Keep Out

      В противовес минувшей неделе, полной ливней и продирающего до костей холода, сегодня, наконец, выглянуло солнце. Как запоздалое прощание из жалости перед приближающейся, пронизывающей зимой. Я решил выбраться на улицу во двор, к пожелтевшему газону и пожухлым деревьям. Глаза окончательно замылились, голова отказывалась соображать и впихивать в себя информацию. Вместо обеда я ограничился сигаретой и перехваченным в кафе бутербродом. На ближайшие пять часов должно хватить. Вся эта рутина с едой ужасно выматывала. Я хотел посидеть на свежем воздухе, откинуться лопатками к спинке деревянной лавки, посидеть в тишине хотя бы четверть часа, совсем недолго, и вернуться к работе.       Новость о предстоящей встрече с Комеручи вирусом пронеслась по всему штабу, заразила всех и каждого неукротимым желанием обсудить её детали и возможный исход – я долгое время был не в ладах со своим поставщиком. Вирус сломил даже Джейма, выработавшего завидную толстокожесть и стойкость к любому виду сплетен. О его радикальных методах борьбы с ними было известно всем. Но, видимо, мои люди решили, что даже если Мерре проболтался, то скрываться нет смысла.       Я расслабленно размещаюсь на намеченном месте, прижмуриваюсь от слепивших теплых лучей.       Пусть болтают. Обсуждать-то особо и нечего. С Ником и так уже…       Холод от упавшей тени я ощущаю мгновенно. - Господин, в следующий раз не пренебрегайте своей безопасностью – сообщите, что вы намерены покинуть здание.       Я открываю глаза и вижу перед собой учтивое лицо немца. Лицо немца, а слова Джейма. - Вы задремали? - Ты загораживаешь солнце. Отойди.       Он отходит в сторону, и я опускаю ресницы обратно, выдыхая носом.       Опять это давящее ощущение, опять этот вытесняющий-вталкивающий купол. - Мы обговорили с господином Мерре детали предстоящей встречи.       Мерные интонации, неторопливые. Слушать, не видя его сканирующего взгляда, было куда адекватнее, чем говорить в открытую. - Господин. Поскольку у меня нет номера вашего телефона, то хотя бы мой у вас должен быть. Знаю, моя настойчивость утомляет вас, но все же, я вынужден настаивать. Это в интересах вашей безопасности.       Ушам своим не верю. Я вижу его третий раз, но он ведет себя так, будто работает на меня уже приличный срок. В голове не укладывается, как он подстраивается.       Он переводит плечами, когда я долго смотрю на него - молча, снизу вверх - и ёжится: - Прошу прощения. Не сочтите за бестактность. – И сдержанно склоняет подбородок.       Так и будет продолжать раскланиваться? Было б перед кем.       Расчет на то, что так успокоит меня? Эти его манеры за нервы дёргали. - Для связи используй Мерре. И потом, твоё присутствие на встрече с Комеручи еще под большим вопросом. - У вас есть более подходящая кандидатура? – Церемонно осведомляется он и принимает моё молчание за ответ: - Значит, есть? – Уточняет он, не скрывая неудовольствия. - Мерре не болтал? - Джейм с восхищением отзывался о послужном списке немца. Даже, чересчур. Я успел пожалеть, что запросил у него более подробную информацию. Ни единого нелогичного расхождения с основным личным делом. Только дополнение в виде нескольких, закрытых от общедоступных ресурсов, контрактников, предпочитающих держаться инкогнито. Стоило ли блефовать? Наверняка, Джейм уже поделился, что я довольно долгое время без Щита. - Господин, прошу вас, не играйте со мной в угадайку. Я здесь, потому что действительно хочу эту работу.       Вот зацикленный.       Я раздраженно выдыхаю и обрываю его: - Какой номер?       Немец осекается, поспешно охлопывает себя по карманам, достает визитку: - Прошу вас.       Я принимаю белый прямоугольник с от руки написанным номером: - Теперь уйдешь? – Убираю визитку в нагрудный карман жилета, отгибая край расстегнутого пальто. - Только если вы действительного этого хотите. – Он коротко склоняет голову повторно. - Прекрати это. – Я исподлобья смотрю в его лицо.       Если он и растерялся, то практически никак не показывает этого. Только немного приподнимает брови: - Что вы имеете в виду? - То, что ты делаешь каждый раз разговаривая со мной. - Не совсем понимаю, о чём вы. - Ты планируешь и дальше раскланиваться? Смешно. Не соответствует моему статусу. - Вы могли сказать раньше. Я учту ваше замечание, но это также часть моей работы. – К приподнятым бровям добавился едва заметно шевельнувшийся угол рта.       Усмешка? Так бросается разница между мной и предыдущими контрактниками? Разъясняет как ребенку. - Другими словами, ты не перестанешь это делать? – Что ж, похоже, он может не только вежливо настаивать, но и вежливо отказывать. - Я прислушаюсь к вашему пожеланию. – Он прикрывает глаза, будто предполагал услышать нечто подобное, но не рассчитывал на ткнувшую носом реальность. - Теперь, будь любезен – закрой рот.       Я демонстративно прикрываю глаза обратно с твердым намереньем подышать чертовым осенним воздухом в тишине.       От предыдущих телохранителей веяло железной уверенностью и непоколебимой решительностью. Исполнительные, четко следующие инструкциям, они старательно выполняли жесткие требования касательно моей защиты. Ни больше – ни меньше.       Как оловянные солдатики.       Я никак не мог избавиться от явно ощущаемой угрозы в присутствии немца. Необъяснимая смесь из давления и контроля вибрирующими волнами исходила от него.       Вместо полноценного перерыва, в итоге, я ощущал одну нервозность. Что ему стоило остаться в здании? Тут вся территория под камерами, стена высотой в три метра и колючая проволока.       Нагретая кожа отзывается ледяными, покалывающими мурашками, когда солнце, как назло, скрывается за серой пеленой.       Я опираюсь ладонь о лавку и с досадой поднимаюсь на ноги.       Резкий подъем переворачивает верх и низ местами, перед глазами на мгновение темнеет, выключая резкость изображения. Вестибулярка отказывает с противным привкусом тошноты.       Меня сдавливает железной хваткой за предплечье, между лопаток ложится подставленная твердая ладонь, требовательно заставляя опуститься обратно. - Господин? – Хайдерих наклоняется ко мне, напрягшись, подобравшись всем закостеневшим телом.       Я перевожу дыхание, пережидая, когда уйдут черные круги за закрытыми веками.       Ни черта себе реакция.       Я высвобождаю руку, поднимаюсь сам, встречаюсь с заледеневшими глазами. Он мгновенно отводит ладонь от моей спины: - Вы должны быть осторожнее. - Возвращайся к Джейму. – Раздельно проговариваю я. - Я отказываюсь оставлять вас в подобном состоянии. – Он упрямо ведёт подбородком.       Голову всё еще обносит. Организм явно мстил за три часа сна, выпитый виски на голодный желудок и изрядное количество курева. Кстати, о последнем. Я дрогнувшими руками достаю сигареты. Запах дыма проясняет загустевшие мысли.       Немец молчаливо стоит рядом, ожидая моей реакции на возмутительную категоричность и отказ подчиняться. Я некоторое время смотрю в небо, привыкая к твердой поверхности асфальта под ногами. - Превосходно. – Я откидываю оставшийся фильтр в урну возле лавки и направляюсь к пристройке с цехом.       Страшный шум работающих станков действовал на меня как успокаивающий гипноз. Работяги не обращали на меня внимания, когда я прохожу мимо, убрав руки в карманы пальто.       Первое время они нервничали, притихали. Зверь под именем «Цех» как будто застывал в ожидании жесткой инспекции и неминуемых санкций.       Ко мне подбегал главный мастер, торопливо натягивал на лицо вымученную, вежливую гримасу для «начальства», говорил торопливо и с таким глубоким уважением, что делалось тошно. То, что «пройтись» означало именно то, что означало, он понял с четвертого раза.       Я четко обозначил: я не намерен лезть в налаженный процесс производства, а если будет инспекция, то предупрежу заблаговременно. В случае же форс-мажоров, со мной необходимо связаться через секретаря. Я не планирую контролировать процесс, стоять над душой с хлыстом. Мне важен результат. С возникшими проблемами я предпочитал разбираться на месте.       Зверь под именем «Цех», казалось, вслух выдохнул от облегчения и возобновил свою шумно-мерную работу, промасленные шестеренки огромного механизма продолжили свой ход.       Я останавливался возле станков, наблюдал сборку, закрывшись от искр протянутой слесарем каской, привычно отказавшись от пары берушей. Сейчас же, нервное напряжение всё никак не отпускало позвоночник.       Привычный, стопроцентно-работающий метод медитации дал трещину.       Когда я обхожу третий ангар, немец подступает ближе, дотрагивается указательным пальцем до циферблата своих наручных часов. Значит, Мерре поставил его в известность о моём расписании - на четыре часа была назначена подготовка к отгрузке материалов. Если очень постараюсь, освобожусь всего-то через час. - Могу ли я сопровождать вас? – Спрашивает он, когда мы покидаем гудящий цех. Я не останавливаюсь, глядя перед собой: - Возвращайся к Мерре.       Завтра я должен определиться, станет ли Альфонс Хайдерих работать на меня или я сделаю вид, что никогда о нём не слышал.       «Лучшее лекарство от холода и вязнущих мыслей – горячий душ. Не виски.» - повторяю я себе, включая душ.       Ездить к Оракулу каждый раз, когда я не знал, что делать, откровенно не хотелось. Визиты к ней заканчивались гнилостным осадком в мозгах.       Дело было не в сомнительной для стороннего наблюдателя вере в её сущность. Оно было в её словах: прямое доказательство её способности заглядывать в души, видеть то, о чем ты не поделишься ни при каких обстоятельствах.       Я с остервенением мою голову, затем намыливаюсь весь, стискивая стальными пальцами мочалку.       Мой план заключался в подготовке: набрать достаточное количество людей, поручить их выправку Мерре. Возобновлять поиски Шальных рук и брата, имея на руках непригодные карты – не самая лучшая составляющая стратегии.       И сейчас, именно сейчас, когда я только начал осуществлять свой план по поиску людей, появляется немец.       Десятилетний опыт, полноступенчатое обучение [1], вышколенные, вылизанные рекомендации. Не знал бы, что взятка в моём кругу невозможна – не то, чтобы, невозможна, она очень легко проверялась - решил бы, что фальшивка до последней буквы.       Я невидящими глазами смотрю на правую руку в пене, сжимаю и разжимаю пальцы.       Не отрицает что следил. Сколько? Обычно предварительная слежка за объектом длится около двадцати одного дня, плюс-минус, чтобы вычленить базовые привычки, маршруты, точки контакта.       Его чрезмерная выдрессированность нервировала. Я не криминальный авторитет, не из тех, кто каждый день под пулями. У тех жизненная необходимость в профессиональных Щитах.       Мне всего лишь нужна страховка. Неизвестно во что я влезу, напав на след Маркуса и его людей. Как только я начал обшаривать планету в поисках Шальных рук, мне наглядно дали понять: моё любопытство неприемлемо, отдача найдет меня. Рано или поздно.       Левые пальцы сами находят на спине выпуклый бугор, он почти слился с цветом кожи. Еще два таких же следа от огнестрельного помнились на лопатках и возле позвоночника, в нескольких спасительных сантиметрах от пожизненной, окончательной инвалидности и недееспособности.       Предупреждения были ощутимыми, лаконичными и доступными.       Скорее всего, я тешу себя надеждой, что внезапное появление немца внесёт положительные изменения в мою стратегию и планы.       Должно же быть хоть что-то для меня, за эти бессмысленные года.       Телефон, оставленный на полотенце в раковине, подсвечивается размазанным светлым пятном сквозь мокрое стекло. Я сдвигаю дверцу душа и принимаю звонок от Мерре, не выключая воды. - Слушаю. - Босс, у нас тут некоторые затруднения. - Джейм почти рычит, пытаясь перекрыть грохот вокруг себя.       Я хватаюсь за край дверцы душевой другой рукой, внимательно вслушиваясь в его слова поверх помех.       Подготовка к отгрузке, сопутствующая сверка накладных прошла без каких-либо проблем. Материалы уже завтра утром должны быть на складе не позднее установленного в договоре срока. Речь шла о доставке материалов и деталей для изготовления оружия в особо крупных размерах. Никакая страховая не согласится с этим связываться. Только военные. У меня был один полковник на примете. Но связываться с этой вечно ухмыляющейся, ускоглазой сволочью себе дороже.       Комеручи осчастливится проблемам с доставкой, ответственность за сохранность которой я лично подписал своей рукой, наплевав на страхование и конвой. Налог на будущие контракты взлетит в космос. - Насколько всё плохо? - Если в общих чертах: мы не сможем проверить и принять груз по накладным. - Заверенные копии и паспорта в моём кабинете, - я торопливо смываю с себя мыло, выхожу из душевой, оборачиваю полотенце вокруг бедер. – У тебя есть ключи, закинь гонца до Штаба. - Гм. Уже. От кабинета мало что осталось, ребята пытаются разгрести завал на третьем этаже.       Я зачесываю мокрые волосы на затылок, безотчетно стиснув телефон, забыв, что взялся автомейлом. Если треснет – будет уже третий по счету.       Еще и кабинет подорван. Ник постарался? Больше некому. - Джейм, что с поездом?       Он прицокивает, за помехами я не сразу различаю его ответ: - Не можем связаться, никто не выходит на связь. - Блядь! – У меня нет лишних людей, которых я бы мог выделить в конвой. Я барабаню пальцами по раковине, приводя мысли в порядок. – Вышли всех людей к грузу. Мне нужен этот поезд. Даже если он сошел с рельс. Ты понял? – Слухи о проблемах среди оружейников расходились со скоростью света. Подорванную репутацию восстанавливать придётся несколько лет. - Сделаю. Босс, пока не забыл, из-за взрыва я первым делом…       Я прижимаю телефон к уху плотнее, пытаясь пробиться сквозь шум на том конце: - Джейм? Джейм!       Вызов обрывается, я сразу же перезваниваю, впрыгивая в джинсы. После третьей безуспешной попытки дозвона я глубоко вдыхаю, выдыхаю. Телефон показывал восемь пропущенных от Мерре. Черт возьми, - я откладываю погасший телефон на край раковины, - давно он пытался дозвониться? Почему только сейчас пришли уведомления? Я отключаю беззвучный режим. Если Джейм позвонит – не пропущу.       Нужно ехать. Если Комеручи решился прогнуть меня неустойкой – сюрпризы только начинались. Уверен, сейчас он получает радующие глаза сообщения с железной дороги, планируя, как потихоньку заберет кусок и от производства.       Я выключаю забытую воду, наскоро отжимаю волосы, выхожу в темный коридор. И практически слышу: в абсолютной тишине квартиры кто-то есть, что-то было не так.       Вода с мокрых волос ледяными каплями скапывает по спине, прокатываясь до ремня на пояснице. Я коротко ёжусь, отступаю босыми ногами прочь от узкой полоски света из-под не до конца закрытой двери.       У меня не было при себе оружия, до спальни далеко, до кухни – дойти бы только.       Сердце гулко бьется в висках, я наклоняю голову, прислушиваясь тщательнее.       Не слышу. Остановился? Показалось?       Телефон, оставленный на раковине, разражается монотонным звонком. Я вздрагиваю всем телом, безотчетно сглатывая.       Вернуться? Успею ли?       Мелькнувшие руки в перчатках хватают сзади, вбивают грудью в стену, до ослепительных искр прикладывая челюстью и виском, с глухим надсадным хрустом выворачивают руки, заламывая. Я зажмуриваюсь, сдавленно охаю. - Тихо. – Низкий шепот в ухо, от которого расходится липкая паутина животного страха.       Лютая хватка - не двинуться. С этим мне точно не справиться. Быть может, смогу вывернуть автомейл, но сделать успею не много, не в таком положении. - Сколько вас так любопытных пробралось сюда, м? – Я моргаю от вопроса, затем уже от ладони, которая экономными движениями охлопывает меня, и задерживается на голом животе.       Напавший и я, кажется, синхронно застываем, в голове проносится слишком много всего, перемешивается, прежде чем я узнаю этот голос. - Эдвард?       От удара ломило лицо, а хватка все не размыкалась. Я пытаюсь дёрнуться, высвободиться, суставы прошивает острой болью от рывка. - Хайдерих, убери руки, - зло шиплю я, всё еще сбивчиво дыша. – Ты там совсем ослеп? Твою мать!       Хватка расходится одним мгновением, как со щелчком разжавшиеся зубья капкана.       Он сразу отходит, почти отшатывается, суетливо поворачивает к себе лицом. - Господин! Почему вы здесь? Господин Мерре был уверен, что вашу квартиру взломали, мы не могли до вас дозвониться. – Он говорил так быстро, что я с трудом разбирал его судорожно слепляемую скороговорку.       Морщась, я прикладываю к онемевшему лицу стальную холодную ладонь. Рот саднил, лоб жарко пульсировал в месте приклада об стену. Левая рука вроде сгибалась, значит сустав не выбил. Психованный. - Как ты вошел?       Словно очнувшись он смотрит на меня, растерянно, вместо ответа сдавливает за левый локоть: - Я не хотел вас ранить, нужно обработать, чтобы не остался след.       Я отдергиваюсь от его ладони в перчатке: - С этим ты припозднился. – Место удара разливалось огнём.       Он неотвратимо сдавливает локоть обратно, смыкает пальцы ощутимее, наклоняется: - Я настаиваю. - Хайдерих, в чем дело? – Рявкаю я, вскидывая лицо, заглядываю в его рассредоточенно-напряженый взгляд в опасной близости.       Он что оглох? Какого черта он вообще здесь делает? Вцепился – кусачками не отодрать. - Я не хотел вас ранить. - Ты всегда так психуешь?       Он не сводит взгляда, смотрит в центр зрачков, неотрывно, долго, прежде чем ответить пониженным голосом: - Только если это вы, господин. - Ну, раз ты шутки шутить начал, значит, наконец, пришёл в себя. Слушай, я только что из душа и уже успел задубеть, - добавляю я, ёжась от морозных мурашек на шее. – Прежде чем ты расскажешь, что здесь делаешь, я хочу одеться. Отцепись от меня. Здесь никого кроме меня и тебя. – Я в упор смотрю на него, сужая глаза.       Он будто только сейчас осознаёт, что всё ещё держит меня за голую спину и локоть. - Прошу прощения, – и как ужаленный отпускает, отступает. - Кухня прямо и направо, - командую я, разминая шею и молча захожу обратно в ванну.       Я обсушиваю волосы полотенцем, застегиваю на себе рубашку, упираюсь взглядом в зеркало.       Тяжело сдвинутые брови, остатки страха въелись в своды сжатой челюсти. Левая сторона лица побелевшая, на правой стремительно проступали следы удара. Завтра будет цветник, если не обработаю.       Я проверяю телефон. Дисплей показывал еще один пропущенный от Мерре.       Перезвоню, как закончу с немцем, - хмуро решаю я, убирая телефон в задний карман.       Я выхожу в коридор, обнаруживаю немца всё еще стоящего в сумраке коридора. Ровно на том же месте. - Заблудился? – Интересуюсь я, включая свет в коридоре.       Он моргает от резко вспыхнувшего освещения, прижмуривается, переводит на меня расфокусированный взгляд: - Дожидался вас.       Я поднимаю бровь: - Что-нибудь еще скажешь? - Вы не возражаете, если я воспользуюсь вашей кухней? - Кухня прямо и направо, - повторяю я второй раз за сегодняшний вечер. Я, может, говорю непонятно? Челюсть, конечно, не слушалась, но не до такой же степени, чтобы речь отказывала. – Иди. – Я тяжко вздыхаю.       Спохватившись, он возвращается в прихожую, снимает туго зашнурованные высокие ботинки и торопливо идет за мной.       Я включаю свет на кухне, ставлю чайник. Открывая верхний над плитой шкаф, где лежит чай и мята, спрашиваю у немца, что будет пить. Он не отвечает, и я оборачиваюсь.       Он снимает пиджак, обнажая закрепленную ремнем под мышкой кобуру, вешает на спинку стула, садится, как вторую кожу стягивает плотно прилегающие черные перчатки, складывает на стол, и опускает поверх них сцепленные руки. Сейчас он был похож на кого угодно, но не на двадцатидевятилетнего телохранителя с украшенным чуть ли не медалями послужным списком.       Но это движение, привычное, тщательное, естественное, то как он снял перчатки, поочередно стянув с каждого пальца, не глядя.       Черт возьми, не вяжется. Какому из ощущений мне верить?       Я со стуком ставлю на стол две чашки, ищу сахар, чайник почти закипает, выдыхая нетерпеливую струю пара. - Хайдерих, начинай говорить. – Я наглядно покачиваю чайником перед его носом. Так задумался, что абстрагировался от внешней среды?       Он торопливо придвигает чашку, чтобы было сподручнее наливать: - Прошу прощения, я задумался. - Прекращай извиняться, - я криво морщусь. – Ты заставляешь меня повторять дважды. Сначала ты говоришь, потом я решаю, что с тобой делать. Начинай. – Отчеканив каждое слово, я наклоняю чайник к его чашке. – Руки, а то ошпарю. – Он поспешно отпускает чашку.       Где-то у меня было печенье, в холодильнике еще мясо оставалось со вчерашнего дня. Не пить же просто чай. Я остро нуждался в том, чтобы занять руки. Да и поужинать все-таки стоило. Голодных обмороков только не хватало. - Несколько часов назад со мной связался господин Мерре, сообщил о нападении на штаб.       Пока немец рассказывает уже известную мне информацию, я достаю из холодильника блюдо с мясом, снимаю с него фольгу, режу на крупные куски, чтобы лучше прогрелось, ставлю в микроволновку, нахожу упаковку печенья, на автомате вскрываю и кладу на стол. -… после того, как господину Мерре поступило уведомление из службы охраны о том, что ваша квартира вскрыта, он настоял, чтобы я поехал к вам домой и проверил. Проинструктировал насчет адреса, как войти внутрь, но я не уточнил расположение комнат. Когда я вошел, в вашей квартире было темно, шум доносился как позже выяснилось из ванной.       И попросту перепутал меня со взломщиком? Он-то?       Сам Джейм отправил его сюда… Значит, людей и правда слишком мало, для обхвата всех фронтов. Так мало, что он рискнул и отправил всего лишь кандидата в мой дом? Что ж, это объясняет его нервозность при последнем разговоре. Не забыть бы набрать ему и сообщить, что всё в порядке. С него станется – приедет и с собой еще кого-нибудь возьмет, благополучно забыв про груз. Нет уж, отгрузка важнее моего подорванного кабинета и квартирных недоразумений.       Какого хрена сигналка-то сработала? - Ты спросить не мог сначала, прежде чем лицо ломать? – Я втыкаюсь в немца немигающим взглядом. - Господин, я ориентировался на то, что сработала сигнализация. И совершенно не брал в расчет, что при этих обстоятельствах вы будете в безопасности.       Сигнализацию я обновил на той неделе, но переводил ли я её в домашний режим перед душем – хоть убей не помнил. - Новая сигнализация, - мрачно озвучиваю я мысли. – Не уверен, что настроил её правильно. – Её Мерре советовал, все мозги выклевал, чтобы я сменил систему. Так достал, что проще было согласиться. Разбираться с устройством попросту не было времени. - Если вы позволите, я взгляну. – Тут же вызывается он, оживая. - Как видишь, ситуация разрешилась, на меня никто не напал, кроме тебя, ты можешь ехать к себе. Поешь и выметайся. – А лучше прямо сейчас выметается пусть.       Он вдруг всем телом горбится: - Господин Мерре настаивал, чтобы я остался у вас до утра.       Я фыркаю, решив, что он шутит: - До какого еще утра? - До самого ближайшего, господин. – Договаривает он тише и, похоже, пытается слиться с кухней. Каким-то абсолютно не ясным способом он вписывался в неё. В моё пространство. Чужой человек, которому одновременно шло и не шло вот так просто сидеть на моей кухне, за столом и пить чай, вытянув длинные ноги. - Господин-господин. Хватит уже! – Обрываю, разозлившись. – У вас немцев это манера такая, не пойму никак?! – Он осекается и замолкает.       Одно его присутствие на моей территории вышибало из равновесия. Теперь еще это выслушивать.       Я зло выдыхаю ртом, открываю сигналящую микроволновку.       С другой стороны, если трезво оценивать ситуацию, будь на месте немца кто-то из предыдущих Щитов, я бы отмахнулся и согласился.       Я раскладываю дымящееся подобие ужина по тарелкам, торопливо ухватываясь обжигающимися кончиками пальцев. Левая рука неприятно саднила и ныла от попыток разрезать мельче пока горячее.       Немец оказывается рядом почти мгновенно: - Позвольте мне. – Он забирает вилку, нож, которыми я вооружился и оттесняет в сторону. Разрезая мясо, он косится на мою правую руку в перчатке - которую я надел по привычке, когда одевался - и понятливо не озвучивает напрашивающийся вопрос.       Джейм будет занят как минимум еще два дня. Все свободные люди будут в его распоряжении. Учитывая всю ситуацию, факт подрыва, то оставаться одному будет как минимум глупо. - Останешься во второй комнате, - говорю я вслух, садясь за стол вслед за немцем.       Его реакция оказывается удивительно спокойной: - Я не займу много места и не доставлю вам проблем. - Похоже, ты часто работал по ночам с предыдущими контрактниками, - я сосредоточенно ем, изредка отпивая чай. - Только когда того требовали обстоятельства, - негромко отзывается он, не поднимая глаз. - И часто они того требовали? – В конце концов, не молчать же нам весь вечер. - Не часто. Вас беспокоит моя ночная работа? – Без тени интереса спрашивает он, для проформы. - Нисколько. Я осведомлен, что телохранители могут оставаться в доме. Тем более в тех случаях, когда имеется острая нехватка людей. Твой предшественник оставался. – Я безотчетно ухмыляюсь, вспомнив обстоятельства.       Первый час ночи, выбранный Мерре Щит вот уже сорок минут обходит всю квартиру, комментирует каждый «потенциально не закрытый от внедрения» угол квартиры. Маячит за спиной, стоически отказывается от чая, смешивается, когда я интересуюсь перед дверью в ванную: «Здесь тоже всё проверишь? Может, и одежду подержишь? Или просто посмотришь?».       Хайдерих бросает на меня быстрый, нечитаемый взгляд, скользнув по линии челюсти: - Я бы мог в этом помочь. У меня есть несколько хороших людей, которые согласятся работать на такого как вы. - На такого как я? - Вы поняли, о чём я. – Расплывчато поясняет он.       Все-таки, намекает на мою репутацию? - Обдумаю, - я коротко киваю. – Почему не ешь? – Он едва прикоснулся к своей тарелке. - Я редко ем вечером, - он вымученно жмурится. - Что поделать, я не умею готовить, а это – единственное что мне не удается испортить.       Если бы не мой секретарь, питаться бы мне пожизненно полуфабрикатами или в кафе. Простейший рецепт, минимум манипуляций: залил маринадом, убрал в холодильник на ночь, завернул в фольгу, проткнул вилкой, в духовку на следующий день. Маринад, само собой, готовый. Первые пять раз, правда все сгорало к черту. А потом вполне съедобно стало получаться.       Я поднимаюсь из-за стола, забираю его тарелку. Лучше бы оставил один чай. Спрашивается, зачем стал заморачиваться. Да еще и разнервничался как идиот.       Он поднимается, опережает, склоняется ко мне всем корпусом, неожиданно сдавливает за локти: - Я не это имел в виду. Позвольте… - Его руки отпускают, затем вытягивают из моих несчастную тарелку.       Я некоторое время просто стою и смотрю, как он механически добивает предложенную еду. - Получилось вкусно, - неожиданно говорит он. – Вам не стоит беспокоиться об этом.       Избавиться бы от этого нанизывающего льдисто-синего взгляда. - С чего ты взял, что я волнуюсь? Не хочешь – не ешь. Я не заставляю тебя. – Резко отвечаю я. Немец склоняет голову набок и мягко продолжает: - Это не моё дело, но я всё же спрошу. Господин, чем вы питаетесь? - Ты прав. Это не твоё дело. Но, отвечая на твой вопрос, едой. Так же, как и все. Едой. –       Игольчато ершусь я от осточертевшей темы питания. - Смею предположить, из магазина и готовой? - Допивай и выметайся. – Обрубаю я, собирая посуду со стола. - Я помогу вам, - он поднимается, снова оттесняет меня в сторону от раковины, забирает стопку из тарелок, чашек и приборов, укладывает на дно раковины. – Вы не должны беспокоить руку.       Я прислоняюсь к столешнице, пока он закатывает рукава рубашки до локтей. - Господин, - он косится на моё левое предплечье, - я всё же настаиваю на том, чтобы вы позволили мне обработать вашу кожу. Хотя бы холодящей мазью. Просто скажите, где аптечка. – Добавляет он, не дав мне вставить слова.       Со вздохом вселенского терпения я достаю из нижнего выдвижного ящика кейс с медикаментами: - Господи. Ты слишком дергаешься по мелочам, Хайдерих. Это всего лишь синяки. Когда мне пустят пулю в спину, тоже будешь носиться с холодящей мазью?       Он быстро домывает посуду, выключает воду, вытирает руки, так тщательно, будто оттягивал время для ответа: - А вы не в первый раз шутите на подобную тему, да? – Я неопределенно пожимаю плечами, всё так же стоя рядом.       Он со щелчком откидывает крышку кейса, сосредоточенно изучает содержимое. Было что изучать – я накопил внушительный запас на все случаи жизни. - Будет лучше, если вы присядете. Пожалуйста. – Добавляет он, наткнувшись на мой острый взгляд, придвигая стул поближе.       Скрипя остатками упрямства, я сажусь, опираюсь ладонями о расставленные колени. - Это недолго.       Его руки, едва касаясь, обрабатывают лицо. Я почти не чувствую его прикосновений, обследующих повреждения.       Застывшее выражение лица, вертикальная складка между бровей, замёрзшие глаза. Оттаявшие, когда я дёргаюсь от боли и шиплю сквозь зубы. - Прошу прощения. Больно? - Нет. Заканчивай уже.       Он расстегивает пуговицу на моём левом рукаве рубашки, заворачивает ткань выше, ощупывает прохладными пальцами запястье и предплечье: - У вас очень тонкая кожа. Впредь - я буду осторожен. – Напряженно говорит он и опускается на колено, вооружившись тюбиком мази. - Другими словами, ты собрался еще раз приложить меня мордой в стену? - Господин, мне кажется, или вы все мои слова понимаете превратно?       Я смотрю в потолок: - Ха. Наверное, потому что ты говоришь как сфинкс?       Звук его смеха царапает слух непривычностью, искусственностью. - Где ванная, ты знаешь, зубную щетку найдешь под зеркалом. Постелю тебе на диване, - я встаю, когда он заканчивает. - Нужно подождать, пока мазь впитается. Постарайтесь случайно не стереть. – Он завинчивает крышку, оставшись стоять на колене.       Я опускаю на него взгляд и несколько мгновений смотрю сверху вниз. Еще и эта разница в росте. Когда он ниже, думалось четче.       Он словно читает мысли: - Не волнуйтесь об этом.       Я отхожу от него и сжимаю отчего-то ставшие горячими губы.       Затянувшаяся ночь разменивает второй час, когда я закругляюсь с превращением дивана в застеленную кровать для немца и выключаю свет. Я приоткрываю окно, впуская свежий воздух в душную комнату.       Она была просторнее спальни: книжный шкаф вдоль всей стены, диван по центру, в углу рабочий стол с задвинутым креслом, забытая со вчерашней ночи бутылка с остатками виски. В планировании обстановки я был чрезвычайно плох. Даже цвет штор советовал секретарь.       Я провожу ладонью по подоконнику, перетираю подушечки пальцев между собой. Здесь не помешало бы протереть пыль. А лучше вызвать клиннинг.       Пока немец в душе я решаю набрать Джейму раньше, чем тот начнёт предпринимать действия. Трубку он берёт почти сразу, значит связь наладилась, наконец: - Босс! Альфонс приехал? Всё в порядке? - Хайдерих здесь.       Джейм чертыхается на самого себя и говорит громче: - Да, Хайдерих. Учту, босс. Надо было согласовать, но, сами понимаете, все люди заняты, а он первым вызвался ехать к вам. - Вызвался? – Я останавливаю взгляд перед собой. – Не ты ли отправил его ко мне? - Он сам, - подтверждает Джейм и судя по голосу набычивается. – Велел ему, проверить вас, и, если всё в порядке, ехать к себе.       Я напряженно сдавливаю правой рукой жалобно хрустнувший подоконник: - Так. - Босс, всё в порядке? – спрашивает он во второй раз, сосредотачиваясь. - Ты проверял его? - Разумеется, - настороженно откликается Мерре. - Что не так?       Безумная хватка, выбившая искры из глаз, побелевший до сухого пергамента стиснутый рот, соскальзывающая по одному пальцу черная кожа перчаток. - Я еду, - коротко сообщает Джейм под звук отключающейся сигнализации машины.       Я внимательно прислушиваюсь к квартире. Шум воды в ванной стих.       Джейм хорошо копал, а там, где могло не хватить доступа, он привлекал проверенных информаторов насколько ему позволяли связи. - Не мельтеши. Оставлю его на ночь, для подстраховки. - Вы уверены?       Я скашиваю взгляд в сторону коридору. То, что немец вышел в коридор выдаёт только скрипнувшая дверь, шагов не различить. - Не спускай глаз с Комеручи, Джейм. Он сейчас важнее. Свяжусь с тобой утром. – Я отключаюсь прежде, чем Мерре успевает ответить и закуриваю как раз в тот момент, когда немец заходит в гостиную. - Я не знаю, на какой подушке ты спишь, положил две разные, - я поворачиваюсь, прямо глядя на входящего и киваю подбородком на застеленный диван.       Он проходит сквозь комнату голыми ступнями: - Подойдет любая. Вам не стоило беспокоиться об этом, - дотрагивается до угла взбитой подушки, задумчиво смотрит на сложенное одеяло. Он снял кобуру, оставшись в одних джинсах и слегка помятой, с редкими пятнами влаги рубашке. Принял душ? - Единственное, о чём я беспокоюсь на данный момент – это твоё присутствие в моей квартире, Хайдерих. – Я затягиваюсь глубже обычного, мысленно приготовившись к обоим возможным раскладам. Его частившие фразы об излишнем беспокойстве имели обратный эффект, выжигали в мозгах отторжение.       Он отвлекается от изучения застеленного дивана, переводит взгляд на меня, а затем подходит ближе. - Почему? – Размеренное сокращение дистанции, предусмотрительное сохранение нескольких шагов на границе личного пространства.       Серые щупальца дыма от тлеющей сигареты заплетающимися линиями уводило к приоткрытому окну. - Ты задаёшь много вопросов. Но на мои отвечаешь уклончиво или вовсе молчишь, - дым вырывается изо рта вместе со словами, которые я прокручивал всё то время, что немец был в душе. – Сейчас ты снова хочешь, чтобы отвечал только я?       Думает, я слепой? Нарочно показал, что снял?       Я сглатываю от его вспыхнувшего взгляда. Блик от взошедшей луны плескался в его расширенных от полумрака комнаты зрачках, дым от сигареты расчеркивал его точеное лицо, добавляя резкости, жесткости. Он дышал неслышно, часто, поверхностно.       Я усмехаюсь ему в лицо, перекладываю сигарету в левую руку, правую запускаю к его ремню со спины, хватаюсь за упрятанную рукоять пистолета и показательно сдвигаю.       И правда думал, что я слепой?       Он реагирует мгновенно, перехватывает за стальное запястье, но не останавливает: - Господин. - Я хочу знать. Зачем ты здесь. – Я не моргаю, впиваюсь взглядом в его лицо-маску - нечитаемое, без единой подсказки о мотивах, о мыслях, творившихся в его голове. – Для чего тебе это в моём доме? – Губы сами собой складываются в подобие улыбки. Он вздрагивает от этой улыбки, коротко вдыхает, в похолодевших глазах мелькает отдалённо похожее на боль.       Немец одним шагом сокращает расстояние, заполняет собой всё поле зрение, я не чувствую его хватки на автомейле. - Вы и так знаете ответ, господин. – Он притискивает мою ладонь к себе плотнее, облекая обвинение в ношении оружия в почти объятие. Я рефлекторно отшатываюсь, глухие удары сердца отдаются в затылке, в рёбрах, сразу во всём теле. Он крепко удерживает, склоняется лицом ближе и тихо, чуть громче шепота продолжает: - Я здесь, чтобы быть с вами. Это, - будь моя рука живой, я бы почувствовал, как он плотно накрывает мои пальцы сверху своими, так, чтобы твердые углы рукояти пистолета впились в мякоть моей ладони, - чтобы защитить вас. Уберечь.       Я безотчетно сглатываю, оцепенев каждым мускулом, не в силах отвести от него взгляда. - Эдвард, - он отводит мою ладонь, тянет к своей груди, прижимает, там, где автомейл не сумеет почувствовать стук сердца. – Понимаешь?       Снова этот купол, плотный, непроницаемый, неотвратимо опускающийся за спиной, закрывающий в узком пространстве с ним наедине, запечатывающий в сферу с ртутной гладью. Не вырваться, не сбежать.       Глядя в мои глаза, он снимает с меня перчатку, высвобождая стальные, дрогнувшие пальцы, поднимает выше. - Не бойся меня. Прошу тебя. – Он дотрагивается губами до стальных костяшек и на короткий миг опускает ресницы. - Не тебе бояться.       Я выталкиваю из себя севший голос: - Почему я? - Я ожидал какого угодно расклада, но точно не такого. Точно, черт возьми, не такого. Как мне реагировать, что в его понимании я должен делать?       Он улыбается.       Самая усталая в мире улыбка. - Поверишь, если я скажу, что почувствовал, что возле тебя должен стоять я и никто другой?       Я хрипло смеюсь – коротко, ломко. В глотке становится горько и сухо.       Наглухо закрывшаяся вокруг нас ртутная сфера на замок без ключа. Поймавшая врасплох, принудившая смотреть в эти синие с изморозью глаза, стирающая окружающий в мир в смазанное, погасшее марево.       Слишком близко.       Взгляд-прикосновение.       Длинные пальцы, поддерживающие в непривычном жесте, более уместном, будь на моем месте женщина. - Прости мне мою настойчивость. – Он наступает вплотную, заставив отступить назад, упереться в подоконник. – Я пересёк половину земного шара, чтобы оказаться возле тебя. И, боюсь, если я расскажу всё сразу, ты не поймешь меня. Пожалуйста, - низкие, но неожиданно твердые интонации, - позволь мне ответить позже.       Он сохраняет пространство, между нами, внимательно смотрит в моё лицо, опускает взгляд на мою безвольно опущенную левую руку.       Я ошеломленно прикусываю изнутри щеку, совершенно забыв о дотлевающей сигарете.       Он опережает, аккуратно забирает фильтр с хрупким столбиком из пепла и тушит в пепельнице на подоконнике позади моей спины. Такая же на подоконнике на кухне и спальне.       Я отнимаю автомейл, стискиваю в кулак, прижимаю к своей груди в безотчетном, растерянном движении.       Он облокачивается о подоконник по обе стороны от меня, в молчаливом ожидании моего решения. - Пусть не сейчас. – Компромисс. Взаимная договорённость, ведомая манипуляцией. – Но тебе придётся ответить. Обещай мне. – Я нервно отбираю у него перчатку.       Он не отвечает. Выдерживает несколько секунд, едва заметно сам себе кивает, будто утвердившись в чем-то, и отступает, позволяя отрывистыми шагами выйти из его всепоглощающего купола, за пределы комнаты.