Когда остановятся стрелки

— Была половина восьмого — рассказывал старый следователь в протертом пиджаке. — Я находился здесь, дома — заваривал чай. Знаете, как хорошо помогает чай? Это универсальное лекарство. В аптеках дерут по двенадцать долларов за то, что обещает облегчить боль в горле или снять напряжение в суставах. А ведь чай стоит по пятьдесят центов за сто грамм и помогает лучше, чем обнаглевшие фармацевтические компании. — Дальше, — поморщился Фрэнки. — Я заваривал чай. Он заваривал его и сейчас — тянулся ложкой к железному чайнику и помешивал его содержимое. Этот следователь уже не работал в полиции. Его вытеснили новички, когда старые архивы перекочевали на жесткие диски, а протоколы больше не набирали на печатных машинках. Тогда «Дело № 5» отошло на второй план, потому что утром каждой субботы у отделения собиралась пресса, чтобы выцепить у служителей закона хоть толику информации о том, кому принадлежала очередная оторванная голова. «Он сделал это у больницы», — потом кричали газеты. «Головорез и полиция — почему не складываются отношения?» Фрэнки поначалу передал этому следователю дело Головореза, но тот очень быстро его забросил, потому что ломал голову над «Делом № 5». — Без двадцати десять я услышал, как на улице кричит девушка. — Вот эта? — Фрэнки достал снимок, сделанный в участке пару дней назад. — Да, — старик прищурился. — Я сразу ее запомнил. Сейчас молодежь одевается одинаково — уже и не отличишь, кто парень, а кто девушка. А эта милочка словно сошла с экрана телевизора, когда там крутят комедии с Фюнесом. — Дальше. — А дальше приехали вы, — он прислонил ложку к стенке чайника и вздохнул, когда она плавно опустилась на дно. — Я закрыл окно, потому что не хотел видеть, как все мои соседи обсуждают цвет ее волос. Там была еще одна девушка. Фрэнки молился, чтобы старик заметил, куда именно сбежала «еще одна», но тот только снова вздохнул:  — Но ее я не запомнил. Семьдесят два часа истекали вечером, но имя «Сара» стучало в голове так часто и громко, что приходилось щипать себя за руку, чтобы выгнать его из головы. Она могла уйти куда угодно — в подвалы, к подругам, друзьям — ее работодательница упоминала, что Сара частенько гуляет, а значит, ее знает по меньшей мере половина города. Поначалу Фрэнки был уверен, что если расспросить местных подростков о Саре, след отыщется быстро, но сколько он не спрашивал на улицах «видели ли вы эту девушку», ему отрицательно качали головой и строили убедительную грустную мордашку. — Вы только поэтому зашли, шериф? Чтобы расспросить меня о небольшом происшествии под моими окнами? — Нет, — Фрэнки достал «Дело № 5», и лицо бывшего следователя оживилось. Он смотрел на папку и о чем-то задумался, трогая бока железного чайника. Казалось, что если его не подтолкнуть, он просидит так целую вечность. — Вы знаете, что вчера вечером он снова это сделал? Старик пожал плечами. — Вчера вечером я заваривал чай. Доктор в круглых очках называл это болезнью Пика, а Фрэнки — старостью. Он никогда не представлял себя старым. Казалось, что в зеркале каждый день отражается то же лицо, что и вчера, месяц, год назад, и только фотографии — выцветшие и маленькие — давали понять, что это не так. Должно быть, Фрэнки рос быстрее, чем Сара, потому что на снимках времен Ирака он был подтянутым и мускулистым — сошедшим с обложки женских журналов. В зеркале жил другой Фрэнки. У него была сморщенная кожа на шее, будто ее оттягивал вниз невидимый груз, и дряблое пузо — следствие некачественной выпивки. Фрэнки с фотографий улыбался белоснежными зубами, у Фрэнки из зеркала были взлохмаченные редкие брови и едва заметные серые волосы в ноздрях. «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» — говорил Данте Алигьери и был прав. Отражению в зеркале не хотелось быть шерифом. Ему хотелось вернуться в Вэйст, разбить там маленький сад, поставить под деревьями лежанку и целыми днями читать бульварные детективы, чтобы смеяться над методами несуществующей полиции. Фрэнки с фотографий ненавидел Сару за то, что она слишком быстро заставила его почувствовать себя взрослым. Фрэнки из зеркала хотел, чтобы она каждый день возвращалась с работы и улыбалась, смотря на то, как он читает на своей лежанке. — Я заваривал чай, — снова протянул бывший следователь, и настоящему Фрэнки захотелось взвыть, потому что его наручные часы за все время, проведенное в этой затхлой квартире, не отсчитали и десяти минут. Нужно было дотянуть время — до десяти вечера. А потом еще — пять дней, потому что разрешение на проведение поисковой компании утверждали по прошествии пяти дней с момента подачи заявления. Потом расклеить листовки по городу и снова тянуть — уже много больше, чем семьдесят два часа и пять дней. Тянуть ровно столько, сколько понадобится, чтобы услышать нужный звонок от человека, уверяющего, что Сару видели вот там — столько-то времени назад. Фрэнки вспомнил про Джонатана, так и не давшего согласия на полиграф, и снова проклял методы полиции. — Чай, — сказал он, подчеркивая слово, чтобы подтолкнуть старика к следующей фразе. Так советовал доктор в круглых очках. Он хоть и не нравился Фрэнки, потому что потирал руки всякий раз, как начинал говорить о Саре, но советы всегда давал дельные. Бывший следователь поднялся с кресла и снова задумался — только смотрел уже не на чайник, а на приоткрытую дверцу шкафа. — У меня были зацепки, — признал он. — Вот только ни один доктор не смог подтвердить их бумажкой с печатью. По закону я не имел права отвести Джонатана силой в психиатрическую больницу. Принудительная госпитализация возможна лишь в случае, если больной представляет угрозу для окружающих и самого себя, а доказать это, не имея доказательств его причастности к поджогу, невозможно. Да и на адвоката его мама не поскупилась. Деньги-то — казенные. Чего там экономить? — Джонатан жил в приюте. — Как это может помешать ему иметь мать? Я говорил с ней и даже съездил в Чикаго — там она жила до того, как перебралась сюда. У нее было все, чтобы не работать всю оставшуюся жизнь, но отчего-то она решила бросить это «все», взять своего ребенка и переехать в провинцию, чтобы стать директором приюта. Мне было очень интересно, что может толкнуть человека на этот шаг. — Скука, например, — предположил Фрэнки. Старик отмахнулся. — Нет. Я видел эту женщину и говорил с ней. Она настолько ленива, что не встанет с дивана даже для того, чтобы налить себе стакан воды. Я наблюдал за ней месяцами — все свободное время она лежала на этом диване, а бедный Джонатан спасался от сирот. Знаете, какие они злые на самом деле? За лишний кусок хлеба из столовой готовы ноги переломать. — А вот и мотив. Месть. — Вот и мотив. Они чморили его так, что он боялся шагу ступить из своей комнаты. Знаете, с кем он общался все это время? Сам с собой! Фрэнки не успел удивиться, как рядом с пузатым чайником появилась обувная коробка. Бывший следователь смахнул с нее пыль почти любовно, открыл и высыпал ее содержимое на стол. Огромная куча спрессованных бумажек разлетелась по комнате. — Вот, — старик поманил его к себе. — Соберете потом, а то я нагнуться не могу — спина уже не та. Посмотрите. «Сегодня он наблюдал за тем, как на качелях рыдала девочка. Он не понимает, почему так». Фрэнки тоже не понимал. — Да вот же! «Джонатану было очень больно. Он ничего не может сделать». — К чему вы ведете? — Мальчик переписывался сам с собой, вот к чему! Бывший следователь сложил бумажки со стола обратно в коробку и выжидающе посмотрел на Фрэнки, но тот не торопился собирать остальные. — С чего вы взяли, что это писал он? — Я сравнивал этот почерк с почерком всех воспитанников приюта. Я спрашивал воспитателей о том, кто мог это написать, но они смотрели на бумажки и не могли ничего сказать. А вы ведь знаете, шериф, этих сердобольных нянечек. Если они и идут работать в приют, то только потому, что хотят заботиться о чужих детях. А учителя… Учителя перебирали тетрадки, но не нашли никого с почерком таким же, как и в этих записках. Фрэнки открыл «Дело № 5» и посмотрел на заявление, начатое Джонатаном двадцать лет назад, но почерк на бумажках отнюдь не походил на почерк из папки. — Это не его почерк, — он сунул папку старику под нос, но тот только рассмеялся. — Я же говорю, что он писал их сам себе. Я читал про это. Диссоциативное расстройство идентичности. Он, видимо, проговаривал вопрос, а потом писал на бумажках ответ так, чтобы казалось, что писал кто-то другой, а не он. У вас сейчас есть основания для ареста? Вот и покажите его доктору. И эти бумажки тоже покажите. Только для начала их нужно собрать, а у меня спина уже не та. Морщась, он нагнулся, попытался дотянуться рукой до ближайшей бумажки, но чуть не свалился с кресла и вновь выжидающе посмотрел на Фрэнки. — Может, поможете? В десять часов вечера отбили первые семьдесят два часа, но заявление продолжало лежать на столе в кабинете шерифа. Фрэнки вновь проклинал методы полиции. Почерковеда нужно было ждать еще бог знает сколько времени, а если никаких зацепок, связывающих Джонатана и «Дело № 5», не будет еще двое суток, то его придется отпустить — парень сам говорил об этом, ухмыляясь прокуренными зубами. О законах штата Пророк был осведомлен лучше, чем шериф. «Он». «В подвале». «Потому что все зовут его — Он». Записки выстраивались на столе в неровные линии, но казалось, что в них нет никакой логики. Их не объединяло ничего, кроме часто мелькающего «он».