isabelline

Olafur Arnalds — Broken

Когда они возвращаются домой, уставшие и сонные, вместе с прохладным воздухом в квартиру проникает раздражение, так приторно заполнявшее до этого салон их микроавтобуса. Все почему-то начинают говорить шепотом, и Хёну просит поскорее принять душ и разойтись по комнатам. Хосок с силой дергает Кихёна в квартиру, язвительно прося не стоять на месте, когда тот что-то сквозь головную боль отвечает Чжухону. Он плетется за ними и вполуха слушает разговор Чангюна с Хёнвоном, они говорят о какой-то ерунде, Хёнвон почти засыпает на ходу, поэтому младший старается больше шутить, чтобы тот не отключился прямо на лестничной клетке. Они идут чуть позади Чжухона, который с нескрываемым беспокойством следит за Кихёном, еле передвигающим ноги, поэтому когда он замечает резкое движение впереди себя, то испуганно подается вперед и ловит талию Кихёна руками, пока Хосок тянет того внутрь. Минхёк нервно оборачивается, слыша приглушенное «черт» со стороны Хёну, и кажется, сейчас случится непоправимое. Они почти все зашли домой, почти все разулись и разделись, почти спокойно легли спать, но, разумеется, день не может кончиться хорошо, если начался с ругани. — Руки убрал. Хосок крепко держит Кихёна за руку, в то время, как Чжухон перехватил его талию, а сам Кихён куклой висит посередине. Тупая боль натруженных суставов и мышц его уже не волнует: голова в любую секунду готова взорваться, запятнав светлую прихожую ошметками собственной плоти, а из глаз вот-вот покатятся большие и уродливые слезы. — Я просто помог. Хосок ухмыляется и напрягается всем телом, что Кихёна чуть заметно встряхивает. — Ему нужна была твоя помощь? Он просил об этом? — Нет, но я боялся, что Кихён упадет. В коридоре тишина и только слышно, как Хёну бегает пальцем по клавиатуре телефона, а Минхёк напоминает ему номер менеджера. На всякий случай. — Если и упадет, то первым, кто его поднимет — буду я. Не ты. — Эй, ребят, давайте вы там потом это все решите? — Хёнвон не выдерживает первым. И это действует на Кихёна как отрезвительная пощечина: он вырывает ладонь из руки Хосока, «стряхивает» с себя руки Чжухона и уходит первым в комнату, тихо прикрывая за собой дверь. По бледному лицу с нарастающей болью катятся слезы, руки мелко подрагивают, а приоткрытое окно девятого этажа приветливо колышет светлую тюль. Во рту чувствуется горечь. Кихён медленно снимает с себя массивные браслеты, пропахший сладкими духами шарф, тянется расстёгивать белую рубашку, но слышит громкие окрики по ту сторону двери. Он уже и не верит, что это когда-нибудь закончится. Он винит во всем себя и правда не знает, что делать. Хосок приходит чуть позже, заходит без стука и хлопает дверью так, что не только Кихён, книжки с полки валятся вниз. — Доволен? Нет, ничерта подобного. — Менеджер сказал, что еще один такой прокол, и меня погонят. Ты же хочешь этого? Кихён молчит и только сильнее впивается пальцами в подоконник. Там, за горизонтом, давно село холодное солнце, в домах напротив не горят огни, и только нежный запах вишни просачивается сквозь светлую ткань. Внизу чуть слышный женский смех, гуляет пара, они веселые и свободные, они держатся за руки. Девушка взбирается на высокий тротуар, расставив руки, и не боится упасть. Рядом с ней ее поддержка, опора и самые надежные тросы. Кихён сглатывает. У него тоже могло быть так. — Я же задушил тебя. Этой ревностью, своим поведением, — Хосок думает с пару секунд, — своими чувствами. Не легче ли мне уйти? — Уйти? — А по-другому я не смогу тебя забыть. — Не говори так, — Кихён оборачивается и видит в глазах Хосока страх, по телу проходит дрожь, потому что это — впервые, — Ты не должен отказываться от мечты только из-за человека, который портит все. И я подразумеваю себя. — Ты устал? — Устал. — От меня? — Я не знаю. — Можно тебя обнять? — Нет. Хосок дергается, как от пощечины. — Не сейчас. И уходит. Это единственный раз, когда Кихён не хочет его возвращать. Им нужно время.