О чём нельзя говорить

Чёртово задание. И чёртов ты. Неужели так трудно рассказать правду? Неужели так сложно довериться тому, с кем совсем недавно… Стоп. Я дал себе слово забыть и не думать. Забыл. Не думаю. Это лишь сон, который скоро сотрётся из памяти. Просто сон. Теперь легче. Пора задуматься о насущном. Но как ни крути — чёртово ведь задание! Моя семья впутана во что-то, о чём я не подозреваю, и один ты в курсе происходящего. А я только начал немного успокаиваться, забывшись в работе — и на, держи, Эдвард-кун, очередной сюрприз! Что такого ужасного в проклятом письме, от которого мне достался лишь конверт, и его нельзя никому показывать? Вот сейчас, пока далеко не ушёл, вернусь и выбью из тебя признание. Пинками, если потребуется. Ведь невозможно искать неизвестно что неизвестно где! Останавливаюсь посреди дороги, слышу собственное шумное дыхание. Осознаю, как зол на врагов, угрожающих моим и наверняка твоим близким, на тебя, да и на себя заодно. Бессильная злость. Бессмысленная. Как жутко не хватает Ала! Я бы ему всё рассказал. Не смог бы скрывать правду. Ал всыпал бы мне по первое число, а я бы снова возненавидел себя за случившееся, но в глубине души мне стало бы легче. Но Ал далеко. И я не имею права расстраивать его, рассказывая, как невольно предал свою семью. Мне нельзя даже думать об облегчении своей совести, ведь моё эгоистическое откровение причинит страдание брату. Ему придётся хранить этот секрет вместе со мной, а он очень любит Уинри. О случившемся в ту ночь я не могу сказать никому и никогда. А вообще о чём я беспокоюсь? Я же сам решил, что это был какой-то бредовый сон, а моя реальная жизнь продолжается своим чередом. Но задание… Честное слово, лучше б снова с гомункулами сражаться, чем хранить в кармане конверт, правду о котором знает только тот, кого я так сильно… внезапно… И так обидно и больно! Нет, хватит! Надо сосредоточиться — и точка. *** Даже не ожидал, что поставленная тобой задача решится так скоро. За полтора дня я объехал несколько почтамтов в соседних городах и к следующему вечеру вернулся в Штаб с чётким ответом на вопрос. А всего-то и потребовалось попросить сотрудников почтовых отделений растолковать «интересующемуся человеку», какие виды бумаги возможно найти в Аместрисе и где они производятся. И заодно показать или точно описать образцы. Странно, что ты не догадался потребовать ту же информацию от мадам Гернштейн. Проблема бы решилась в течение часа. Наверное, был жутко расстроен, если эта мысль даже не пришла тебе в голову. Ну, теперь ты точно задолжал мне объяснение, какова связь между видами аместрийской бумаги и моей семьёй! Сотрудники пятого по счёту почтового отделения, в котором я побывал, снабдили меня полной информацией по теме. Тебя порадует, что теперь я стал специалистом и в этой области? Знаешь, оказывается, существует сорок два вида бумаги разной толщины и степени шероховатости шести основных оттенков: белая, серая, жёлтая, розовая, голубая, бежевая. Но только два из них импортируются из-за рубежа: голубая тонкая гладкая и жёлтая шероховатая плотная. Вторую отличает обилие красновато-коричневых ворсинок, прочерчивающих лист. В моем кармане лежал конверт, изготовленный как раз из такой бумаги. Почтовый работник сказал, что её привозят из Аэруго. И всё же почему ты не догадался спросить у мадам Гернштейн? Она секретарь, это её специализация. Или ты опасался лишних расспросов даже с её стороны? Ух, письмецо-то, видно, с гигантским подвохом! Размышляя надо всем этим, почти бегом влетаю к тебе, и только оказавшись лицом к лицу с тобой, отмечаю два факта: мадам Гернштейн не было на её месте, когда я проскочил мимо, а внутри твоего кабинета в данный момент происходит нечто неладное. Такого я точно увидеть и услышать никогда не ожидал. И я застреваю возле дверей. Точнее, застываем мы трое, как статуи бога Лето в храме Лиора: я, ты и Хавок-сан. А потом я снова слышу невозможное: ты говоришь Хавоку-сан, чтобы он убирался и больше никогда не показывался в Штабе. Хавок-сан мрачно молчит. Кажется, свои возражения он изложил несколькими минутами раньше. И, судя по выражению твоего лица, его доводы рассмотрены не были. Твой ближайший друг и соратник, тот, кому ты безраздельно доверял долгое время, салютует и выходит прочь, кивнув мне на прощание. — А что вообще здесь творится? — вырывается у меня, прежде чем успеваю обдумать свои слова. — Почему вы выгнали Хавока-сан?! Разумеется, отповедь о невмешательстве не за горами. — Тебя никогда не учили стучать перед тем, как войти, Стальной? — ледяным тоном произносишь ты, глядя мимо меня. — Я б постучал, но какой смысл? Мадам Гернштейн не было на месте. Я решил, что вы не так уж заняты, если отпустили её… — Я снова спрашиваю: тебя не учили субординации или элементарным правилам приличия? И правда, помолчать, что ли, для разнообразия? Если сейчас вступлю в пререкания, то закончится наш диалог, видимо, тем же, чем завершилась твоя беседа с Хавоком-сан. Ты не в себе. Мне просто надо немного подождать, пока ты остынешь, но… — Даже не зная толком, в чём дело, я несколько ближайших городов объехал ради какого-то идиотского конверта. Толком не ел и не спал почти двое суток, бежал сюда со всех ног, торопился доложить о результатах, а вы … Да идите к гомункулам, господин фюрер! Лезу во внутренний карман, рывком вытягиваю его содержимое наружу. Швыряю помятый конверт через весь кабинет, даже не удосужившись проверить, достиг ли мой снаряд цели, разворачиваюсь и собираюсь покинуть помещение, как вдруг слышу позади усталое: — Вернись. — Ага, ждите! Но вопреки себе останавливаюсь на полпути до двери. — Стальной, ты отлично видишь, когда я разозлён, и понимаешь, что в таких случаях даже тебе лучше не вмешиваться. Но ты влез. Какой другой реакции ты ждал от меня? Что-то ёкает внутри, и снова возрождаются проклятущие искорки неправильного счастья. — Даже мне лучше не вмешиваться? О, я, оказывается, на привилегированном положении! Как давно? — Засунь свой сарказм … — Куда? — осторожно так интересуюсь, любопытно ведь. — Неважно. Что ты выяснил по поводу конверта? Говори скорее, у нас мало времени! Хочется бросить тебе в лицо что-нибудь особенно едкое, но язык вместо этого покорно произносит: — Бумага произведена в Аэруго. Поворачиваюсь и замечаю, как ты задумчиво прикусываешь губу и постукиваешь пальцами по столешнице. Хочу эти губы. До смертельной боли хочу! Но нельзя. Они упрямые, бешеные, жёсткие, горячие и умелые. Но — не мои. Глупый сон, от которого невозможно проснуться, как ни старайся… — Это уже кое-что проясняет. — А для меня по-прежнему потёмки. Так что было в письме? Теперь я имею право узнать? — Нет, — спокойно отвечаешь ты и тут же меняешь тему. — Твоя жена приехала сегодня утренним поездом с Пинако-сан и вашим сыном. До поры до времени вы будете жить у меня. — Они потребуют объяснений. — Я ничего объяснять не собираюсь, кроме того, что это всё делается ради вашей безопасности. — Огненный, ты притащил нас в свой дом и не желаешь объяснить настоящую причину своего поступка?! Ты соображаешь?! — Субординация, Стальной. Соблюдай её, будь добр. Опять этот ненавистный официальный тон. — Хавок-сан, видимо, тоже чего-то важное не соблюл, оттого его и выгнали? Заметно бледнеешь. — Не упоминай при мне его имя. Никогда. — Объяснений и в данном случае не будет? — Я не обязан отчитываться ни перед кем по поводу своих решений. — Великий фюрер, само собой! — Стальной! — резко окликаешь меня, хотя в этом нет необходимости. Почему-то вздрагиваю, и по коже бегут предательские мурашки. О, алхимики всех времён и народов! Подходишь ближе и кладёшь ладони мне на плечи. Твои руки очень тяжёлые. Невыносимо тяжёлые и невыносимо жгучие. Поднимаю глаза и осознаю, что проиграл все сражения и войну махом. Не могу смотреть в твои глаза и бороться. В такой ситуации я способен только сдаться, и ты знаешь это. Нечестный приём, Огненный. — Теперь слушай. Я прощаю всё, кроме подлого предательства и лжи. Кроме грязных махинаций за моей спиной и попыток погубить близких мне людей. И если я вдруг выгнал того, ради кого совсем недавно готов был пожертвовать жизнью, стало быть, тому есть очень, я подчёркиваю, очень веские причины. А если я о них молчу, значит, хочу защитить кого-то другого, не менее дорогого мне. Если ты до сих пор ничего не понял, жаль. Тогда ты просто мальчишка, который так и не повзрослел. Постарайся убедить свою семью остаться в моём доме так долго, как это будет необходимо. Надеюсь, тебе не слишком сложно продолжать доверять мне? Горло сжимает спазм. Доверие — красивое слово. Только вот я сам себе не доверяю в последнее время. Как быть? — Стальной, ты понял? Как жить в твоём доме, наблюдая эти губы каждый день так близко и не имея возможности прикоснуться к ним? — Как долго… нам придётся жить у тебя? — Столько, сколько потребуется для того, чтобы обезвредить нависшую угрозу. — Моя информация о конверте помогла? — Да. Остается уточнить, кто и где именно заказывает бумагу из Аэруго, и круг моих поисков значительно сузится. — Я помогу в расследовании! — Помощь не требуется. — А, вот, значит, как… — невольно закипаю вновь, но ты меня быстро перебиваешь. — Ты и так постарался. Отправляйся к жене и сыну. Они ждут тебя. Ступай, мне некогда спорить с тобой. У меня действительно много работы. Кто бы сомневался! Я ухожу, но не к Уинри и Ван-тяну. Направляюсь к Хавоку-сан, заглядываю в кабинет, надеясь, что капитан ещё там. Мне везёт. Хавок-сан стоит возле стола, неторопливо собирая вещи. Лицо его непроницаемо. На моё счастье, в помещении больше никого. Замечательно, можно говорить, не опасаясь лишних ушей. — Привет, Стальной! У тебя-то, надеюсь, всё в порядке? — улыбается, но уже не так, как прежде. Никакой радости в голосе, и взгляд тусклый. Впрочем, чему тут удивляться? — Отлично, спасибо, — лгу и не краснею. — Я хотел бы знать, что произошло между вами и фюрером? Не представляю, чтобы вы могли совершить нечто, заставившее его так поступить с вами! — А я ничего и не делал, — грустно усмехается, перекатывая во рту незажжённую сигарету. — Только мне не поверили. Где-то в малом архиве нашлась моя потерянная несколько дней назад пуговица от военной формы и, главное, мои отпечатки пальцев. Без понятия, как всё это оказалось в том месте, но господин фюрер обвинил меня в шпионаже. Вроде как я сливал важную информацию врагам Аместриса. Честно, я мало что понял из его обвинений. Дошло только, что я предатель. Наверное, тебе лучше не общаться со мной, а то рискуешь загреметь в сообщники, — отечески треплет по волосам. — Но это же полная чушь! — невольно вырывается у меня. — Для господина фюрера это истина. Я рад, что ухожу сейчас, пока Огненный ещё похож на самого себя. Власть, в конце концов, меняет всех, но мне жаль, что это случилось и с ним. Если он начал видеть в преданном друге злейшего врага и упорствует в своих подозрениях, несмотря на наше общее прошлое, то… ничего не поделаешь, дружбе конец, равно как и службе. Ушам не верю! Огненный, безусловно, перегнул палку, но и Хавок-сан туда же! Неужели собирается уйти, даже не попытавшись очистить своё имя от грязных подозрений? — Однако можно найти доказательства вашей невиновности! Зачем смиряться так быстро? — Ищейки фюрера сказали, что в плохом месте в плохое время был я. Как отпереться? И что ещё можно доказать? — Но разве есть смысл сразу соглашаться со всеми обвинениями? Поговорите с фюрером! Пусть он прикажет провести другое расследование! — К чему? Он верит не мне, а своим ищейкам и бездушным предметам, которые свидетельствуют против меня. Фюрер угрожал, требовал во всём сознаться, но мне не в чем сознаваться! И тогда он сказал, что в память о нашей прошлой дружбе отпустит меня, а не посадит в тюрьму, но с условием, что я больше никогда не появляюсь здесь. — Я попробую помочь, если вы расскажете с самого начала, как всё было! — Незачем. Даже если господин фюрер после второго расследования и пересмотрит своё решение, я всё равно здесь не останусь. Даже не представляешь, что мне пришлось сегодня выслушать от него! Никогда прежде я Мустанга таким не видел. — Но у него, возможно, были какие-то свои причины. Рой… то есть, Огненный… Проклятие, фюрер! Он часто бывает вспыльчивым, вы же знаете. Власть не испортила его! — Рад, что ты на его стороне. В конце концов, ему нужны преданные люди. Но я больше не могу быть в их числе. Извини, мне нужно собирать вещи. — Хавок-сан, я не верю в вашу виновность! Кто-то подставил вас! И этот кто-то не только ваш личный враг, но и враг всего Аместриса, ибо он наверняка замышляет что-то против фюрера, возможно, хочет свергнуть его, для начала лишив поддержки друзей и верных людей. Он сеет вражду между нами. Но мы не должны так легко поддаваться чужим козням! Вместе мы справимся! — Ты оптимист, Эдвард-кун. А мой оптимизм сегодня рассеялся безвозвратно. — Прошу, не уходите! Придумайте что-нибудь, чтобы остаться! — У меня нет идей, как это осуществить. — Попросите о повторном расследовании! Я пойду с вами и буду просить за вас! — Огненный не будет слушать. А в итоге и ты попадёшь под горячую руку и вылетишь следом. — А если нет? Помните, вы недавно просили помочь ему любым способом? — Да, и ты как-то справился. Молодец! — По сути, я ничего не сделал, просто поговорил с ним. Важно другое. Я до сих пор помню, как вы беспокоились за него. Если он вам до сих пор небезразличен, не могли бы вы и сейчас постараться сделать шаг ему навстречу, если даже он отказывается вам верить? — Извини, Эдвард-кун, я уже решил, что не буду ничего доказывать. Прощай и будь счастлив. Я тебе этого искренне желаю! А сейчас, пожалуйста, оставь меня. Покидаю опустевший кабинет, где Хавока-сан уже и так предоставили самому себе, опасаясь твоего гнева. Широкими шагами направляюсь обратно в твои апартаменты. И злюсь по пути. Ох, как же я злюсь! Мадам Гернштейн снова на посту и, стоит мне приблизиться, заводит извечную шарманку о том, как ты занят. Да плевать! Врываюсь в кабинет, где ты общаешься с двумя рожами, напоминающими Шрама в худшие моменты его жизни, и заявляю с порога: — Если так вести себя с друзьями и так защищать близких, тогда и врагов иметь не надо. Вы сами себе злейший враг! Голову даю на отсечение, если продолжите в том же духе, в скором времени рискуете потерять всех, кто до сего момента вам верил! — разворачиваюсь на каблуках и выхожу, сопровождаемый минутой молчания со стороны тебя, амбалов и чрезмерно усердной секретарши. Я сказал всё. Теперь немедленно заберу свою семью из твоего дома и вернусь в Ризенбул. Я сам смогу защитить Уинри и Ван-тяна. Мне не нужна твоя помощь.