От перемены мест слагаемых...

      Как долго он просидел, подпирая головой стену, Анатолий не знал. В себя его привёл звонок домофона — привезли заказ из ресторана. Насмешка судьбы — хочешь рассмешить Бога… Он словно в трансе забрал контейнеры, расплатился, унёс всё на кухню, сгрузил на стол. Взгляд зацепил связку ключей, и Анатолий с какой-то отстранённостью подумал, что ужин не удался — ни праздничный, ни прощальный.       Он смотрел на прозрачный пластик, сквозь который были видны розовые завитки креветок между зеленью салата и сырной стружкой, на все еще теплый на ощупь тонкий белый пенопласт, прятавший — он знал — горячее нежное мясо, хрусткую соломку картофеля, на маленькие коробочки с пирожными. Его разбирал безудержный смех только от мысли, как он будет всё это доедать, давясь резными украшениями из овощей и захлёбываясь шампанским.       Куда это теперь девать? Анатолий вообще сомневался, что ему кусок в горло полезет. Выкинуть? Наверное, да. И он бы выкинул, но тут в дверь опять позвонили.       «Надо же, какой я сегодня востребованный», — усмехнулся он, открывая замок.       За дверью стоял смущённый парнишка — сосед сверху. Он теребил полы клетчатой рубашки, надетой поверх белой футболки, взлохматил и без того растрепанные волосы, тут же отдернув руку и спрятав её за спину, и, переминаясь с ноги на ногу, пробасил:       — Дядь Толь, денег не займёте? Я отдам, — тут же заторопился он, испугавшись, что ему откажут. — Получу на днях зарплату и отдам.       — Тебе зачем? — равнодушно поинтересовался Анатолий, просто чтобы что-то сказать.       — С друзьями собрались посидеть, а у меня пожра… поесть нечего.       Мужчина уже собрался было достать портмоне, но вспомнил о доставленном ужине. Не пропадать же добру.       — Пойдём со мной, — позвал он парнишку. — Забирай, мне это уже не нужно, а вам как раз, — кивнул он в сторону стола.       Парень недоверчиво перевёл взгляд с заставленного деликатесами стола на Анатолия. Тот махнул рукой:       — Забирай, забирай. Всё свежее, только что привезли. И денег не надо. — «Всё равно выкидывать собирался, а так хоть молодёжь нормальной еды попробует», — подумал, но вслух ничего не сказал.       Уговаривать долго не пришлось. Парнишка — Анатолий всё никак не мог вспомнить его имя — радостно улыбнулся, смущённо пробубнил благодарность и, сгребя в охапку все контейнеры, растерянно посмотрел на Анатолия.       — Что? — устало спросил тот.       — А Вы это… Вы мне дверь откроете?       Анатолий кивнул и, обойдя парня, двинулся в коридор.       — С Вами всё в порядке? — спросил сосед уже на пороге. — Бледный вы какой-то…       — Всё нормально. Устал, — резко ответил Анатолий.       — Бывает, — кивнул парень. — Если помощь нужна будет там, или что — обращайтесь. Я наверху живу. Прямо над Вами.       Анатолий выдавил из себя улыбку — на слова сил уже не было. «Ничем ты мне помочь не можешь, малыш».       Закрыв за соседом дверь, соскользнул по стене на пол и просидел так довольно долго, не ощущая ничего — ни холода, ни боли, ни ярости, ни обиды. Словно Сашка, уходя, забрал с собой способность чувствовать.       Дальше жил, как в тумане: что-то делал, с кем-то встречался, возвращался по вечерам домой, утром просыпался и вновь ехал на работу, но в душе прочно поселилась тянущая, вытягивающая жилы боль, которая мешала ему двигаться, есть, пить, дышать. Анатолий не обращал на нее внимания, не думал. Пройдет, всё пройдет.       Не проходило ― когда через две недели после Сашкиного ухода секретарь положил перед ним голубой конверт, в котором лежало приглашение на свадьбу Егорова, боль затопила всё и он потерял сознание, зажав открытку в руке с такой силой, что её с трудом смогли вытянуть приехавшие медики.       Близкие знали, а остальные шептались по углам, сплетничали по курилкам — девушка бросила. Анатолию было наплевать. Он умер. Выгорел, вымер, осталась лишь оболочка, измученная и безразличная.       Он не ожидал. Это какой же сволочью надо быть, чтобы пригласить бывшего любовника на собственную свадьбу?! Хотел, чтобы у него не осталось никаких сомнений? Так он и так поверил, без доказательств.       Анатолий запретил себе думать о Сашке и вспоминать его. Просто вычеркнул пять совместных лет из памяти, а честнее сказать — вырвал с кровью.       Теперь он никогда и никого не подпустит к себе настолько близко. К чертям эту любовь, ничего хорошего в ней нет. Тот, кто ещё сегодня смотрит на тебя почти как на бога, завтра запросто всадит тебе нож в спину. Анатолий всегда это знал, но с Сашкой позволил себе забыть. Но теперь-то он не повторит подобной ошибки, больше никаких отношений, никакой душевной близости, только трах для снятия напряжения и поддержания здоровья. И от молодых он теперь тоже будет держаться подальше. Не для него они.       В больнице, где ему пришлось проваляться почти месяц, Анатолий познакомился с Егором. Поначалу приглядывался к мужчине, а потом, откинув в сторону стеснение и стыд, подошёл и спросил напрямую. Чуйка его не подвела, Егор был «свой». Простой и понятный. Наверное, поэтому их знакомство растянулось на годы — они общались, трахались, не надоедали друг другу. Для Анатолия это был просто дружеский секс, а что там думал Егор, его не интересовало. Егор недовольства не высказывал, ни на чём не настаивал, и Анатолия это вполне устраивало.       С Егором было спокойно. Анатолий мог позвонить ему и рассказать о своих проблемах, не особо, правда, открываясь. Егор не лез с советами, не закидывал его вопросами, не проявлял сочувствия, просто внимательно слушал. Анатолий почему-то был уверен, что Егор действительно его слушает, хотя и не видел его в эти моменты. От этого становилось легче и часто ответы приходили сами собой, когда Анатолий проговаривал всё то, что его беспокоило, вслух.       И секс… У Егора не было комплексов, его не нужно было уговаривать. Иногда между ними тянулось нежное, томное, глаза в глаза, с переплетенными пальцами и мягкими от поцелуев губами. Иногда срывалось в грубое, яркое, до стиснутых бедер, сжатых волос, открытого горла. Но всегда удовольствие.       И ведь Егор не был особенно привлекателен — обычная, ничем не примечательная внешность: русые волосы, в которых, если очень присмотреться, уже можно было рассмотреть седину; карие глаза, в минуты гнева темнеющие почти до черноты и становящиеся медовыми, когда у него хорошее настроение; прямой нос с тонкой полоской шрама поперёк почти незаметной горбинки. В одежде отдавал предпочтение джемперам, толстовкам, кроссовкам, джинсам. Он был весь прост и удобен.       Если бы кто посмотрел на них со стороны, едва ли догадался бы, что они ровесники — Анатолий выглядел старше. Возможно, из-за тяжёлого, вечно хмурого взгляда. А может из-за его любви к строгому деловому стилю. Или от того, что рядом с худощавым и ничем не выделяющимся Егором Анатолий смотрелся ярче, солиднее.       Он не спрашивал, где и кем Егор работает, из разговоров, оговорок догадывался, что тот занимает какую-то невысокую должность на местном заводе. То ли бригадир, то ли мастер. Анатолию было всё равно.       Встречались у Егора, и за четыре года Анатолий так ни разу и не пригласил его к себе. Незачем, это только его территория, чужим здесь делать нечего. Мой дом — моя крепость. И для Анатолия это было действительно так.