Любовь - это...

- О Боже, это сделал я? Прости, Шерлок. – Это было на первый раз. - О, нет, это... как у нас так вышло? – Это было на второй раз. - Ты что, давишь на это место? Прекрати, у тебя будет синяк. Это было на третий раз, и тогда-то Джон наконец смекнул что к чему. Маленькие царапинки, которые он иногда обнаруживает на теле Шерлока? Крошечные синяки, что темнее и более болезненны, чем им положено быть? Сперва Джон думал, что это от занятий любовью – вот только это было в самом начале их отношений, а Джон осторожен, по природе своей более склонен к нежному и неспешному, чем его жаждущий острых ощущений возлюбленный. Так что Джон не царапает Шерлока, и не кусает, и все же... и все же... - Шерлок, ты что сам это сделал? Это все еще было в самом начале первых и единственных романтических отношений Шерлока, и прямо с той первой ночи он открыл в себе скрытность, о которой сам не знал, неожиданную застенчивость. Так что когда Джон придвигается ближе, прикасается губами к его шее, тело Шерлока покрывается мурашками от возможностей, но он не говорит-просит-умоляет... Джон, пожалуйста, пожалуйста... ...Джон, пожалуйста, оставь там на мне след. И Джон не делает этого. Он нежно покусывает его мочку, он легко проводит ногтями по спине Шерлока, успокаивая несуществующий зуд, пока Шерлок не начнет постанывать, но Джон никогда не впивается, ни зубами, ни когтями, и, хотя он хочет этого, Шерлок понятия не имеет, как об этом попросить, потому что если вдруг Джон спросит: - «Почему?», - у великого Шерлока Холмса не найдется слов, чтобы ответить. Вот только они у него есть. Он точно знает, почему. Обе причины. Одна настолько же неприемлемая, как другая, а потому он не говорит: - «Укуси меня и поцарапай, потому что боль – это одновременно и плохо, и хорошо, она останавливает меня и заводит снова, заставляет меня жаждать, и желать, и хотеть тебя еще больше. Поцарапай меня и укуси, оставь царапины и синяки, чтобы завтра я видел твой след на моем теле, чтобы и другие тоже видели, что ты был там.» Это самое, самое начало, и Шерлок не знает, как сказать эти слова Джону, а потому он их не говорит. Вместо этого, Шерлок оставляет на себе следы сам. В прошлый вторник Джон встал позади него у окна в 221Б, обнял бледную грудь Шерлока, поцеловал его в затылок. Позднее, когда Джон ушел, чтобы что-то сделать по нераскрытому делу, Шерлок расцарапал грудь, как раз в том месте, где пересекались руки Джона. Позавчера, когда они лежали в постели, Джон целовал руку Шерлока, спускаясь все ниже, пока он не добрался до пальцев, которыми Шерлок обхватил свой член. Он продолжал целовать и там, пока Шерлок не кончил. Позднее Шерлок присасывался к своей плоти в местах каждого поцелуя, что Джон оставил на его руке, пока на коже не расцвели бледные синяки. А потом, сегодня вечером, до Джона наконец дошло, и он поразился, почему у него на это ушло столько времени. - Скажи мне. Шерлок знал, о чем Джон просит его рассказать, но все еще не знал, как. Он не знал, как быть откровенным в отношении чего-то, о чем он лгал столько лет. В основном, самому себе. - Дело в боли? – пробует подсказать Джон, зная, что угадать неправильно настолько же полезно, как угадать верно. Шерлок отрицательно качает головой. А потом кивает. - Дело не только в этом. Шерлок кивает. И еще раз, и еще. Джон думает, что знает, что еще означают эти самостоятельно нанесенные раны на теле Шерлока, но Джон застенчиво скрывает это знание. Потому что никто никогда не делал того, что Шерлок делает с-для-и-из-за Джона. А Шерлок хвастается. Спустя два дня после того, как они стали любовниками, когда они наконец выбрались из квартиры в утренний туман, голодные, как черти, в поисках булочек и чая – Шерлок был очень точен в указаниях – Джон даже не задумался, он машинально попытался засунуть руки в карманы, но обнаружил, что одна из них так прочно зажата в затянутой в перчатку руке Шерлока, что он чувствовал, как дрожит его любимый. Джон посмотрел на него, на краткий миг заволновавшись, но хотя тело Шерлока и дрожало, он шагал по тротуару, как принц, высоко подняв голову, расправив плечи, с гордостью в каждой линии его тела. В жизни Джона не было никого, кто бы настолько радовался тому, что Джон был в их жизни, так что Джон стесняется сказать: - «Ты оставляешь на себе следы, чтобы показать, что я был там, у твоей шеи, вдоль твоих сильных рук, у сладкой впадинки каждого локтя. Ты хочешь, чтобы люди знали, что есть, что мы есть, что мы теперь ... я...мой...мы.» Но оказывается, Джону не нужно говорить это вслух, потому что он видит, что Шерлок видит, что он понимает. И Шерлок говорит это за него: - Да. Всюду. Ты. В некоторые дни, в некоторые недели, это важнее, чем в другие, и с этого вечера Шерлок будет знать, как спросить. - Да. Всюду. Ты. И в эти дни, в эти недели, на протяжении всех их лет, Джон будет зубами и ногтями метить тело Шерлока, а потом втирать в эти синяки и царапины поцелуи и сперму, пот и слюну, самый негигиеничный бальзам, но более чем идеальный. Следы, которые они оставляют на телах друг друга чаще всего, - это прикосновения. Рука, сжимающая руку, в лифте. Щека, прижатая к груди, когда они ждут поезд. Поцелуй при встрече или на прощание. Эти невидимые следы – это те, что громче всего заявляют перед принцами, клиентами и друзьями... ...я, мой, мы.