***
— Я не буду это петь. — Хорошо, а если эту? — Она мне тоже не нравится. — И эта? — Она вообще отвратительна. Как ты можешь её слушать?! — Я её не слушаю. А та новогодняя тебя не устраивает? — Нет. — Тогда сам предлагай, раз такой вредный. — Что, песни закончились? — Нет, но ты всё равно на каждую нос будешь воротить. — Значит, право выбора ты предоставляешь мне? — Нет. Я его имею точно так же, как и ты. — Ничего ты не имеешь. И никого тоже. — Чимин, давай серьёзнее... — Чонгук устало выдыхает и зарывается рукой в волосы. Они пытаются выбрать песню уже битый час, но Чимин вредничает и только дразнится. А у Чонгука уже злость успела смениться обречённостью по нескольку раз, а теперь он просто морально и физически устал. Чимин вертит в руках планшет, снимает блокировку и уходит с головой в интернет. Чонгуку даже кажется, что парень решил уже просто на всё забить, но Чимин вдруг поворачивает к нему экран и хмурит брови. — Может, эту? — Но я же предлагал её уже. — И что? Теперь я предложил, — Чимин скептически выгибает бровь и поворачивает планшет к себе. — Хорошо, давай её, — Чонгук тяжело вздыхает, закатывает глаза и тихо шепчет. — Наконец-то. — Я спою первый куплет. И второй, наверное. — Чимин. — Да, определённо и второй. Припев ты не вытянешь, поэтому все припевы тоже пою я. — Чимин. — А ещё можно классную хорягу поставить. Позову Хосока, и мы станцуем вместе, а ещё можно будет одну часть под рэп попробовать переделать, тогда ещё и споём вместе. — Чимин. — Вообще круто получится. Ну, а тебе пару строчек в конце, и на сцену выходить не будешь. Не позорь меня. — Чимин, блять. — Что? — Мы не будем звать Хосока, ставить хорягу, и ты не будешь петь песню целиком. — С чего это ты раскомандовался?! — С того, что это общее выступление, а не твоё. — Йа! Ты как со мной разговариваешь?! — Нормально. Не заводись и не начинай всё сначала, пожалуйста. Я думаю, ты устал не меньше меня, и домой тебе тоже хочется. Чимин фыркает и отворачивается. Пол в актовом зале уже давно высох после того, как они его помыли, – наказание за недавнюю драку, которой, по сути, и не было, Чимин просто вмазал Гуку и всё, – стулья расставили, аппаратуру в каморку отнесли, но остались выбирать песню, с условием того, что сделают это за то время, пока этот пол и будет сохнуть. Но они сидят уже час, Чимин продолжает раздражать Гука и раздражаться сам. Он собирается встать и уйти, как, внезапно подошедший брюнет, хватает его за руку и сажает обратно, присаживаясь рядом. Чимин вырывает руку и вопросительно поднимает одну бровь, а Гук забирает у него из рук планшет, открывает вкладку с текстом и поворачивает голову. — Давай так. Начну я... — С чего это вдруг? — С того, что ты можешь выйти красиво, раз ты так внимание любишь, а не находиться на сцене с самого начала. Чимин удовлетворённо кивает и довольно улыбается, соглашаясь с Гуком. Тот быстро раскидывает между ними слова, периодически отвечая Чимину на его возмущённые возгласы, и старается не сорваться. Чимин недовольно тыкает пальцем в экран, возмущаясь доставшейся ему партией, и Чон тихо скрипит зубами, стойко удерживая спокойный тон. Потому что если они начнут друг на друга орать, то это надолго – раз, оставят вопрос нерешённым – два. — Чимин, твою мать, почему тебе не нравится?! Ты уже и так поёшь куплет до этого, в чём проблема?! — Чонгук холодеет тоном, но хвалит себя за сдержанность. — Что я слышу, сладкий, кто-то начинает терять контроль? — Чимин гадко хмыкает и придвигается близко-близко, заглядывая своими хитрыми глазами в чужие. — Ну, давай, вмажь мне по лицу, Гуки, как истинный мужик. Или слабо и мамочка наругает, а? Чонгук холодно смотрит на него, затем вздыхает и встаёт со своего места. Чимин от неожиданности чуть не падает, потому что теряет опору, на которую облокачивался, и сверлит его недовольно-насмешливым взглядом. — Оставим так, как есть, раз тебе больше возразить нечем. Подхватывай ведро, и пойдём уже. Мне больше сидеть здесь не хочется. — А у нашего пай-мальчика планы на вечер? В филармонию пойдёшь на акустический концерт? — А ты в клуб ехать не собираешься? Надоело задницу всем подряд подставлять? Чимин замирает на месте с протянутой рукой к ведру и резко оборачивается, разозлённо шипя: — По себе людей не судят, святоша. — А я по себе и не начинал. Я, вроде как, тебя в пример привёл. — В нос и по губе мало было? — Чимин надвигается на брюнета, а тот даже бровью не ведёт, равнодушно смотря на злого Пака. — А кто-то так и не научился не вести себя как дикое животное? Чимин размахивается и бьёт кулаком в стену рядом с головой Чонгука, и тот даже не моргает, смотря на Чимина сверху вниз. — Рот закрыл, пока я тебя не избил до смерти. Чимин весь из себя грозный и злой, должен вселять ужас и наводить страх, а Чонгуку смешно, потому что тот доходит своей макушкой ему до носа, и угрозу вообще никакую не представляет. Даже если и представляет, у Чонгука всё равно давно сбито самосохранение. Чимин сверлит его пару секунд взглядом, а затем разворачивается и отходит, быстро подходя к оставленному ведру, хватая его и раздражённо удаляясь из зала. Чон вздыхает, забирает швабры и бредёт к двери, погасив свет и заперев её за собой на ключ. Кажется, нормально общаться они действительно не смогут никогда.***
— Какого чёрта ты так фальшивишь?! — Я не фальшивлю. Мне лень напрягать связки. — Серьёзно? А на выступлении тоже так будешь? — Ты идиот, что ли? Конечно, нет. Хотя, что я спрашиваю… — Вот и сейчас потрудись петь нормально, и прекрати строить из себя невесть что. Чонгук нажал на повтор трека и тяжело вздохнул. Их репетиции утомляли. Видимо, петь Чимин любил чуть меньше, чем танцевать, оттого так серьёзно к фестивалю не подходил. Либо просто потому, что там нет никакой награды, и потому, что с ним поёт Чонгук. Чон сам как бы тоже не в восторге, но выбора нет. А Чимин ленится и бесит этим ещё больше, и Чон уже готов пустить себе пулю в лоб, если этот кошмар не закончится. Но внезапно Чимин поёт нормально, вытягивает все ноты и прекращает выделываться, успокаиваясь на время. Чонгук благодарно возводит глаза к потолку и складывает руки, слыша смешок со стороны. Они впервые поют вместе. И именно поют, а не один мычит, а второй пытается исправить ситуацию. Чимин долго не хотел репетировать, ссылаясь на то, что им достаточно разок вместе прогнать и готово. Чонгук, собственно, тоже так считал, но сам один песню пропевал. И Чимин её тоже пропевал, Чон сам пару раз слышал, но вот когда сроки начинают поджимать, а университет стоит уже давно пустой, Чимин, наконец-то, издаёт из себя нормальные звуки и начинает работать. Дружескую атмосферу на сцене они вряд ли создать смогут, но будет достаточно и того, если они не станут метать друг в друга молнии. Хотя рождественская песня смотрелась бы от этого ещё веселее, но всё же не стоит. Они уже успели быстро договориться по поводу одежды, сославшись на милый домашний стиль, потому что косухи и чёрные джинсы были бы не в тему, и забивают на любые действия, решая просто спеть со стойками. Они поют ещё пару раз от начала до конца, отмечая про себя, что их голоса действительно хорошо звучат вместе, а потом Чонгук путается в словах и издаёт какой-то совсем непонятный звук, отчего Чимин взрывается диким хохотом и дубасит Чона рукой по спине. Чонгук тоже смеётся, чувствуя неловкость за свою ошибку, но Чимин лишь заливается сильнее, когда тот вновь решает запеть, а голос предательски вздрагивает и срывается. И напряжённой атмосферы как не бывало. Чимин начинает веселиться, явно забывая, с кем он это делает, и заражает своим весельем Чонгука, который опускается на корточки и даже не пытается успокоиться. Он снова набирает воздуха в лёгкие, подносит микрофон ко рту и вместо ожидаемого пения хрюкает и заливается смехом опять, заставляя Чимина свалиться в новом приступе рядом. Они приходят в себя через несколько минут, прерывисто дыша и заглушая рвущиеся наружу остатки. Чимин вытирает рукавом выступившие слёзы и дышит через рот, потому что чувствует, что может снова взорваться. Гук трёт живот, потому что тот болит от смеха, и машет на себя рукой, сгоняя краску с лица. Чимин падает на попу и вытягивает ноги перед собой, тряся головой, и краем глаза замечает, что Гук делает то же самое, садясь на прохладный и далеко не идеально чистый пол своими светлыми джинсами. Брюнет облокачивается головой о позади стоящий стол и чуть отодвигает свои длинные ноги вперёд, оставляя их согнутыми в коленях, и прикрывает глаза. Чимин двигается к нему чуточку ближе, соприкасаясь локтями, и кладёт голову на плечо, тяжело вздыхая и чувствуя, как Гук мгновенно прижимается своей сверху. И на них мгновенно обрушивается вся, казалось бы, ушедшая усталость, срывая глубокие вздохи и давя своим грузом на плечи. — Я так устал, — тихо произносит Чимин и закрывает глаза. Облокачиваться о плечо Гука очень удобно, а ещё тепло и приятно. Стоп. Облокачиваться о плечо Гука?... — Осталось пару дней, и всё закончится. — Ты куда-то собираешься на каникулах? Хосок говорил, что куда-то едет с тобой. — Собирался. Но, к сожалению, не получится. — А почему? — Внезапно появились дела, которые отложить отец не может, а я обещал помочь. — Вы, наверное, дружно живёте? — Вполне. — Это хорошо. Чимин замолкает, думая, что его семья тоже дружная, но шебутная до жути. У Чонгука, наверное, она более мирная и тёплая. У него они немного повёрнутые, правда, терпимо, но их статуса и положения Чимин никогда не разделял, поэтому и сбежал из Пусана в Сеул за мечтой. — Чимин? — А? — Пойдём домой или ещё раз споём? — Давай просто посидим так немного, а потом ты снова задашь мне свой вопрос. Чон хмыкает и прикрывает глаза, погружаясь в умиротворённую тишину. Усталость, как оказалось, играет с людьми в свою игру, отчего они вмиг преображаются и становятся спокойными и даже чуточку приятными. Голова Чимина тяжёлая, но не прям чтобы очень. Гуку удобно облокачиваться своей сверху и сидеть так с закрытыми глазами. Вообще, это странно, но раз истеричка номер один не возникает, то пусть будет пока так. А ещё им бы не помешал, наверное, разговор по душам, и тогда их непонятной войне мог прийти конец. Если, конечно, такое вообще возможно, в чём Гук очень сильно сомневается. — Эй, ты не уснул? — Чимин ёрзает головой и поднимает её, переводя неуверенный взгляд на брюнета. Чон недовольно открывает глаза и качает головой, а затем слабо улыбается и вновь спрашивает: — Домой? — Домой. Они собираются молча, потому что Чимину неловко, он какой-то слишком мягкий и уязвимый, а Чон слишком устал, чтобы думать. Гук закрывает класс на ключ и не спеша бредёт вслед за Паком, который почему-то не убегает вперёд него и не избегает его общества. Гук застёгивает новое пальто, повязывает шарф, ищет взглядом охранника, который, видимо, уже ушёл спать, и просто оставляет ключ на столе, расписавшись в журнале. Чимин возвращается с улицы обратно в помещение, хмурится и недовольно спрашивает: — Ты скоро там? Пойдём уже, хватит копошиться. Как девчонка, честное слово. Чонгук удивлённо вскидывает брови, а затем хмыкает и идёт за сбежавшим Паком следом. Тот специально больно проходится дверью ему по лбу, гадко смеётся и отбегает на пару шагов, хитро щурясь. Чон знал, что здесь должен был быть какой-то подвох, отчего тяжело вздыхает и качает головой, потирая место ушиба. Пак, как маленький. Только бы шалить и издеваться, делаясь в глазах девчонок крутым парнишкой. А Гук та самая цель Чимина, над которой Пак и вздумал измываться. Только цель с характером и тоже очень вредная по натуре. Чонгук загребает ладошкой немного выпавшего снега и с силой запускает снежок рыжеволосому в голову. Чимин, не ожидавший такого поворота, и спокойно шедший чуть впереди, чуть пошатывается вперёд и переводит на Гука шокированный взгляд. Чонгук весело смеётся и принимается отступать, видя, как Пак скалится и нагибается за оружием. Он уворачивается от летящих в него шариков, громко хохоча и дразня Чимина, а затем быстро подхватывает немного снега с крыши машины и кидает в ответ, попадая точно по носу и заливаясь смехом ещё больше. Чимин тоже смеётся, отряхивается и забавно фыркает, а затем резко подрывается с места, набрасываясь на Чона и собираясь повалить его в небольшой сугроб. Гук сопротивляется, ставит подножку и валит Чимина, но тот хватается за него пальцами и тянет за собой, заставляя упасть на спину рядом. Чимин заливается новой порцией смеха, прикрывая рот ладошкой и еле различимо говорит: — Дебил. Гук смеётся чуть меньше, потому что снег попал ему за шиворот, и корчит рожу: — Сам такой. Чонгук поднимается, вытряхивая снег из пальто и кривясь от неприятных ощущений, а затем поворачивается к Чимину и протягивает руку. Чимин смотрит недоверчиво, а затем хмыкает и хватается своей. Брюнет тянет парня на себя, помогая подняться, а затем резко разжимает пальцы, заставляя Чимина повалиться обратно, и заходится громким хохотом, быстро сбегая с места преступления. Чимин весело щурится и усмехается своей глупости, быстро поднимаясь и принимаясь догонять Чонгука. Чон останавливается уже на остановке и часто дышит, переводя дыхание. Чимин подлетает следом, хватает брюнета за шкирку и запихивает ему туда снега, громко смеясь на ухо. Чон шипит и принимается вытряхивать снег, который умудрился попасть за кофту, неприятно холодя кожу. Чимин хохочет, сгибается пополам и смотрит из-под чёлки весело-весело. Брюнет по-детски показывает язык и прыгает на месте, стараясь избавиться от снега под пальто. Гук устало выдыхает и поправляет разлохматившиеся волосы, стряхивая с них остатки замёрзшей воды. Чимин успокаивается, приводит себя в порядок и шумно выдыхает через рот, переводя взгляд на брюнета. Гук стягивает с волос прилипшие кусочки снега и забавно сводит глаза к переносице, отчего Чимин слабо улыбается и подходит ближе, поправляя складки чужого шарфа. — Заболей, святоша. Воспаления лёгких тебе. — Спасибо, Чимина, – Чонгук хмыкает и убирает руки, давая парню спокойно поправить собственный съехавший шарф. Пусть Чимин привычно кусается, а взгляд откуда-то добрый и весёлый, без вечной злобы и недовольства. — Я, наконец, отдохну от тебя в универе. — А я от тебя дома. — Или в больнице, — Пак хмыкает и убирает руки. Он поднимает на Гука глаза и насмешливо улыбается, иронично вздёргивая одну бровь. — Я передам через Тэхёна специально для тебя мороженого туда. Чонгук фыркает и отворачивается, натыкаясь взглядом на подъезжающий чиминов автобус, к которому тот незамедлительно направляется, несильно пихнув Гука плечом на прощанье. Чон закатывает глаза и качает головой, зарываясь носом в шарф и пряча руки в карманы. Он замечает блеснувший задорный взгляд в чужих тёмно-шоколадных глазах и прячет лёгкую улыбку за тканью шарфа. Возможно, они никогда и не смогут подружиться, но против таких вечеров младший ничего не имеет.