Когда остановятся стрелки

Через пять дней Сару объявили в розыск, а Фрэнки взял отгул, чтобы наведаться в Вэйст. Он часто приезжал туда, когда не мог распутать очередное дело — перед этим сидел на вокзале и следил, чтобы Сара сошла с платформы в нужном направлении. Знакомая фигурка появлялась на лестнице в восемь с небольшим — всегда в платье и вельветовом жакете. Даже на расстоянии было видно, как ее костлявые плечи дрожат от утреннего холода. Раз Фрэнки купил ей пальто, но она от него отказалась. «Полнит», — выдала Сара. Потом ушла, даже не посмотрев на протянутую ей полоску черного велюра. Тогда Фрэнки разозлился так, что разбил зеркало служебной машины. «Полнит» было отговоркой — пальто не примеряли. Ей просто не хотелось принимать что-то из его рук. «Почему так?» — думал он. Ведь он извинялся, предупреждал. Объяснял каждый свой поступок. Злость была и сейчас — Фрэнки трясся в электричке и сжимал кулаки, но злился не на Сару, а на себя. Нужно было подбирать другие слова. Более доступные для восьмилетнего ребенка. Он всегда хотел девочку. Маленькую и черноволосую — веселую, с ровными белоснежными зубами. Хотел двухэтажный дом, хотел поселить ее на втором этаже, чтобы топот маленьких ножек было слышно всякий раз, как ее отец возвращался с работы злой, голодный и уставший. «Ты пришел», — улыбалась эта несуществующая девочка и тянула к нему ручки. Фрэнки опускался на одно колено, чтобы она смогла повиснуть на его шее. «Хочешь покажу, как я раскрасила мишку?» «Хочу», — отвечал он, и девочка вела его наверх, не разрешая снять куртку и ботинки. Этой девочки не существовало в шестнадцать, не было ее и сейчас. Девочку звали Алиса, а Сара даже отдаленно ее не напоминала. За окном мелькали обрывы и деревья, слишком темные для светлого времени суток. Они будто надвигались, сцепляли ветки, силясь раздавить проносящийся мимо пригородный поезд. Фрэнки всегда хотел дом в месте, похожем на это — потому что рядом не было никого, кто мог кричать по ночам. Хотел отгородить его высоким забором и выкопать в саду глубокий бассейн, чтобы погружаться в воду и слышать только Алису, шлепающую по холодной воде руками. Этой жизнью он упивался десятки лет. Она была продумана до мельчайших деталей, но ее не существовало и никогда не могло существовать. Раньше казалось, что в этом виновна только Сара и ее вечно угрюмое лицо, но сейчас Фрэнки понимал, что это были лишь кредиты и работа. Он не подозревал, сколько денег нужно на ребенка. Будь Сара хоть немного похожа на Алису, все эти неудобства можно было потерпеть, но она даже не пыталась быть на нее похожей. Не бежала к нему с лестницы навстречу. «Дурак», — Фрэнки снова сжал кулаки. Сейчас он отдал бы все, чтобы вернуться в прошлое и разбить нос Фрэнки с фотографий. Тот Фрэнки был другим — дураком, каких поискать. Двадцать минут проселочной дороги упирались в ряды коттеджей — с улицы было слышно, как в самом крайнем двухэтажном разбиваются тарелки. За дверью, в полумраке прихожей, металась женщина, едва похожая на его жену. Рядом с лестницей вертелся толстячок в круглых очках. — Да! — он хлопал в ладоши каждый раз, когда женщина в ярости швыряла об стену очередную тарелку. Она явно что-то искала — рылась в нагромождениях коробок, пакетов и книг. — Молодец. Теперь еще раз. — Все умрут, — бормотала женщина. — Умрут. Доктор обернулся на звук открывающейся двери, увидел Фрэнки и тут же придал лицу озабоченное выражение. — Вам стоит нанять сиделку, — сказал он. — Я вызвался приглядывать за Сарой, а не за вашей женой. А, кстати, я устал врать. Если вы считаете, что невролог это то же, что и психиатр — вы глубоко ошибаетесь. Будь ваша девочка немного умнее, она бы посмотрела, какие болезни я приписываю ее матери, и тут же поняла, что никакой я не невролог, а шарлатан. — Вы врач. — Я квалифицированный психиатр, а не сиделка! — толстячок гордо вздернул голову и поправил сползшие с носа очки. — У меня полно своих дел. Может, вы дадите разрешение позвать санитара из клиники, хотя бы на то время, пока ваша дочь где-то гуляет? Фрэнки молча достал из кармана пузатый конверт, потом кошелек. — Сколько туда нужно доложить, чтобы вы стали сиделкой? — Пару тысяч. Этот разговор можно было уладить только таким образом. Раньше доктору не нравилось шариться по чужому дому — он утверждал, что не вор. Лишняя тысяча решила проблему. Теперь он не хотел считать себя сиделкой — деньги снова решили проблему. Шериф не стал повторять, что на этого мозгоправа в полиции заведена огромная папка. В его клинике половина операций на людях, провинившихся перед законом, заканчивалась плачевно. Психованных убийц не было жаль, но любой суд присудил бы этому доктору несколько пожизненных заключений в тюрьме Колорадо. Час назад Фрэнки вез в Вэйст коробку и папку с «Делом № 5», чтобы показать их доктору. Сейчас ему было противно от одной мысли о том, как загорятся глаза этого толстяка при виде записок. Он просто прошел на кухню и закрыл за собой дверь. Папка легла на стол. Бумажки из коробки вновь выстроились в неровную линию. В основном они утешали, подбадривали, объясняли детским языком почему все «так», и никак иначе. Диалог Джонатана с собой трогал до слез, но потом от обилия «все будет хорошо» и «прости» начинало мутить. Мальчик будто злился — записка успокаивала или оправдывалась. Иногда там мелькали длинные предложения, почти бессмысленные, но одно из них заставило обратить на себя внимание: «Кто такая мама? Все ее хотят, но он никогда ее не видел. Это, наверное, ангел? Он прочитал книжку, которую ему дал Джонатан. Там были ангелы. Все их хотели, но никто их не видел». Вспоминая разговор со старым следователем, нетрудно было догадаться, что Джонатану матери не хватало, но Фрэнки и представить себе не мог, насколько. Он перебирал записки, пытаясь отыскать в них связь, и почти подпрыгнул от радости, когда среди всей этой груды пожелтевшей бумаги нашлось еще одно упоминание о книжке. «Он хочет сказать, что это плохая книжка. Раньше он думал, что ничего этого нет, а теперь думает, что есть, и ему от этого грустно. Если ангелы есть — почему не приходят?» «Джонатана бьют — они не приходят. Их выдумали, чтобы у таких, как Джонатан, была надежда». Больше упоминаний о книжке, как и о маме, не было. Джонатан-два казался Фрэнки очень наивным. Он не знал того, что был обязан знать любой ребенок. Вопросы были глупыми и смешными — порой, они затрагивали такие вещи, как вода, грязь, холод и недостающее одеяло. Поначалу было неясно, как именно проходил поиск ответов на вопросы, но потом перед глазами вновь мелькнуло упоминание книжки с ангелами, привидениями и прочими существами из другого мира. Видно этих книг было больше, чем одна, и мальчик не хотел думать, что читает все это в одиночку. Записки сортировались по трем кучкам: поддержка, вопросы и те, которые могли дать зацепки по «Делу № 5». Две первые стопки росли очень быстро, а в третью отправилась только одна: «Он видел, как большие дети собирают вещи и уходят отсюда. Джонатан тоже уйдет, как только станет большим». Отчего-то показалось, что именно с этой мысли мозг ребенка начинает рисовать картины избиения маленьких обидчиков. Потом нашлась записка, в которой Джонатан ругает себя за то, что ударил кого-то в глаз. Фрэнки положил оставшиеся бумажки обратно в коробку только в шесть вечера и понял, что не перебрал и трети. Эта переписка велась много лет. Вряд ли каждый день, но хотя бы раз в месяц — точно. Обувная коробка была огромной, из-под сапогов пятидесятого размера, а уверенности в том, что здесь все записки, а не их часть, не было. В прихожей снова мельтешила жена, почти выплевывающая в лицо доктору: — Стрелки остановятся — все умрут. Тот смеялся и щелкал ее по носу, но это можно было списать на попытки вывести женщину из приступа. Заметив Фрэнки, он снова придал своему лицу озабоченное выражение. — Я хотел еще раз предложить вам отправить Сару в стационар. Ведь если она вернется — повод будет. От вас нужна лишь бумажка, в которой вы разрешаете госпитализацию. — Всех бы вам отправить туда, — перебил Фрэнки. — У меня есть кандидат на стационар. Диссоциативное расстройство идентичности — слышали о таком? — Это не интересно, — доктор скривился. — Таких на планете земля тысяча и один. Болезнь у всех протекает одинаково, и ничего нового я в таком пациенте для себя не найду. Одна личность сменяет другую, порой ненавидит её. — А если они общаются одновременно? — Тогда это не диссоциативное расстройство. Он вновь горел интересом и шериф сдался, указывая ему на кухню. — Вот там, на столе, коробка с перепиской между тем самым Пророком и Пророком-два. Я не психиатр и никогда не интересовался психиатрией, но точно знаю, что настолько быстро две личности сменять друг друга не могут. Договорить, что это «ваш случай» Фрэнки не успел — доктор метнулся на кухню как молния, но очень быстро вернулся обратно в прихожую, только уже не выглядел таким бодрым, как мгновение назад. В его руках была одна из бумажек. — Помните, вы сказали, что я волен делать все, чтобы помочь Саре? — спросил он. Фрэнки об этом помнил. — Вы сказали, что она пропала. Я не хотел ничего плохого — просто подумал, что если такие, как она, сбегают из дома, то всегда оставляют зацепки, чтобы их можно было найти. Доктор переминался с ноги на ногу так, как переминаются люди, пойманные на лжи или воровстве. — В общем… Я поднялся к ней в комнату, потому что хотел найти эти зацепки. — Нашли? — Нет. Там не было ничего, кроме кучи чистых блокнотов на кровати и чуть увядшей лилии. Потом я полез в трюмо, потому что подумал, что там может быть дневник или что-то похожее на него, и снова ничего не нашел. Потом… Толстяк полез к себе в карман и вытащил на свет маленькую белую бумажку. — В общем, вот. Я, конечно, не почерковед, но… Фрэнки вырвал из его рук обе бумажки, а потом едва успел опереться рукой об стену. Сара. Джонатан. «Крэтти хочет поблагодарить за это черную девочку».