isabelline

Не верь, не бойся, не проси Это похоже на сломанное чёртово колесо. Ханбин ощущает себя на вершине, висящим вниз головой, и даже не пытается стереть соленую кровь из носа. Конечная остановка «дерьмовая жизнь», просьба покинуть вагон. Ханбин действительно не понимает, кому какое дело до какого-то пацана с соседнего района, который живет тихой жизнью, ходит в школу и не занимается растлением и пропагандой среди несовершеннолетних, потому что сам таковым является. Да дело даже не в этом, ему правда интересно, за что. Вокруг фанатики, религиозная мать, строгий отец, маленькая сестра, выпускные экзамены и жалкое чувство стыда к себе. Так не бывает, чтобы мальчик был с мальчиком, это неправильно, это грех. Ханбин много читал о подобном, но все истории сходились к одному — к боли. Ханбин боится боли с самого детства, когда в первый раз упал с велосипеда или порезал палец, его часто кусали собаки, потому что он был слишком открытым, сейчас Ханбин сравнивает с собаками людей. После всего, что он узнал, он хочет, но не может сказать по-другому. С ранних лет собаки для Ханбина самые ужасные существа на планете, и ему страшно только от одной мысли, что он однажды станет таким же — озлобленным на весь мир, с клейкой капающей от злости слюной и красными глазами с лопнувшими капиллярами. Его одноклассники похожи на борзых, с виду тонкие и слабые, но как только покажешь добычу — разорвут. Подростки страшные, но взрослые еще страшнее; Ханбин вспоминает друга по переписке — Кихёна, с которым он общался более двух лет на специальном сайте знакомств для таких как он — неправильных. Кихён, наверное, был самым светлым человеком, он постоянно делился советами, рассказывал о себе и веселил. Он был единственным, кто мог успокоить Ханбина всего лишь парой фраз. «Не зажигай и не гаси» — говорил он, — «Не верь, не бойся, не проси». Постоянно твердил, как мантру, как кредо всей своей жизни, но Ханбин правда не знает, придерживался ли этим заповедям сам Кихён. Скорее всего нет. Это было похоже на просьбу, на первое правило ученика, как будто Кихён хотел донести это до Ханбина раньше, чем того закидают камнями, как родитель, хотел научить не совершать ошибок, потому что сам Кихён уже давно опоздал. Кихён никогда не говорил, что значат эти фразы, откуда он их взял, кто натолкнул, что же всё-таки случилось, что Кихён требовал не верить и не просить. Кихён был хорошим, даже через чур, любил петь, ходил в церковь и занимался благотворительностью. Но все же не может быть ВЕЧНО хорошо. Да. Ханбин до сих пор помнит раннее утро, слишком раннее для сообщений от Кихёна, на часах было около семи утра, в стекло настырно бил дождь. Осень, в комнате настолько знобит, что руки не сразу послушались и взяли телефон. Ханбин не может с точностью описать все то, что творилось с ним в этот момент, единственное — было больно. Ханбин знает его — Хосок — «знакомый» Кихёна, отправил сообщение с его аккаунта. «Это Хосок, Кихён просил писать тебе, если что случится. Кихёна больше нет. Информацию про похороны пришлю позже» «Как это случилось?» «Он сам» Нет, думает Ханбин, не сам. Его довели, разорвали собаки, как птицу в парке, только люди с блестящей пеной у рта, которые доказывают, что таких как он не должно быть в мире. Ханбин к такому не готов. Ханбину страшно. На форумах пишут, что все люди мира не могут быть против, вокруг обязательно найдется тот, кто поймет. Понять-то поймет, только не поможет. Это настолько сильно давит, что Ханбин надламывается и лежит целую неделю дома, продолжая дробить себя мыслями о том, что он неправильный, с дефектом. Когда дома никого нет, Ханбин может вздохнуть. Нет матери, которая каждый обед и ужин втирает Ханбину её идеи о том, что благодаря хорошим оценкам и поведению он сможет поступить в престижный университет и найдет там себе прекрасную жену. Она размешивает лопаточкой что-то в сковороде и нараспев, как бы невзначай, советует Ханбину зайти к новым соседям, они — чудесные люди, а дочка у них просто заглядение. Ханбин стоит возле холодильника и смотрит наверх, на полку: там аптечка и бутылка уксуса, еще одно слово и он выжрет ее всю. Ханбин уже представляет себя лежащим на полу, в луже собственной крови, которая течет изо рта, носа, ушей, в животе у него дыра, настоящее адское пекло, а на руке полоса вдоль. Рядом шумит мать, плачет, истерит, отец куда-то звонит, громко кричит и застывает в шоке, когда видит на стене напротив нечеткое «я гей», написанное кровью его собственного сына. Ханбин ощущает себя мертвым, предсмертная записка надежно спрятана в колпачке от маркера, а сам он тренируется напрягать руки, чтобы было лучше видно вены. На всякий случай. Он даже лезет на верхнюю полку и проверяет — действительно ли там уксус. Да, все верно, все идеально складывается, Ханбин ликует. Все происходит как в гребаном слоумо, идея расслабиться с космической силой превращается в еще одно испытание на прочность. Ханбин кликает на иконку YouTube, терпит пару минут видео про котиков и вбивает в поисковик слово «ЛГБТ», ожидая самого страшного. Он просматривает короткие ролики с издевательствами над подростками из-за их ориентации в разных странах, все видео размазанные, снятые крысами на телефон. На грязной земле лежат и мальчики и девочки, сыпятся бранные слова, удары исподтишка в спину и по голове, кругом смех и суматоха. Спустя десятки видео, в мозгу Ханбина отпечатывается только одна фраза «не надо». За гаражом стоит парень, его снимают, даже не скрываясь, тыча телефоном в лицо, по худым впалым щекам текут слезы, и он молит «пожалуйста» — не проси — «вы же обещали» — не верь — «вы не посмеете» — не бойся — Ханбин слышит оглушающий смех окружающих. На середине видео Ханбин закрывает глаза, но продолжает слушать истошные рыдания и звуки тяжелых ботинок, ударяющихся о тело. Это мерзко. Его трясет только от одной мысли, что подобное могут сделать с ним. Это как искусная охота на ведьм. Чживон появляется внезапно. Хватает за холодные ладони и целует их горячо, обдавая мятным дыханием заледеневшие пальцы. Ханбин плачет, не стесняется своих слез, говорит, что такое может случиться только в кино, принцев не бывает. Он перелезает через ограждение, крепко держится за металлические прутья и смотрит на черную воду. Вниз три с половиной метра о твердую гладь, Ханбин уже представляет, как будет больно. Там под толщей старые ржавые колья от прошлого моста, Ханбин поворачивается к Чживону и шепчет: — Будет больно? — А надо ли это? Ханбин задирает голову. — Звезда упала. — Что ты загадал? Он шмыгает носом и смотрит на Чживона. — Тебя. — Тогда слезай оттуда. И не сказать, что Ханбину становится легче. С появлением в его жизни Чживона не многое поменялось: Ханбина до сих пор гложет чувство вины перед родителями, перед родственниками, перед одноклассниками, что он такой. Он боится ходить где-то с Чживоном, как будто у него над головой неоновая вывеска «я гей», как будто бы каждый знает о том, кого на самом деле любит Ханбин. Это уже паранойя, настоящий депрессивный психоз. Ханбин смотрит на Чживона, который расслабленно потягивает через трубочку колу, улыбается и взирает на мир поверх своих очков, они не розовые, но Чживон все равно считает, что все вокруг просто превосходно. Ханбин шарахается от любого шороха в свою сторону, он живет в вечном страхе, дергается, когда Чживон в парке берет его за руку, вырывает ее и отходит на пару шагов в сторону. Он видит, как ранит это Чживона, но ничего не может с собой поделать. Это его грех, это его рок, грязь тоже только его. Ханбин не хочет боли не только Чживону, но и себе. За себя, наверное, ему даже страшнее. Чживон сильный, он переживет всех и каждого, Ханбина сто процентов, а вот сам Ханбин не сможет. Без Чживона было легче. От него исходит слишком много ненужных касаний на людях, он выдаст Ханбина, отдаст на растерзание волкам и даже не вытрет руку, когда на его пальцы брызнет кровь. Ханбин думает об этом всю ночь, мучается и, наконец, забывается беспокойным сном.