Когда остановятся стрелки

Сара называла его «Он». Просто Он, без истории и имени. Лет десять назад еще можно было сравнить его с султаном, заточившим в свой гарем прекрасную принцессу, но сейчас Он стал полностью обезличенным. Превратился в ничто, закутанное в желтую куртку шерифа. Лет десять назад Он появлялся дома редко — пару раз в неделю. На пороге всегда шатался, потом кричал, подзывая мать. Та не отвечала. Фотографии говорили, что раньше Он был красивым, с тонкой полоской темных усов на лице, а, когда появилась Сара, превратился в дурно пахнущую часовую бомбу. Если дочь попадалась ему под руку, Он всегда клал ладонь на ее лицо и сжимал так сильно, что казалось, будто вот-вот свернет ей челюсть. Он хотел знать, кто ее отец. Видно забывал о том, что ее мать оделась в религию словно в броню и уж точно не завела бы ребенка от другого. — Чья ты, маленькая дрянь? Сара закрывала глаза, и его ногти впивались в ее щеки. Она не могла ответить на этот вопрос. Наверное, поэтому и не злилась на него за наказание. Если тебя просят что-то сделать, а ты не можешь — ты должен винить в этом только самого себя. Глупость — порок, незнание — тоже. Он ушел, когда ей было чуть больше десяти — даже прихватил ее с собой. Сгреб в охапку и запихнул в машину, но только для того, чтобы зажать ее на заднем сидении и порвать одежду. Он что-то хотел, но не успел — Сара пнула его в пах носком туфли, а пока Он корчился, открыла дверь и сбежала. Сейчас Сара думала, что полиция — это зло, ведь на ее вершине стоял Он. Машина у него была уже другая — с полицейской мигалкой на крыше. Он придерживал рукой дверцу и предлагал ей сэкономить пару долларов на автобусе. — Ты ему понравилась, — хихикнула Мэдисон. — Я бы не садился в одну машину с копом, — сказал Чарльз. — Не в последний вагон, — шепнул Пророк. Сара пожала плечами и села в машину. В салоне больше не воняло дешевым алкоголем, и ей не пришлось садиться на заднее сидение — теперь там были сложены какие-то коробки, опечатанные пломбами закона. На лобовом стекле больше не было пятен — видимо, его вычистил вчерашний дождь. Он нажал на педаль, и машина двинулась почти бесшумно — разве что подпрыгнула, пересчитав протянутые за каждым поворотом искусственные неровности. — Иногда мне кажется, что твой друг знает больше, чем полиция, — сказал Он. — Может найти преступника быстрее, чем все федералы вместе взятые. И при этом имеет отменное алиби. Может, просто с жуликами знается, черт его разберет. Сара посмотрела на запястье. На ее вопрос ответили быстрее, чем она выгнала его из головы. — Пятнадцать минут назад, в паре кварталов отсюда, оторвали голову семнадцатилетнему подростку. Машина снова подпрыгнула, и Он выругался, едва не ударившись локтем об рычаг передачи. — Парень просто вышел из магазина первее, чем его друзья. А когда те вышли следом — уже валялся на тротуаре без головы. Можешь себе представить? Ему было семнадцать. И, немного помолчав, добавил, будто извиняясь за подробности: — Не гуляй здесь. — Я слышала, что головорез убивает только раз в неделю, — не удержалась Сара. — Видимо уже нет, — Он поджал губы, и от этого его лицо стало похоже на сморщенную курагу. В последние несколько лет оно постепенно превращалось во что-то желтое, морщинистое и неправильное. Полоска усов со старых фотографий сменилась гладко выбритой кожей, а та безумная искра в глазах, из-за которой все его знакомые держались с ним уважительно, становилась тусклой, а сейчас и вовсе почти погасла. Сара виделась с Ним нечасто — разве что его спина порой маячила у касс на вокзале. Каждый раз Он пытался заговорить, но она только кивала и отворачивалась быстрее, чем тот успевал что-либо сказать. С человеком без истории и имени ей говорить было не о чем. На вокзале Он заставил ее пройти по своему проездному, а сам отправился разговаривать о чем-то с полицейским, патрулирующим входы на платформы. До последней электрички оставалось около двадцати минут. Не будь рядом его, Сара бы отправилась в кафе выпить пластиковый стаканчик порошкового кофе, но сейчас ей не хотелось ни кофе, ни размякшего наполеона, измазанного прогорклым кремом. Не потому, что от пирожного всю дорогу до дома подташнивало так, что порой было трудно сдерживать желание выскочить из электрички и рвануть в ближайшие кусты. Просто внутри не осталось ничего. Он высасывал все эмоции одним своим видом, а звук его тихого голоса заставлял желудок сворачиваться в комок. «Его нет», — ободрила она себя. Действительно, разве можно бояться того, чего не существует? Он просто никто. Пустое место. Сара шагнула на платформу. На удивление, там было вдвое больше народа, чем обычно. Старая женщина с грязной розовой котомкой снова что-то ворчала себе под нос. В ее истории был невидимый сын — все ее тирады предназначались ему. Пухлый мужчина с животом, напоминающим слои мороженого из местного фастфуда, смотрел на то, как вдаль убегают рельсы. Ведь если электричка опоздает хоть на секунду, он умрет — его таблетки от диабета хранились под замком у злого отца и выдавались ровно в одиннадцать вечера. У всех пассажиров, которых Сара видела хотя бы один раз, была своя история. Она повернула голову налево и едва заставила себя остановиться. На самом краю платформы стоял черный человек. — Я договорился с хорошим врачом, — голос шерифа заставил ее вздрогнуть от неожиданности. — Он будет приходить к вам каждый вечер и проверять здоровье твоей матери. Черный человек чуть повернул голову. Сара была уверена, что глаза, скрытые полями шляпы, смотрят на нее, поэтому улыбнулась так искренне, как это было возможно. Эта улыбка была выверена перед зеркалом тысячу раз. Она делала ее лицо по-настоящему милым. Жаль, так улыбаться получалось только с определенным настроением. «Не в последний вагон», — фраза, брошенная Пророком, обрела смысл. В темной дали показались два сверкающих глаза приближающейся электрички.

***

Он дышал ей в шею три станции, а когда вышел, Сара села на освободившееся место и задумалась. Стоило ли перебираться в вагон к черному человеку только из-за того, что он повернул голову в ее сторону? Иногда она жалела, что запястья у нее было только два. Будь у нее три — Сара бы написала на еще одном что-то вроде «перед тем, как что-то сделать, представь, что об этом подумают другие». С каждой остановкой вагон все больше пустел, а мигающая строка над дверями с каждой новой цифрой на часах ударяла в голову чем-то тупым и тяжелым. Что думают другие о том, когда человек смотрит на первую встречную девушку, а она тут же подбегает, чтобы познакомиться? А хватит ли у Сары духу с ним заговорить? Ведь у него тоже еще нет ни имени, ни истории. Обычно эти истории возникали сразу, как кто-то из прохожих оседал в памяти. Они складывались из маленьких деталей и, по мнению Сары, были почти настоящими. Белая кожаная курточка Мэдисон с перекрещенными ремнями отчасти напоминала те, которые носят киберготы — оттого она и стала инопланетянкой. Старушка на вокзале не могла разговаривать сама с собой — вот у нее и появился невидимый сын. Он не получил историю не потому, что у него ее не было — Сара просто вычеркнула ее из головы, даже выжгла, прижимая к мозгу горящий окурок невидимой сигареты. Она закрывала глаза, представляя себе историю черного человека, и видела черную пустоту с едва заметной светлой полоской, которую оставляли включенные лампы электрички. Она перебирала в голове тысячи имен, но ни одно из них не было похоже на правду. Может, у него просто нет этого имени? Поэтому он всегда закрывает лицо полями шляпы? Внезапно ей вспомнились вокзал и колеблющаяся на краю платформы черная фигура. Это было много дней назад — кажется, тогда Сара была особенно уставшей. Потом вспомнилось, как на ее станции чья-то тень вышла из последнего вагона, но тогда Сара садилась еще в центральный. Отчего вчера этот центральный сменился последним — объяснить было сложно. Может, потому, что замечания управляющей были особенно едкими, и Сара, в каком-то пустом оцепенении, прошла по платформе больше, чем положено? Она поняла, что видела этого человека и еще раньше — месяц назад. И еще — когда на деревьях висели шапки из разноцветных листьев. Может, он уже тогда замечал ее? Поэтому и решился подсесть к ней напротив? Алкоголь все еще разливался по крови, бил куда-то в темень, почти в такт мигающим часам над дверями вагона. Сара снова закрыла глаза — уже от усталости. Черный человек определенно имел свою историю, только отчего-то ее было невероятно сложно нащупать. Усталость накатывала клубами, обдувала лицо мокрым ветром, летящим из приоткрытой форточки. Она и сама не заметила, как задремала, а потом и вовсе уснула — провалилась в тошнотворную черноту, предварительно успев дать самой себе клятву больше никогда не употреблять ничего с градусами на этикетке. Когда она проснулась, вокруг отчего-то было холодно и темно, и только фонарь, мигающий далеко справа, давал понять, что находится рядом. Платформа ее станции была пуста. В уголке цифрового расписания электричек светились двойка и три нуля. Сара встала и успела заметить, как с ее юбки упала на асфальт белая бумажка. Она наклонилась, чтобы ее поднять, и у нее перехватило дыхание. Фраза, написанная ровным каллиграфическим почерком, была неправильной, будто бы автор плохо знал язык, но при этом почти завораживающей. «Черная девочка улыбнулась Крэтти. Крэтти хочет поблагодарить за это черную девочку».