Радость

*** К дороге, ведущей к западным воротам, с самого раннего утра стали стекаться толпы людей. В этот день Его Величество король Людовик XIV совершал торжественный въезд в столицу Лангедока, древнюю Тулузу. Дорога была буквально усеяна людьми. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, словно колосья в поле. Эта масса человеческих тел была настолько плотной, что малейший толчок, испытываемый какой-либо ее частью, мгновенно передавался всем остальным, и она начинала медленно колыхаться, подобно тому, как колышется зреющая нива при легком дуновении ветерка. В одиннадцать часов раздавшиеся где-то впереди громкие крики и пробежавший по толпе трепет дали наконец понять истомленным ожиданием людям, что сейчас должно произойти нечто важное. Все готово. Погода стоит великолепная. И действительно, вскоре показался отряд мушкетеров, разгонявших народ, а за ним следовали королевские экипажи. Чтобы волны толпы не сомкнулись позади высоких особ, за ними двумя рядами двигалась конная стража. Всадники были одеты в лазурные плащи, головы их были покрыты шляпами, пышные плюмажи которых спадали на плечи или развевались на ветру, когда его легкий порыв освежал вдруг знойный воздух, смешанный с песком и пылью, поднимаемой копытами лошадей и ногами идущих. Народ, оттесненный стражей, вытянулся по обеим сторонам дороги, так что освободившаяся ее часть представляла собою как бы канал, окаймленный двумя рядами горожан, и по этому каналу королевский кортеж мог двигаться почти без помех, во всяком случае, куда легче, чем это можно было предположить. Люди заняли все деревья и все крыши в округе, так что не было ни одного дерева, которое от макушки до нижних ветвей не оказалось бы увешанным диковинными плодами, а в домах, с чердака и до нижнего этажа, появились незваные гости. Те же, кто не осмелился карабкаться так высоко, расположились по обочинам дороги; женщины вставали на цыпочки, дети взбирались на плечи своих папаш, — словом, так или иначе, но каждый нашел себе местечко и мог видеть происходящее, либо взирая на него поверх конников, либо скромно заглядывая в просветы между ногами их лошадей. Людовик XIV торжественно въехал в Тулузу. Он и впрямь был красив, элегантен. При одном взгляде на этого человека становилось ясно, что все в нем дышит молодостью, что жизнь ему дана, чтобы жить, и он действительно создан для того, чтобы править Французским королевством. Кареты короля и королевы-матери двигались в сопровождении знатнейших вельмож Франции. Невозможно было сосчитать, сколько сеньоров, дам и девиц следовали позади августейших особ - одни верхом, другие в закрытых экипажах. Достаточно просто сказать, что процессия растянулась на значительное расстояние. На всем пути короля встречали ликующими возгласами, которыми народ обычно приветствовал своих королей. Подойдя к воротам, процессия остановилась: здесь для короля было приготовлено первое место отдыха — нечто вроде шатра синего шелка с куполом, наподобие небесного свода, усеянного золотыми звездами. Среди плывущих облаков сидели переодетые ангелами дети и напевали нежные мелодии, услаждая слух красивой молодой девушки, изображавшей Богородицу. На коленях она держала мальчугана — младенца Христа, — который вертел в своих ручонках крестик, выточенный из крупного ореха, а небо над ними озарялось лучами сверкающего золотом солнца, которое являлось эмблемой короля. Когда же ангелы окончили свои песнопения, король продолжил свой путь, вступив на длинную улицу, кишащую народом, которому стоило чуть податься вперед, чтобы раздавить короля вместе со всей его свитой. Вскоре процессия подошла к фонтану под голубым пологом, расписанным золотыми лилиями; вокруг него на высоких колоннах были вывешены гербы самых знатных французских фамилий; вместо воды из фонтана широкой струей изливалось чудесное вино, сдобренное редчайшими заморскими пряностями, а возле колонн стояли молодые девушки, держа в руках золотые кубки и серебряные чаши, в которых они подносили вино Людовику, королеве Анне, брату короля и вельможам их свиты. На площади возле базилики Сен-Сернен в память о куртуазных рыцарских временах была устроена carrousel, масштабное конное представление с участием пышно разодетых всадников, состязания между ними были тщательно срежиссированы и являлись чем-то средним между средневековым турниром и балетом. При подготовке к нему по периметру площади был сооружен обширный амфитеатр. Знатнейшие дворяне провинции предстали перед королем в феерических костюмах и должны были разыграть битву греческого царя Александра с персами. Греки уже стояли строем по одну сторону, персы — по другую, и в каждой группе нетрудно было узнать участников этого знаменитого сражения. На одном из перекрестков по пути к Ратуше на возвышении, был построен деревянный, раскрашенный под камень замок с двумя круглыми сторожевыми вышками, в которых находились вооруженные часовые; большое помещение в нижнем этаже было открыто взору публики; тут стояло ложе, убранное так же роскошно, как королевское, а на нем возлежала молодая девушка, олицетворявшая Правосудие. Вокруг замка был насажен целый лес пышных зеленых деревьев, и по этому лесу бегало множество зайцев и кроликов; стаи разноцветных птиц перелетали с ветки на ветку, к глубочайшему удивлению зрителей, недоумевавших, каким образом удалось приручить столь пугливые создания. Но каков же был всеобщий восторг, когда из этого леса вышел прекрасный белый олень. Он был так искусно сделан, что его вполне можно было принять за настоящего живого оленя: спрятанный внутри человек при помощи особого устройства приводил в движение его глаза, рот, ноги. Рога у оленя были позолочены, на голове сияла корона — точная копия королевской, а грудь украшал герб французского короля в виде щита с тремя золотыми лилиями на голубом фоне. Гордым, торжественным шагом благородное животное приблизилось к ложу Правосудия, схватило меч, служащий его символом, и потрясло им в воздухе. В ту же минуту из леса напротив появились лев и орел, олицетворявшие Насилие, и попытались завладеть священным мечом; но тогда из леса, в свою очередь, выбежали двенадцать девушек, символизирующих Веру, в белых одеяниях, с золотым ожерельем в одной руке и обнаженной шпагой — в другой; они окружили прекрасного оленя и защитили его. Королева-мать и вся ее свита сочли это представление очень забавным и милым. Однако король изо всех сил старался не обнаружить скуку, которая начинала одолевать его. На площади возле Ратуши был установлен трон на огромном помосте, задрапированном тканями с гербами Французского королевства и Лангедока. Там Людовик принял представителей всех официальных органов Тулузы, явившихся засвидетельствовать ему почтение. Неделя в этом розовом городе... Людовику хотелось ездить верхом, охотиться, но вместо этого приходилось вежливо улыбаться, приветствуя нескончаемый поток дворян и именитых жителей провинции, откровенно восхищенных прибытием его величества. Какая скука! Он улыбался, протягивая руку для очередного поцелуя. Его терпение, однако, едва не окончилось, когда среди тех, кто приветствовал его вдруг возник посланец протестантского синода из Лудена. По обычаю, луденские депутаты попросили у короля аудиенцию. Пастор Даниель Эсташ, которому поручили обратиться с речью к Его Величеству, сначала потребовал уточнений по поводу церемониала свидания. Ему сказали, что он должен говорить с монархом, стоя на коленях. Пастор попросил разрешения сказать речь стоя, давая понять, что скорее откажется от чести отвесить поклон Его Величеству, чем терпеть такой позор. Ему в этом отказали. Взяв себя в руки, делегат от протестантов все-таки решил произнести свою речь на коленях. Людовик XIV, которого информировали о том, что сначала Эсташ колебался, отнесся с уважением к поведению пастора и слушал вежливо. Он лишь побледнел, выслушивая речь Эсташа. Тот говорил, что в Руане, Пуатье, Бордо, Лудене начались столкновения, инциденты между протестантами и католическим населением, о которых депутаты синода протестантской Церкви считали нужным поставить в известность Его величество. Король холодно выслушал пастора, но затем он подавил депутатов своим величием, сказав в ответ лишь несколько слов: «Я вам буду служить, я вас поддержу в своих указах, и вы будете иметь денежную поддержку». Как ошибались господа протестанты, удовлетворясь обещанием короля. Они очень ошибались. Если бы они были более осведомлены, если бы им могла подсказать интуиция, они, может быть, увидели бы в холодности короля, на какие нравственные муки будут обречены бедные протестанты всех церквей Франции. Затем огромная процессия, сопровождавшая королевский кортеж, проследовала через множество триумфальных арок, от Ратуши к кафедральному собору. Наконец подошли к собору Сент-Этьен куда направлялся король. Казалось, что ничего нового просто невозможно придумать, когда все увидели совершенно неожиданное и великолепное зрелище: высоко-высоко над головами, там, где уже кончаются башни собора, появился вдруг человек, переодетый ангелом. Он шел по тонкому, едва заметному глазу канату, неся в каждой руке зажженный факел, и каким-то чудом словно парил над домами, выделывая самые замысловатые пируэты, пока не опустился на крышу одного из строений, окружавших мост. Король полюбопытствовал, кто этот столь ловкий и гибкий человек, и ему объяснили, что он итальянец по происхождению, большой мастер на такого рода трюки. Во время этого последнего представления в ожидании королевского кортежа у собора собралось множество продавцов птиц, и в ту минуту, когда королевские кареты подъехали к паперти, они раскрыли свои клетки с птицами и выпустили пернатых на волю. Таков был старинный обычай. Он выражал неизменную надежду народа на то, что король принесет ему новые вольности. Кавалькада двигалась под бой барабанщиков и фанфары трубачей. Скрипачи и лютнисты играли серенады, а молодые поэты, получившие заветную Золотую Фиалку в состязании этой весной, увековечили торжественное событие в одах. Никогда тулузцы не бывали так расположены к своему государю, как к этому юноше, взиравшему на них с милостивой улыбкой, как, впрочем, и ко всем другим французским монархам. Возле собора короля встречал за отсутствием тулузского архиепископа епископ Бертран. Он вышел на ступени храма, облаченный в митру и епитрахиль; вместе с ним были высшие священники и представители университета. Король и королева-мать покинули кареты, а следом за ними и дамы свиты, тогда как кавалеры поручили лошадей своим пажам и слугам, и, сопровождаемый высшим французским дворянством Людовик вошел в собор. Впереди шествовали епископ и духовенство, стройным и торжественным хором вознося хвалу господу богу и пречистой деве Марии. Приблизившись к главному алтарю, король опустился на колени и, сказав речь, передал в дар собору золоченые покрывала и ларец слоновой кости для святых даров.