Когда остановятся стрелки

— Это лишь нервы и ничего больше, — низкий толстячок с неестественно крупными губами протирал салфеткой круглые очки. — А еще гастроэзофагеальная рефлюксная болезнь, гипотиреоз щитовидной железы и неоднократно пережитый инсульт. Будь она помоложе — я бы посоветовал отправить ее в больницу, но не думаю, что ей там чем-либо помогут. Скорее просто оставят на дешевых лекарствах и будут ждать конца. Сара кивала, стараясь на него не смотреть. Будь ее воля — она бы вообще никогда с ним не пересеклась. Обычно этот доктор приходил вечером, бесшумно - так, словно у него были ключи. Она всегда слышала, как он возится в комнате матери, но сама никогда туда не спускалась. Толстячок был частью Его истории, а у Него ее не было. Значит, не было и этого доктора и его губ, как у пузатой жабы, покрытой выпуклыми бородавками. — Я вот смотрю на вас и думаю, — в его голосе проскальзывали хитрые нотки. — А зачем вам все это? Поместите ее в приют, а сами живите полной жизнью. Там за ней будут ухаживать профессиональные сиделки. При вашем отце вы можете их себе позволить. — Спасибо, что пришли, — это было единственным, что удалось склеить в осмысленную фразу. Кажется, доктор похлопал ее по плечу и скрылся за дверью. Мать, лежащая на своей кровати, будто зашевелилась, но Сара не хотела поднимать на нее взгляд. Ей вообще не хотелось встречаться глазами с кем-либо. Боль, стучащую в затылке, не выгнали ни обезболивающие, ни чай, ни струи воды из душа. От нее зубы сжимались сами по себе, а глаза щипало от невидимого песка. О происхождении этой боли вспоминалось немногое — разве что момент, когда на ее спину брызнуло что-то липкое и теплое. От пережитых ощущений пол под ногами исчез — превратился в непрерывно движущуюся желеобразную массу. Сара упала — черный человек не поддержал. Утром Саре не хотелось вставать с кровати — только доктор, постучавший в комнату, заставил ее одеться за считанные секунды, чтобы не опоздать на семичасовую электричку. Отчего-то смотреть хотелось в пол — ни на кого больше. Казалось, что если поднять глаза на любого, даже незнакомого человека, то она не увидит там ничего, кроме гримасы отвращения и ненависти. — Который час? — даже голос матери звучал осуждающе. Сара мотнула головой. — Который? Она не знала. Этот день пролетел в полусне, как и все последующие. На работе говорить не хотелось еще сильнее, чем обычно — только отвечать на вопросы, заданные управляющей, и погружаться в тишину, в которой стучал звук воображаемого счетчика. Все действия стали почти машинальными, а все мысли отгонялись прочь. Иногда их было особенно сложно не замечать, но за свою жизнь Сара успела научить себя отличать фантазии от действительности. На платформе его нет, потому что ему некуда ехать. Потому что он попал в больницу. Потому что он умер? Прочь. В магазине стеклянный прилавок отражал ее лицо — серое, с почти фиолетовыми кругами под глазами. Сара никогда не пользовалась ничем, кроме пудры, но даже она не была способна скрыть эту пустоту. Заснуть ночью было особенно сложно, поэтому она лежала в кровати до четырех утра, а потом, когда голова была уже совсем тяжелой, вставала. Так случалось до тех пор, пока тело само не валилось на эту кровать в почти бессознательном состоянии, но даже тогда в голову все-равно пробирались навязчивые мысли. Ведь Сара не требует ни времени ни усилий? Ведь про нее не нужно вспоминать? Ей даже есть, по сути, не нужно - раз, в детстве, Он выгнал ее из дома на улицу, и ей пришлось жить в лесу. Она понимает, что даже листья деревьев можно съесть, если знать какие. Конечно, он мог бы угощать ее кофе раз в день — больше ей и не нужно, а она — носить его пузатый пакет. Ведь он настолько худой, что кажется, будто его руки трясутся. Прочь. Она могла бы уйти из этого дома, работать круглые сутки и решить все его проблемы. Ведь видно, что у него они есть — и немаленькие. Она могла бы помочь ему оплатить похороны того, к кому он обращался всякий раз, как появлялся в последнем вагоне последней электрички. Прочь. Поначалу, чтобы сделать свою голову пустой, Сара просто кусала язык, до крови. Потом ей это надоело, и она впивалась ногтями в свою ладонь. Потом щипала себя за бедро - так, что скоро там образовался ноющий синяк. Раз, Сара не выдержала и ответила в хрипящую радионяню: — Который час? — Прочь.

***

Утром очередной пятницы, у моста, ведущего на платформы, Саре повстречалась Мэдисон. Та сразу подбежала, заметив ее, подхватила под руку и отвела в сторону. — Пророк сказал, что сегодня тебе нужно пораньше уехать домой, — глаза Мэдисон, обведенные мерцающими серебристыми тенями, смотрели очень обеспокоенно. — Я знаю, что звучит как бред обкуренного наркомана, но, пожалуйста, поверь. Он сказал, что, если ты этого не сделаешь, тебе будет очень и очень плохо. Хуже, чем сейчас? Чтобы промолчать, Саре даже не пришлось смотреть на свое запястье. — Мне нужно на работу. — Пророк сказал, что не нужно, — Мэдисон настаивала. — Тебе сегодня вообще никуда не нужно, кроме как домой. Знаю, очень глупо звучит. Но он чувствует зло, чувствует копов, однажды даже спас меня от головореза — сказал, что мне нужно обходить стороной Каштановую улицу. И представь, в тот день там нашли обезглавленное тело! Я верю ему, а значит, никуда тебя не пущу. Все постулаты жизни, что за прожитые двадцать лет закреплялись несмываемыми печатями в голове Сары, разлетелись во все стороны крошечными глиняными осколками. — Мы мало знакомы. — Мы бухали вместе, — возмутилась Мэдисон. — Значит, ты мой друг, а значит, и в обиду я тебя не дам. Так что очень прошу — поезжай обратно домой. Я даже куплю тебе билет, если хочешь. Сара смотрела то на ее лицо, то на мобильный телефон, торчащий из нагрудного кармана черного платья. Управляющая говорила, что если не предупредить ее о не выходе на работу за двадцать четыре часа, то день будет считаться прогулянным со всеми вытекающими последствиями. — Ну пожалуйста, — инопланетянка в белой кожаной курточке сцепила руки в замок и умоляюще потрясла ими прямо перед ее носом. - Ну, хочешь, я погуляю с тобой по улицам? Столько, сколько тебе будет угодно? Только не делай то, что обычно делаешь в этот день. Пророк сказал, что тебе будет очень плохо. — Он не сказал, почему? — Он никогда не говорит ничего конкретного. Но всегда оказывается прав. Через десять минут телефон был выключен, а обе девушки шли по обочине шоссе, оплетающего город. Саре не хотелось отправлять никаких сообщений. Уволят — бог с ним. Аванс ей уже выплатили, а значит, и беспокоиться о деньгах в ближайшее время не придется. Может, управляющая вообще сегодня не выйдет на работу? Так случалось чаще, чем можно было себе представить. — Спасибо, спасибо, спасибо, — Мэдисон все рассыпалась в благодарностях и сжимала ее руку так сильно, будто боялась, что, если ослабить хватку, Сара побежит со всех ног в одной ей известную сторону. — Вот увидишь — завтра о чем-то нехорошем сообщат. Клянусь, что увидишь. Я верю Пророку как себе. Он уже не раз меня спасал, да и других тоже. — Поэтому его так зовут? Пророк? — Наверное, — она пожала плечами. — Он сам так представился, когда мы нашли его подвал. Поначалу гнал нас оттуда в шею, а потом смирился. Он так-то хороший, когда не накуренный. А когда накуренный — несет всякую чушь, которая оказывается правдой. Петлять дворами Саре было страшно, но инопланетянка оказалась лучшим проводником, чем навигатор телефона. Она все рвалась вперед, не отпуская ее руку ни на секунду. — Ты сама же не отсюда, да? Поэтому я тебя все время на вокзале вижу? — и тут же отвечала, не давая Саре никакой возможности вставить слово. - А, ты же работаешь в городе, поэтому и мотаешься то туда, то сюда. Какая же я тупая. Мне тебя очень жалко. Если хочешь, ты всегда можешь переночевать у меня — хочешь, даже сегодня. Мне совсем скучно, а родителей дома почти не бывает. Смотря на нее, Сара вспоминала детские мультфильмы, которые крутили по телевизору отчего-то в два часа ночи. Там часто мелькали такие персонажи — веселые, бесперебойно что-то говорящие и хлопающие себя по лбу всякий раз, как попадаются на противоречии. С Мэдисон забывались и навязчивые мысли, и мигающий перед глазами воображаемый счетчик. Он появлялся только тогда, когда Сара моргала, и крутился так быстро, что крайние цифры было почти невозможно разобрать. Потом резко подул ветер и на улицы опустились влажные холодные сумерки. Сара старалась смотреть на часы, чтобы не забыть о последней электричке. Она пообещала себе, что больше никогда не сядет в последний вагон, может, даже будет уходить с работы пораньше. Звенящий голос иноплатетянки стелился по улице, превращая жизнь в россыпь крошечных разноцветных скиттлз. — Знаешь, еще можно забежать в кафе, — Мэдисон на мгновение задумалась, прикусив большой палец на руке. — Я так хочу есть, что у меня в животе урчит. Ты ведь слышишь, да? Она легонько толкнула Сару в плечо, и та улыбнулась. От уголков губ в кровь побежало что-то теплое и счастливое, что-то, заставляющее забыть о фразах на запястьях, постоянно напоминающих ей, кто она такая. — Только не на вокзал. Там отвратительное кафе. Покажу тебе, пожалуй, свое любимое. До него правда идти минут двадцать отсюда, но мы ведь успеем посадить тебя на последнюю электричку? Сара кивнула. Мэдисон улыбнулась в ответ, шагнула за угол очередной улицы, споткнулась и едва успела ухватиться за рукав ее жакета. Швы тут же предательски затрещали. — Осторожнее... — но фраза так и не успела сорваться с губ. Мэдисон визжала, закрывая лицо руками. Сара сделала шаг и тоже споткнулась обо что-то скользкое и липкое. Она посмотрела вниз. Поначалу ей подумалось, что на дороге лежит кусок какого-то бревна или мешок, набитый дурно пахнущими тряпками, но когда глаза привыкли к тени, которую отбрасывали скрещенные над улицей покатые крыши, к горлу вновь подступил комок, только он уже не был предостерегающим. Скорее желчным, обжигающим горло приторной тошнотой. Ее нога упиралась в еще теплый обезглавленный труп.