вон ту темноволосую девчушку», — холодно отвечаю я. — Подслушивать нехорошо. А вообще, я уже давно поменял свои планы. — А может, ты просто надо мной издеваешься? — я легонько пнула пирата. Совсем чуть-чуть, нежненько. — Вполне может быть, — зеленые глаза хитро блеснули.