Зверёныш

Жизнь умеет мстить за нарушенные клятвы. Это Реджина Миллс поняла на собственном опыте. Судьба доброй и отзывчивой девушки сложилась совсем не так, как ей хотелось. Не прошло и месяца после окончания учёбы, как её вновь увезли в Германию, где и представили жениху, некому Джефферсону Мейеру, сыну влиятельного и богатого человека. Реджина на коленях умоляла мать не выдавать её замуж так рано, без любви, без её собственного согласия, но всё уже давно было решено. Муж держал молодую жену в строгости и постоянно напоминал о том, что семье нужен наследник. Реджина не могла больше слышать этого, и страх родить дочь для неё стал чем-то вроде проклятия лесной ведьмы. В двадцать лет она стала матерью первого ребенка, малыша, через два года — второго. Она боялась к ним прикасаться, спрашивать о них, боялась даже быть в одной комнате — ибо всякий раз её с руганью прогоняли, говоря, что женщины только портят детей. В этом доме она нужна была лишь для того, чтобы дарить мужу наследников. Реджине только исполнилось двадцать четыре и она снова носила дитя, когда её, почти задохнувшуюся, спасли из страшного пожара, в котором погибли и ненавистный супруг, и двое словно и не её детей. Тогда внутри ещё что-то болело, словно тлеющая искра. Женщина решила, что это было её измученное сердце. Оно окончательно погасло, когда она родила в больнице, раньше назначенного срока, третьего ребенка. Это была её дочь, милая, прекрасная девочка. Врач сказал, что дитя погибло ещё в утробе из-за пожарного дыма, и добавил, что больше детей женщина родить не сможет. Реджина до сих пор не понимала, как смогла не сойти с ума. С тех пор Реджина Мейер жила в одиночестве, порой устраивая пышные приёмы в отныне своём поместье. Никто больше не мешал её жизни, не указывал, что и как нужно делать, и женщина смогла сама добиться успеха. Её знали, её уважали, её даже боялись — и её силой восхищались. Её прозвали бессердечной Мейер — и женщине нравилось это. Она могла бы выбрать любого, и тот был бы счастлив стать её мужем, но Реджина больше не хотела видеть рядом с собой никаких мужчин. Она возвела вокруг себя стены, за которыми по ночам оплакивала самых дорогих людей: отца, дочь и Эмму, свою первую и единственную любовь. Реджина знала, что боль никогда не утихнет, будет возвращаться снова и снова, будет заставлять её просыпаться со слезами на глазах. Ей было тридцать, когда случилось что-то из ряда вон выходящее. Реджина была в Лондоне. В этом городе уже не было ни их жестокой матери, ни добряка-отца, и в родительском поместье отныне жила с мужем и дочерью Зелена. Нелепая детская вражда прошла, оставив если не крепкую дружбу, то глубокое взаимное уважение: Реджина была желанной гостьей в Лондоне, равно как и её сестра в немецком Штутгарте. Тем слякотным мартовским днём, серым, как и все другие дни в Лондоне, сёстры шли по парку. С ними была и Келли, дочь Зелены. На одной из парковых скамеек сидели дети: разных возрастов, девочки и мальчики, все одинаково босоногие и в лохмотьях. Они делили на семерых кусок грязной чёрствой булки. Кто знает, почему их не прогнали оттуда; кто знает, что заставило Реджину подойти к этому страшному собранию. От одного звука её голоса дети разбежались кто куда, кроме одной маленькой девочки. Она осталась сидеть на мокрой скамейке, поджав под себя ноги и сжимая в кулачке доставшиеся ей крошки.  — Как тебя зовут? — спросила женщина, осторожно присаживаясь рядом на самый край. Девочка смерила её взглядом, но всё же ответила:  — Грейс.  — Хорошее имя. Где твои родители?  — Папа с зимы в доме, где живут странные люди, — охотно рассказала девочка и поёжилась от холода. — Он много плакал и громко смеялся, когда мама стала русалкой и уплыла в море. Реджине тяжело было слышать эти слова. Она смотрела на эту девочку с русыми волосами и карими глазами, но видела совсем другую: маленькую светловолосую дикарку с пронзительным зелёным взглядом. «Много лет назад я увидела её в парке, голодную и замёрзшую» — эхом пронеслись в голове будто бы и недавно произнесённые миссис Фрост слова.  — А вы?  — Я Реджина, — от её голоса женщина словно очнулась.  — Красивый, — девочка показала пальцем на кулон, висевший у Реджины на шее. Она невольно коснулась так похожего на янтарь украшения. — Вы тоже красивая.  — Спасибо.  — Хотите? — девочка протянула ей ладонь с крошками. — Если много кушать, то ваши щёки станут румяными. Реджине стало дурно: в груди защемило, словно простые слова вновь разожгли тот уголёк, в который превратилось её когда-то умершее сердце.  — Здесь рядом есть пекарня, — женщина поднялась на ноги и оправила юбку чёрного платья. — Пойдём, съедим с тобой по пирожному.  — Правда? — в глазах девочки загорелся голодный огонёк.  — Мне очень грустно есть их одной. Женщина не врала. За шесть прошедших лет не было ни одного дня, чтобы она не вспомнила свою дочь, девочку даже без имени, которая так и не увидела солнечного света. Реджина думала, что назвала бы дитя Эммой, но сейчас, стоя в промозглом парке, решила, что имя Грейс бы тоже прекрасно подошло.  — Тогда ладно, — девочка подскочила со скамейки. Крошки она бросила голубям, и птицы немедленно слетелись к ним со всего парка.  — Сестра, что ты делаешь? — тихо спросила у неё Зелена, когда женщины пошли по дорожке. Келли и Грейс шли чуть впереди и уже о чём-то болтали. — Зачем тебе эта девочка?  — Проявляю милосердие, — горько усмехнулась Реджина. Она решила выполнить свои данные когда-то давно обещания не оставлять маленькую сироту. Зелена поняла, что та не договаривает всей правды, но смолчала. Так случайная встреча в лондонском парке привела к тому, что у Реджины Миллс появился человек, который смог вновь заставить биться её почерневшее сердце.