12 историй любви

♪chaconne ― ladies' code

По запотевшему стеклу вниз падают капли, оставляя след, сквозь который виден кусочек уснувшего города. Ветер стонет за окном, гоняет по аллеям мусор и опавшие листья, рисует рябь на лужах. Новолуние. Звёзды неуверенно мерцают за тонкой пеленой облаков. Сегодня холоднее обычного. Хотя, может, так кажется только Эшли, которая тщетно пытается подняться с прохладного паркета, ладонями хватаясь за станок. Она шумно выдыхает, морщась от боли, кусает щёку изнутри. Когда-то точно так она хваталась за жизнь и сегодня ровно год с того дня, когда она потеряла возможность ходить, когда потеряла смысл жить. Когда хотела уйти из жизни, но невольно цеплялась за её выступы. Тогда к ней приходила Соджон и держала её за руки, повторяя раздражающе: «Всё будет хорошо, вот увидишь», — но Эшли не верила и не понимала, зачем подруга ей нагло врёт. Зачем?.. Ведь все прекрасно знают, что теперь она навечно прикована к инвалидному креслу; что теперь уже она никогда не сможет надеть многослойное бальное платье, в котором она танцевала вальс; что никогда не ощутит лёгкую тяжесть в ногах, когда встанет на невысокие каблуки и шагнёт на паркет; что никогда она не затаит дыхание перед началом номера. Никогда. Всё потеряно. Всё упущено. Всё улетучилось вместе с запахом гари, который Эшли чувствовала, когда её вытаскивали из салона занёсшего в овраг автомобиля. Когда она, не в силах пошевелиться, могла только слышать, как говорили рядом: «Все погибли. Она чудом осталась жива, но состояние критическое». И перед тем как вступить в бой со смертью, подумала о том, что теперь она сирота… И сейчас она борется. Только на этот раз с жизнью. И, кажется, она проигрывает, потому что Эшли всё чаще думает о том, чтобы отправиться вслед за потерянными. Только упрямство, тлеющий огонёк надежды, не даёт девушке осуществить задуманное, поэтому она снова здесь: в танцклассе, в котором она занималась всю жизнь до… Где жила её душа. Где были все её мечты и цели. Чой Эшли жила танцами: паркет, джазовки, изящное платье, туфли на каблучке были её лёгкими; рука партнёра на талии, его плечо под её ладонью, соревнования, победы, поражения, музыка ― её сердцем; а Ким Чонин ― её смыслом. Он был её партнёром с шести лет. Вместе они преодолевали все трудности, проживали все взлёты и падения, запоминали все моменты. Они были вместе долгие пятнадцать лет, пока Эшли не потеряла возможность «жить». И вот уже год они не видятся. Он её не навещает, потому что все силы уходят на тренировки с новой партнёршей, с которой его поставил тренер. Наступил рассвет его карьеры. Самый пик, когда открыты горизонты, когда перед ним столько возможностей ― не время отступать, шагать в прошлое. Эшли его понимает. Но безумно скучает… Это невыносимо. Она снова здесь. Она спускается с коляски и ощущает ладонями прохладный паркет и словно вновь начинает дышать. Но увидев в зеркале себя, цепляется за станок, морщась и тихо-тихо скуля от отчаяния. От своей собственной ущербности. Беспомощности. За запотевшим окном гудит уснувший город. Капли стекают вниз, вырисовывая однотипные узоры. Тихий смех, шорох, громкие шаги ― это охранник заступил на пост и флиртует с уборщицей. Музыка, ритмичный счёт «раз, два, три, раз, два, три», грубые замечания ― это из аудитории эстрадного танца. Трещинка в стене кремового цвета, гвоздь торчит у плинтуса, приоткрыта дверь в мужскую раздевалку ― как же много всего, с чем когда-то была связана Эшли. А теперь всё разрезано на две части: на мажор и минор; на белое и чёрное; на «до» и «после»; на жизнь и существование. Тихий всхлип, и она снова хватается за станок, всеми силами цепляясь за него, пытаясь подняться, взлететь, но не упасть. Ни в коем случае. Но она падает. Снова и снова. Потеряно. Огонёк в груди истлел. Дымит теперь, и глаза из-за него жутко слезятся. Всё потеряно. Безвозвратно. Эшли падает на паркет и, раскинув руки в стороны, смотрит на белый потолок. Слёзы ― словно осенние листья: когда всему приходит конец, они опадают. Летят вниз. Исчезают. Сегодня холоднее обычного. И так кажется только Эшли, которая уже не пытается подняться, не хватается и не надеется. Только срываются с глаз слезинки-листья. Опадают. Может, пора? Пора прийти к концу? Сколько можно тянуть? Это невыносимо... Мысли бьются друг о друга. Чувства борются друг с другом. Эшли борется с собой. И ей кажется, что вся её жизнь ― это запотевшее стекло, прозрачные следы от капель и слёзы-листья. И всё не золотисто-багрового цвета, а насыщенного синего ― цвета пропасти, цвета потери, цвета уходящего дня. На секунду всё смолкает. Не слышно смеха, музыки, слов. Ничего не слышно. И Эшли, насторожившись, поворачивается к двери. Ким Чонин, кажется, сильно похудел. Наверное, это всё изматывающие тренировки. А ещё в его взгляде появилось что-то невероятно тяжёлое, весом схожее с металлическим сердцем Эшли. Это тяжесть потери. Эшли это знает, поэтому, когда видит, как Чонин медленно направляется к ней, тихо говорит: ― Всё будет хорошо. Наглая ложь. Ничего не бывает хорошо, когда в глазах блестит металл, когда с ресниц готовы сорваться слёзы, когда сильно похудевший Ким Чонин падает перед Эшли на колени и глухо рыдает. Его слёзы похожи на алмазы. И Эшли пытается встать, чтобы остановить их поток. Нет-нет, только не для неё. Эти алмазы не должны быть для неё. Слишком дорогие. ― Всё будет хорошо, ― повторяет она и поворачивает корпус. Ложь. Но никак по-другому. ― Эшли, я… ― Нет, ― перебивает она его, ― прошу, давай молчать, пожалуйста. Тихо. Слёзы-алмазы всё ещё катятся вниз по его щекам, а вот слёзы-листья уже остановились. И глаза-металлы смотрят на дорогого сердцу человека, с которым она дышала, слышала биение сердца, жила. Так давно. Так давно… Чонин смотрит на запотевшее окно и видит в углу возле зеркала бальные туфли. Он поднимается, хватает их и снова подходит к Эшли. Ничего не говорит, просто снимает с девушки кроссовки и аккуратно застёгивает на щиколотке ремешок. И Эшли хочется плакать, ведь она не чувствует. Совсем не чувствует. Он смотрит на партнёршу и протягивает ей ладонь. Она колеблется, но внезапно забившееся сердце тянет руку, и девушка чувствует тепло. А потом чувствует тепло на талии и под своими ладонями. Тихо. Только уснувший город гудит за запотевшим окном, и слышатся шаги по паркету. Он двигается всё так же грациозно, и прямо как когда-то давно, когда восьмилетняя Эшли сломала ногу, он управляет и её ногами. И она чувствует, как бьётся её сердце. Всё быстрее и быстрее. И кажется, будто становится теплее. Совсем чуть-чуть, но и этого достаточно. Чонин шепчет: ― А теперь твоё любимое движение. И Эшли улыбается, грациозно выгибаясь в спине и возвращаясь в прежнее положение. В ногах вспыхивает острая боль, отчего девушка морщится, но танец не прерывает. Он её ведёт в медленном вальсе под мелодию, название которой «Тишина». А боль разрывает конечности, словно она танцует на стёклах. Босиком. Словно ступни ломаются, словно сосуды рвутся. Но танец всё идёт. И на секунду, когда боль не затуманивает сознание, Эшли понимает, что готова танцевать на стёклах, лишь бы мелодия никогда не кончалась, лишь бы всегда ощущать тепло ладоней Чонина, лишь бы слышать тихий шелест подошв по паркету. Она готова танцевать на стёклах. И ведь боль в той части тела, которую ты не ощущал ― это хорошо, не так ли?.. Чонин чувствует, как она дрожит, он прижимает её ближе к себе и думает о том, что Чой Эшли ― его жизнь. Без неё он остановился на самом краю недостроенного моста. Застыл. Ждёт чего-то, но не дожидается, потому что мост в один конец. Но когда тихие всхлипы донеслись из танцкласса, когда он увидел лежащую на паркете Эшли, он с твёрдым намерением решил достроить этот мост. Этот год ему не хватало смелости прийти к ней. Он боялся, сам не зная чего. Может быть, не удержаться, упасть в реку, что текла под мостом, потому что ходил по самому краю… ― Чонин, я готова. Готова по стёклам. Босиком, ― шепчет Эшли, прежде чем Чонин прижимает обмякшее тело к груди и в панике оглядывается по сторонам, зовёт на помощь и думает о том, что достроил мост. И уже никогда не упадёт. И не даст упасть Эшли, готов до самого конца держать её за талию. Готов разуться, танцевать вместе с ней по стёклам. Босиком.