О чём нельзя говорить

Почему-то полагал, что после возвращения на родину перестану думать о тебе с беспокойством. Я и не беспокоюсь. Но думаю. Там, на Западе, я всегда писал два письма с новостями: одно отправлял Уинри, а другое — никому, хотя предназначалось оно вообще-то тебе. Я так ни разу и не отправил в столицу никакого сообщения, хотя порой мне безумно хотелось узнать, как продвигается воплощение твоей, - нет, нашей общей мечты — о восстановлении Ишвара. От Уинри я узнал о вашей с капитаном Хоукай свадьбе и искренне порадовался — давно пора. Потом по возвращении в Ризенбул я провёл месяц дома, а затем рванул в Бриггс, из Бриггса в Ишвар, из Ишвара в столицу… В Штабе мне передали письмо от Уинри, где она вежливо сообщала своему «загулявшему мужу» о том, что ждёт первенца. Она-то уж знала, что без посещения Штаба я на Запад не уеду. В тот день я с трудом попал на приём к тебе. Прорвался сквозь баррикады, выстроенные мадам Гернштейн. Наконец, запомнил её фамилию! Забавная у тебя секретарь — чопорная, неумолимо-серьёзная. Как ей, интересно, понравилось увидеть меня полулежащим на твоем столе с коленями, упертыми в сиденье стула, в то время пока ты хохотал от души? А у тебя, между прочим, морщинки под глазами и седые пряди на висках. Это я заметил, когда придвинулся ближе. Но они тебя ничуть не портят, поверь. Ты стал выглядеть солиднее. В общем, я вспоминаю тебя довольно часто. И на это никак не влияет моё другое беспокойство: за здоровье жены и малыша. Хотя дёргаться, наверное, не стоит. Уинри чувствует себя отлично. Встаёт с утра позже, чем обычно, но всё равно, несмотря на мои предостережения, берётся за работу: сначала домашнюю, потом идёт в мастерскую и трудится до обеда. Ее автоброня из сверхпрочного и легкого сплава славится на весь Аместрис. Я адаптировал к местным условиям западную методику изготовления металла. Пришлось строить плавильню поблизости от дома, но это случилось еще в прошлый мой приезд. Ты тогда помог, выделив средств на проект с условием, что Уинри обучит других мастеров и будет выполнять в первую очередь государственные заказы. Да и мне подкинул работёнку: основал в Ризенбуле лабораторию, где я и ещё несколько учёных могут заниматься химическими опытами. Знак государственного алхимика ты у меня не забрал, хотя по справедливости надо бы. Какой из меня теперь алхимик? Но ты, позвонив из столицы на прошлой неделе, сказал что-то вроде: «Твоих заслуг перед страной хватит по гроб жизни. Поэтому оставь часы себе. Тем более, внутри них есть личная запись». «Ага, о ней уже всем известно, настолько она личная!» «Не ворчи, Стальной. Состаришься раньше времени. От твоего фюрера у тебя не должно быть секретов!» «Моему фюреру немного повзрослеть бы не мешало…» «Как ты высказываешься о главе государства?!» «Эмм, ну я имел в виду, что вы всё-таки стали самым молодым правителем за всю историю. И самым мудрым, конечно». «То-то же». Вот так и общаемся. Впрочем, для нас с тобой подобное общение — норма. Всегда так было. *** В начале октября Уинри родила мальчика. Я почему-то не сомневался в том, что первым у меня появится именно сын. Мы долго вместе с бабушкой Пинако думали, на кого он похож и как назвать малыша. Неожиданно я предложил имя Ван. Само сорвалось с языка. Уинри немного подумала и кивнула. — Пусть будет так. — Я не то, чтобы пытаюсь загладить чувство вины, — начал оправдываться я, ощущая странную неловкость. — Просто… — Просто он был твоим отцом. И вы толком так и не поговорили перед его смертью. И я не против, чтобы наш сын носил его имя. Так в нашей семье появился Ван Элрик. На полгода Уинри пришлось умерить свой трудоголизм и уменьшить количество часов, проводимых в мастерской. Остальное время она уделяла сыну. Через некоторое время я тоже научился подогревать молоко в бутылочке и помогать с купанием малыша. Все эти хлопоты доставляли несказанное удовольствие: видеть, как растёт мальчик, как доверяет мне. И я понимал, что не смогу теперь уйти куда-то далеко и не возвращаться годами, как поступил мой отец, пусть цели Хоэнхайма в конечном итоге оказались исключительно благородными. Я отправил в Ксинг письмо с новостями, однако ответ от брата пришёл только, когда Ван начал делать первые попытки ползать. Ал писал, что его супруга Мэй тоже ждёт ребенка. Альфонс обещал прислать мне фото, когда малыш родится, а мне мягко попенял, что я не догадался выслать фотографию Вана. И в тот момент я вдруг вспомнил другое своё обещание: сообщить тебе о рождении сына. Странно, что и от тебя за прошедшие месяцы никаких писем не приходило. И даже никто не звонил по твоему поручению. Впрочем, ты со своими государственными делами, наверное, обо всём забыл. Дозвониться из Ризенбула до Централа теперь не сложнее, чем из столицы сюда. Но какой смысл звонить, если можно сесть на поезд и приехать? Но сначала я приглашу фотографа, и мы сделаем снимок, на котором будет вся моя семья. Так я и поступаю. А потом говорю Уинри, что собираюсь в гости к тебе. На сей раз Уинри — впервые за всё время — отпускает меня с неохотой. Я замечаю это по выражению её лица. Наверное, боится, что очередная поездка опять растянется надолго. Однако, услышав, что я всего лишь собираюсь нанести визит тебе и мадам Мустанг, соглашается. Вместе с маленьким Ваном они провожают меня до вокзала, где я сажусь в вагон, чтобы отправиться в столицу. *** Ты поразительно молчалив во время нашей встречи. Долго слушаешь мои восторженные рассказы о сыне, внимательно рассматриваешь снимки, которые я привёз, а потом говоришь: — Становишься похожим на Хьюза, Стальной, — и добавляешь, решив, почему-то, что я мог обидеться. — В хорошем смысле. — Знаю, — вырывается вместе с невольным вздохом. Ещё бы не знать. Подполковник Хьюз всегда был твоим самым близким другом. За него ты готов был жизнь отдать. Но так уж вышло, что Хьюз погиб, пытаясь помочь найти улики против старого правительства. Он почти разоблачил тот заговор с участием гомункулов… Ещё чуть-чуть, и мы бы о плане Отца узнали на несколько месяцев раньше и не пришлось бы дотягивать ситуацию до последнего, но Хьюза убил Энви. Мы с капитаном Хоукай едва удержали тебя от падения во мрак безумия, когда ты узнал, кто виновен в смерти друга. Твоя собственная ненависть могла похоронить твой разум, Огненный. Ты бы сделал только хуже себе. Надеюсь, ты простил, что я не позволил тебе тогда раздавить мерзкого червяка? Думаю, простил, если беседуешь сейчас со мной, да еще сравниваешь с Хьюзом. Тот обожал Гресию и Алисию, а я вот без ума от Уинри и Вана. Чувства — самое сильное из всего, что у людей есть, правда? Это ничтожество в последний миг тоже ощутило что-то в своей мелкой душонке, если решилось на самоубийство? Не то чтобы мне было жаль Энви, но и ненависти к нему я больше не испытываю. А ты? Впрочем, об этом нельзя спрашивать. Никогда. Есть сокровенные темы, о которых не стоит говорить. Чаще всего они касаются великой любви и великой скорби. Если сказать о них вслух, всё мгновенно потеряет смысл, поэтому я лучше промолчу. Ты возвращаешь фотографии и просишь подождать немного. Снимаешь с телефона трубку, звонишь домой и, переговорив с женой, вдруг приглашаешь меня на ужин, мотивируя это тем, что я у вас в гостях давно не был. А, кстати, почему бы нет? Ужин в домашней обстановке — это то, что требуется любому путнику. Погреться у горячего очага после долгого путешествия… Кто бы отказался от такого? Уж точно не я, тем более, мне очень хочется увидеть Хоукай-сан. Мы с ней всегда ладили. Сошлись на почве одного общего увлечения: тебя опекали. Ты, конечно, будешь это отрицать, но помнишь, как в дождь становился абсолютно беспомощным? Капитан - нет, тогда ещё лейтенант — Хоукай вечно таскала с собой запасные перчатки с символом преобразовательного круга. А я тебя в такие моменты всегда подначивал, говоря: «Полковник, от вас опять никакого толка!» — надеясь, что злость придаст тебе силы. Впрочем, твоя хрупкая, боящаяся воды алхимия однажды спасла мне жизнь там, где я бы сам не справился. Ты в одиночку сжёг несколько сотен клонов из четвёртой лаборатории, с которыми мы впятером справиться не могли. Сожрали бы они нас тогда, если бы не ты… Ладно, нечего вспоминать плохое! Мы отправляемся за город, и через полчаса оказываемся возле твоего дома. Ты не стал отстраивать себе шикарные апартаменты, а ограничился небольшим двухэтажным коттеджем. Не любишь роскошь? Впрочем, ты не привык к ней и не желаешь злоупотреблять государственными средствами. Я бы на твоём месте поступил так же. Звонишь в дверь. Капитан открывает нам и крепко обнимает меня. — Эдвард-кун! Ты будто смущаешься её порыва. Или ревнуешь? Вот смех! Мадам Мустанг всегда относилась к нам с Алом, как к братьям, и никакой скрытой подоплеки здесь нет. — Здравствуйте, капитан! Твоя жена треплет меня по волосам и смеётся. — Какой там «капитан»! В Штабе четыре месяца не появлялась. Трудно быть супругой фюрера и одновременно делать карьеру. Да и ты больше не государственный алхимик, поэтому называй меня Лизой. — Да я вроде… — Привыкнешь. Ты — друг семьи. Не возражай! — карие глаза улыбаются мне, и я невольно отвечаю тем же. — Хорошо, Лиза-сан. Спустя четверть часа мы сидим за накрытым столом. Горничная приносит вино, подает жаркое, потом ставит перед нами фрукты и десерт. Надо сказать, у тебя отменный повар. Мы втроём разговариваем о самых обычных вещах. Твоя жена с улыбкой спрашивает о нас с Уинри, искренне радуясь новостям. Всё кажется просто замечательным. И дом у вас уютный. Обстановка располагает к покою и нет лишней роскоши. А самое главное: смотрите вы друг на друга с любовью. Тогда почему я нутром чую, будто что-то не так. Неправильно. Нехорошо. Почему, Огненный? Благодаря случайности, вскрывается истина. Лиза-сан просит показать фотографии Вана. Я вижу, как ты делаешь ей знаки со своего места, словно не желаешь, чтобы она смотрела. Твоя жена не обращает на эти жесты внимания, берёт у меня снимки, минуту разглядывает их и вдруг начинает плакать. Сначала беззвучно, потом слезы начинают течь градом, она выбегает из столовой, оставив фотографии на столе рядом с бокалом недопитого вина. Сижу, словно на иголках, не зная, как поступить дальше. Ты тихо извиняешься и уходишь. Через десять минут возвращаешься, садишься за стол, подперев подбородок скрещёнными ладонями, невидяще уставившись в противоположную стену. — Простите, — говорю, не понимая, как теперь лучше себя вести. — Я видел, вы не хотели, чтобы Лиза-сан смотрела… Мне не надо было показывать. — Это я должен был предупредить… Лиза второй месяц никого видеть не хочет и из дома почти не выходит, только для тебя решила исключение сделать, потому как сказала, что ты один из лучших ее друзей. Я подумал, если она тебя решила в гости позвать — это хорошо. Видишь ли, за последний год она потеряла троих малышей на ранних сроках… Доктор запретил нам пытаться зачать ребенка в ближайшее время, а если и спустя год ничего не получится, возможно, у нас никогда не будет детей. Конечно, таких новостей я ей не сообщал, но она сама догадалась. Или случайно услышала наш с доктором разговор… Я хотел её расшевелить, пригласив тебя, тем более, что когда я с осторожностью рассказал ей по телефону про Ван-куна, она оживилась. Утверждала, будто твое присутствие могло бы приободрить ее… — Неужели ничего нельзя сделать? — Применить философский камень, — жёстко говоришь ты, — в четвёртой лаборатории остался один, самый последний, по словам доктора Марко. Я молчу, понимая, что если б ты собирался действительно сделать это, то уже сделал бы. Но ты считаешь абсолютно неприемлемым ради личной выгоды в третий раз использовать души людей, погибших много лет назад. — Если б Ал в совершенстве овладел рентанджицу, — начинаю, — он сумел бы что-то сделать. Энергии теперь в Аместрисе достаточно… — Не внушай надежды, которые могут не оправдаться. По себе знаешь, как это больно. При этих словах меж твоих бровей обозначается глубокая складка. Ещё несколько месяцев назад её не было. «Интересно, если её осторожно коснуться губами, она разгладится?» О чём я думаю?! Не голова, а шкаф с хламом. — Может быть, — говорю, — вам стоит попробовать отправить мадам Мустанг в Ксинг с кем-нибудь, кому вы доверяете? Мэй-сан её обязательно вылечит. Или обратиться к ишваритам… Теперь-то уж положение на Востоке выправилось! Да и ехать до Ишвара намного ближе… Ты внимательно выслушиваешь меня, хотя твоё молчание больше отдает сомнением, нежели чем согласием с моими идеями. Я обещаю написать брату и узнать, есть ли шансы помочь в такой ситуации. Немного успокоившись, ты предлагаешь мне переночевать в комнате для гостей, а утром провожаешь на вокзал. Вернувшись в Ризенбул, я так и не рассказываю Уинри о том, что на самом деле творится в доме фюрера. Просто передаю привет от капитана Мустанг, а также упоминаю о том, как радушно меня встретила высокопоставленная чета. Письмо Алу я отправляю на следующий же день. Через три месяца мне приходит ответ о том, что у Мэй тоже родился сын. Его назвали Ву-тян. На приложенной к письму фотографии я с улыбкой вижу крошечную копию моего брата с пушистым золотым хохолком на темечке. Малыш Ву умиляет и Уинри, и бабушку Пинако. Что касается просьбы о Лизе-сан, Ал клянется, что они с Мэй готовы сделать всё возможное, но очень часто бывает, что и в Ксинге подобные заболевания не вылечиваются. Ведь это не ранение и не инфекция. В лечении многих видов бесплодия лучшие мастера рентанджицу не достигли совершенства, к сожалению. Получив такое послание, я даже не знаю, как сообщить новости тебе. Скорее всего, ставку придется сделать на западную медицину, но Ван только месяц назад научился бегать, и он каждый день льнет ко мне с таким безраздельным доверием… Я пока не в состоянии оставить семью и отправиться на Запад. Подожди немного, Огненный, чуть позже я обязательно сделаю это! По телефону ты рассказывал недавно, что возил супругу в Ишвар, и там тебе предложили молиться Богу, в которого ты веришь, или, если не веришь, найти очень талантливого врача, потому как никакого заболевания ишварским целителям обнаружить не удалось. Представляю, в каком вы оба состоянии. Когда мы сражались за будущее Аместриса, то понимали, как надо действовать: идти вперед без страха ради общей победы. А тут… во-первых, нет никакого врага, а во-вторых, никто не способен предложить план действий. В итоге, ты сказал, что на Запад отправился доктор Марко. Что ж, если этот человек задался какой-то целью, то он добьется искомого. *** Спустя год, в течение которого я полностью погружаюсь в семейные дела и лабораторные опыты, звонишь ты и каким-то донельзя усталым голосом просишь приехать в столицу, чтобы помочь разобраться с чертежами новых видов оружия и моделей машин, доставленными с Запада. Вроде бы эти чертежи никто из ваших конструкторов не в состоянии прочитать. Ты говоришь отстраненно, а я ощущаю странный укол в сердце, сродни чувству вины. Не похоже, что у тебя всё в порядке. Уинри отпускает меня с улыбкой, пожелав скорейшего возвращения. Просит передавать привет всем нашим друзьям. На сей раз малыш Ван тоже стоит на перроне, вцепившись в юбку матери, и машет мне рукой, крича: «Папа, пока!» Странное дело, я мог так долго не волноваться о тебе, но стоило услышать твой голос, и тревоги всколыхнулись, подобно мутной воде. По пути думаю только о вас обоих: счастливы ли вы, привез ли доктор Марко лекарство … Время поездки тянется нескончаемо медленно. Когда спрыгиваю на перрон, то обнаруживаю, что меня встречает Хавок-сан. — Здорово, Стальной! — хлопает по плечу. — Как сынишка? Растёт? — Бегает по двору так, что не догонишь. Уже начал говорить. — Рад слышать. Малыши такие забавные… Ладно, залезай в машину. Господин фюрер сегодня несказанно щедр. Он прислал за тобой личного шофера. Меня, то есть. По пути в Штаб, ёрзаю на заднем сиденье от нетерпения так, что едва не протираю кожаное покрытие. Хочется обо всем расспросить Хавока-сан, но опасаюсь услышать неприятные новости, а ты потом сразу все поймешь по моему лицу. Нехорошо получится. Словно я пытаюсь разведать что-то за твоей спиной. Кроме того, думаю, ты и Хавоку-сан не говоришь всего. И это правильно. Я бы на твоём месте тоже молчал. *** Когда мы приезжаем, ты ждёшь меня в кабинете, и я поражаюсь тому, насколько ты изменился с момента нашей последней встречи. Взгляд стал тяжёлым, черты лица застыли в маску неприступной серьёзности. Ты официально здороваешься, предлагаешь сесть, и я уже не смею закинуть перед тобой ногу на ногу, как раньше. Огненный, это ведь не ты? Тебя подменили. Почему я больше не вижу лукавых искорок в глазах? Я не верю, что могло произойти на этом свете событие, способное так сильно повлиять на тебя. Смерть Хьюза, то, что по вине Прайда и Брэдли ты прошел через Врата, и на твоих глазах едва не истекла кровью Лиза-сан, а ты мог ей помочь, лишь предав нас, но, естественно, не сделал этого, — все оставило в твоей душе глубокие шрамы. Однако ты не переставал быть полковником, которого я знал с детства, а теперь ты словно медленно умираешь. Я выслушиваю твои указания по поводу предстоящей работы. Беру ключ от гостиничного номера, где твоя секретарь сняла мне комнату, пока я буду жить в столице. Затем вызываешь к себе одного из военных, и меня провожают в кабинет этажом ниже, где на столе передо мной раскладывают многочисленные чертежи. Хорошо, что ты мне хотя бы по работе доверяешь, потому что личными переживаниями, похоже, делиться больше не собираешься. Ладно. Я обещал помочь, и я помогу … Но скорее всего, стена между нами будет отныне только крепнуть. Надо было хватать в охапку Уинри и Вана и ехать к тебе. Возможно, месяц назад ещё было не поздно. Я упустил миг, когда прежний Огненный Алхимик исчез, и я даже не знаю, почему это произошло. *** После обеда в мой кабинет заглядывает Хавок-сан. Спрашивает, как продвигается работа над расшифровкой, потом мы говорим о других новостях. В конце концов, капитан просит меня выйти в коридор и осторожным шёпотом произносит: — Ты не обижайся на Огненного… Он сейчас не в себе. У мадам Мустанг дочка умерла полтора месяца назад… Огненный потребовал, чтобы ничего не передавали в прессу. Малышка появилась на свет слабенькой, да ещё и заболела. Недели не прожила. Застываю, словно пригвождённый к полу. Можно было догадаться и раньше, увидев твоё лицо с погасшими глазами, только не хотелось предполагать худшее. — Доктор сказал, вряд ли мадам Мустанг снова удастся выносить ребёнка. Лекарства, привезённые доктором Марко, которые она принимала, дважды применять нельзя, иначе они нанесут непоправимый вред организму. И ты думаешь, это мне всё господин фюрер рассказал? Ничего подобного. Он ни с кем не общается. Я их семейного доктора припёр к стенке, когда он был здесь. Тогда я этому костоправу все и высказал. Много всякого… В некомпетентности обвинил. Зря. Погорячился. Теперь жалею. — Капитан… Наверное, ни мне, ни вам этого лучше было не знать. Но теперь, когда я узнал, то буду осторожнее. Чтобы не ляпнуть лишнего, — и я жму Хавоку-сан руку. Тот внезапно сдавливает мою ладонь: — Вытяни его, Стальной. Как тогда с Энви. Вы с капитаном Хоукай не дали ему слететь с катушек, хотя он мог сжечь вас. Мы все пытались вернуть его в колею: Брэда, Росс, Алекс, даже генерал из Бриггса наподдала ему по первое число! Ты же знаешь, Оливия Армстронг за словом в карман не полезет. Она и по телефону не стеснялась в выражениях, хотя это могло ей боком выйти. Ничего не помогло. В таком состоянии господин фюрер не поддержит жену, да и управление страной разболтается. Кажется, фюрер с некоторых пор не понимает, какие бумаги подписывает и зачем. — И вы думаете, он меня послушает? С какой стати? — Но ты единственный из его друзей, кто пока ещё не пытался! Капитан Мустанг не способна вернуть мужа в нормальное состояние. У нее были очень трудные роды. Она никак не оправится после них. Даже если у тебя ничего не получится, ты можешь не беспокоиться о свидетелях разговора. В последнее время наш фюрер постоянно ночует здесь. Охрана докладывала, в его кабинете до утра свет горит. — Я попытаюсь. — Спасибо, Эдвард-кун. Возвращаюсь к работе, однако необходимая сосредоточенность уже пропала. Придется выпить несколько чашек кофе и задержаться допоздна, иначе не успею перечертить начатое. На Западе своя система условных обозначений, другие единицы длины, диаметра, массы. Так что мне придется всё переделывать заново в нашей системе счисления. Когда закончу с первыми листами, дальше дело пойдёт проще. Можно объяснить тем, кто работает со мной, как нужно читать спецификацию и переводить чертежи на нашу систему символов. И дальше они справятся без меня. Но сначала… Я обещал встряхнуть тебя и приложу все силы, чтобы встряска получилась неслабой. Учитывая бесплодную попытку самой Оливии Армстронг, ничто меньшее, чем землетрясение, тебе не поможет.