Хашираме в голову пришла «великолепная» идея — пригласить на ужин посланников из страны Молний, и Тобираме нельзя было игнорировать этот вечер. Он ненавидел светские приёмы, где нужно думать над тем, что ты делаешь и что говоришь, а воздух так тяжёл, что впору резать кунаем. В атмосфере зажатости нет места нормальному человеческому общению, особенно если сидишь за столом в компании недавних врагов. Большую неприязнь у сенсора вызывали только Учихи.
А ещё Тобирама был страшно зол на Мито. Узумаки притащила из Водоворота свою младшую сестру, Мэгуми, взбалмошную и говорливую особу, которая просто не давала ему прохода. Если Мито надеется таким образом устроить личную жизнь сестрёнки, то глубоко ошибается. Сенджу уже скрепили союз с Узушио браком Хаширамы, зачем ещё и Тобираме жениться? Пускай ищут для Мэгуми другую жертву.
И только ради долбанной вежливости приходилось развлекать девчонку, сдерживая желание указать ей на её место. Не будь она такой надоедливой, Сенджу, может быть, и присмотрелся: Мэгуми недурна собой, молода, с хорошей выносливостью и наследственностью, психика не испорчена службой на фронте. Но эти дурацкие ужимки, закатывания глаз, улыбочки и просто море ненужных слов, которые исторгал её рот, не делали чести младшей Узумаки. Они с Мито были разными, как небо и земля, как отражение наоборот.
Вот и сейчас Мэгуми, сидя слева от Тобирамы, жужжала над ухом обо всяких глупостях. Ей было плевать на остальных гостей, она развлекала саму себя, чего нельзя было сказать о Токе. Двоюродная сестра откровенно страдала, в плену у Учих она чувствовала бы себя уютней, чем за этим столом. Девушка нервно теребила палочки и поправляла чёлку, пальцы то и дело начинали барабанить по столу.
Мито восседала с таким лицом, словно была императрицей, не меньше, и дела простых смертных её не касались, Хаширама всеми силами пытался разрядить обстановку, но никто, кроме Куроки, не поддерживал его энтузиазма.
Ичиро Юри с каким-то мрачным торжеством наблюдал за присутствующими, явно вынашивая козни против Сенджу. Они с сестрой сидели рядом, облачённые в серо-голубые кимоно, с одинаковым кошачьим разрезом светлых глаз, с похожим овалом лица, красивые какой-то самобытной и ядовитой красой.
Акира-сан играла роль прилежной химе клана, изо всех сил пыталась казаться холодной, пресной и скучной, хотя Ки просто кричало. Она убрала волосы наверх, открыв точеную шею и беззащитную ямку между ключицами. Шею, которую Тобирама когда-то хотел переломить. Нужно было содрать с неё эту треклятую маску еще тогда, два года назад, когда была такая возможность. Нельзя было отпускать девчонку, он должен быть прыгнуть за ней с того обрыва, обшарить каждый клочок леса и приволочь в Коноху хоть за волосы.
«Чудесный» семейный ужин взорвало предложение Хаширамы. Поженить их Току и этого… молокососа? Политика политикой, но сестрёнку жалко.
Их перебранка взбесила Тобираму, хотелось проехаться кулаком по холёной физиономии Ичиро, и только клятва, данная Хашираме, сдержала сенсора. Он обещал брату сохранять спокойствие, что бы ни случилось. Но кто сказал, что нельзя будет начистить ему морду чуть позже? Завтра или послезавтра, например.
Когда он узнает, из-за чего между ними зародилась такая дикая неприязнь, и не дай Боги, Юри совершил по отношению к ней какую-нибудь гадость или непристойность — Тобирама порвёт его голыми руками.
Но всё это не сегодня. Он обещал Хаши.
А сейчас Сенджу до тошноты надоело участвовать в этом спектакле абсурда, его тошнило от показного гостеприимства Мито, болтовни Мэгуми, раздражающего смеха Нобу Куроки, глупых замечаний сопляка Юри и лживого равнодушия Акиры-химе.
Почему она не может вести себя естественно?
Ведь Акира-сан умеет улыбаться нормально. В память шиноби врезалась самая первая улыбка, которую он увидел, едва опоздавшая девушка вошла в беседку кланового сада. Анализируя своё воспоминание, сенсор понял, что адресована та была ему. Не всем сразу, а именно ему. Как и теплый взгляд светло-зеленых глаз.
Ещё Юри-химе могла быть настоящей. Живой. Если только не пряталась под маской. Как тогда, после боя с братом. Шумно дышащая, возбужденная и рассерженная, она пыталась ударить Тобираму. В тот момент шиноби не заострял внимание, но позже, вспоминая её насквозь промокшую и порванную одежду, мужчина скрипел зубами от мыслей об этих обтянутых тканью бёдрах. Особенно врезалась в память дыра на животе, открывающая вид на маленький аккуратный пупок, усеянный каплями воды и мурашками живот, к которому хотелось прикоснуться. Провести ладонью по гладкой коже, слизать капли, стекающие с волос на шею, изучить мягкие изгибы женского тела, почувствовать губами биение пульса и услышать сдавленные вздохи у себя над ухом.
Эти мысли были такими неправильными, что хотелось вырвать их, как злокачественную опухоль.
Им суждено быть похороненными в голове Тобирамы на веки вечные. Потому что эта девушка — принцесса. Химе старого и могущественного клана, игры с которой могут привести к проблемам для Конохи. А ещё на её руках кровь многих Сенджу, она прошла войну и вовсе не была наивной дурочкой, какой иногда хотела казаться — об этом не следует забывать. Для приятного времяпрепровождения существуют другие женщины, стоит лишь захотеть. Благо, есть, из кого выбирать.
Одумавшись, Сенджу понял, что Акира-сан и Мэгуми обмениваются взаимными пикировками, нацепив отвратно-слащавые улыбочки. Узумаки старалась побольнее кольнуть Юри, а та мужественно контратаковала.
— Разведка. Иногда зачистка…
— Даже не верится… — Мэгуми прикрыла ротик ладонью и захлопала глазами.
— Отчего же? — вырвалось у Тобирамы, которого донельзя раздражал этот фарс. — Мы даже встречались на поле брани. Пару лет назад Акире-сан удалось провести меня. Мы тогда были врагами.
Взгляд, как щелчок, и внутри что-то болезненно перемкнуло. Это чувство нехватки воздуха очень, очень ему не понравилось.
Куноичи открыла было рот, чтобы дать достойный ответ, как вмешался Хаширама. Он призывал к миру и согласию, вид у него был такой, будто брат сейчас впадёт в самую глубокую в мире депрессию.
Из уважения к хозяину гости прекратили задирать друг друга, и за столом воцарилось даже какое-то подобие веселья. Саке потихоньку делало свое дело, даже младший Юри перестал крыситься, но Тобирама к выпивке не прикоснулся. Ему не терпелось оказаться в одиночестве, потому что обычно слаженные и трезвые мысли сенсора путались, и виной этому была девушка напротив, что медленно и степенно доедала онигири.
К нижней губе прилипло рисовое зернышко, которое она никак не спешила убирать, и это раздражало. Пока Акира-сан внимательно слушала Хашираму, Нобу, этот недоделанный соблазнитель и позёр с отшибленной головой, привлёк её внимание и так, словно жеста естественней не было, смахнул своим грязным пальцем приставший рис с её губы.
Тобирама больше не мог здесь находиться.
— Прошу прощения. Меня ждут срочные дела в резиденции, — отчеканил шиноби, поднимаясь.
Никто и слова не успел сказать, как Сенджу был снаружи. Он ушёл быстро и решительно, чтобы никто не успел его окликнуть и остановить. Желанная прохлада обволакивала, темнота скрывала от посторонних глаз, да и по улице в такой час мало кто шатался. Свежий воздух вытеснил из ноздрей вездесущий запах лилий.
Хотелось просто прогуляться по ночной Конохе. В дом, куда шиноби переехал после женитьбы Хаширамы, он не спешил, в резиденцию — тем более. Бесконечные бумаги, списки, талмуды, свитки поперёк горла стояли. Хаширама всеми силами отлынивал от бумажной работы, поэтому львиную часть приходилось разгребать Тобираме.
Через некоторое время мысли Сенджу вернулись к светлому дому брата.
Акира-сан. Ичиро Юри. Нобу Куроки. Дипломаты. Заложники. Если страна Молнии нарушит мирное соглашение, ему придется убить их.
Всех.
***
Акира влепила братцу звучную пощечину, отчего черноволосая голова мотнулась в сторону. Удар был крепким даже без усиления чакрой. Юноша, пылая, дотронулся до пострадавшей щеки и злобно уставился на куноичи.
— Рехнулась? — тон не предвещал ничего хорошего.
Химе поднесла сжатый кулак к носу младшего Юри. Даже во тьме улицы, озарённой редкими горящими окнами и тусклыми фонарями, её глаза светились от возмущения.
Девушка кипела.
— Это за твоё дурное поведение, Ичиро. И за то, что ты оскорбил Току Сенджу при всей родне, — Акира едва сдерживалась, чтобы не отметелить его прямо на улице, под окнами жилого дома.
Между ними трещали разряды, ещё чуть-чуть, и грянет гром.
— Тебя это не касается!
— Ещё как касается. Боги, дайте дяде Яцучи прожить как можно дольше, с таким предводителем, как ты, наш клан пойдёт ко дну, — прошипела куноичи, подходя ближе. — А, может, я зря отказалась от должности Главы, м? Ещё не поздно всё пересмотреть, ты ведь знаешь, старейшины тебя никогда не любили.
Ичиро отодвинул сестру рукой и шагнул на безопасное расстояние. Его чакра стала вязкой и вибрировала от негодования и еле сдерживаемой агрессии.
— Знаешь, что, онее-сан? — неожиданно спокойно произнёс парень. — Иди-ка ты к Шинигами в задницу.
— Если не научишься себя вести, мы оба туда отправимся!
Мгновение, и младший скрылся во мраке улицы.
— О, Боги, спасите наш клан, — Акира сжала пальцами ноющие виски.
Нобу, наблюдавший весь этот спектакль, ободряюще похлопал девушку по плечу.
— Радость моя, идём, я тебя домой провожу. Ты же знаешь своего брата, он неисправимый идиот.
Акира подавила расстроенный вздох и несильно сжала руку товарища, которая всё ещё покоилась у неё на плече.
— Я плохая старшая сестра, Нобу. Надо было больше времени уделять воспитанию братьев, ведь они рано потеряли мать. А я… эх!
***
Шёл третий час ночи. Ещё немного — и начнёт светать: восток озарится нежным заревом, багрянец и золото разукрасят горизонт, звёзды растают одна за другой. Ночь, полная тяжёлых дум, уйдёт вместе с серебристой луной, а тревоги растают под первыми лучами солнца.
Акира всё ещё стояла на веранде, стискивая холодными пальцами деревянные перила, невидящий взор был устремлен не в сад, шумящий первой листвой, а куда-то далеко и глубоко. Мысли метались, как пойманные в клетку птицы, бились о прутья и не находили выхода.
Химе клана Юри задыхалась: оттягивала несуществующий ворот, глотала влажный ночной воздух, и всё равно задыхалась. Удавка, сплетённая ею самой, туго охватывала шею — чуть-чуть, и она точно умрёт.
Так больно, так пусто… Словно слезают кровоточащие лоскуты, оставляя душу обнажённой.
Акира просунула руки под мышки и спустилась в сад, собирая босыми ногами росу. Начало весны, всё цветёт, пробуждается, и лишь одна она увядает. Это странное болезненное чувство тревожило даже во сне, заставляя просыпаться и глядеть в тёмный потолок. И снова думать, думать, думать…
Только что Акира засекла неподалеку присутствие знакомых чакр, она их давно запомнила, эти АНБУ стали такими привычными, родными, почти как члены семьи.
Принцесса посмеялась собственным абсурдным мыслям.
«Не доверяет. А как вообще можно доверять такой, как я?».
Акира сама не заметила, что чувство, бывшее некогда маленьким и удобным, внезапно разрослось, будто Ядовитый Лес Хаширамы Сенджу. Разрослось и заполнило щупальцами каждую клетку тела, отравило кровь, отравило воздух, которым она дышала. Она боялась верить в то, что вечные подколы Ичиро имеют под собой основание, но кого хотела обмануть, себя?
Кому нужна эта оболочка, оставшаяся от принцессы Юри, красивая, но пустая? За душой у неё нет ничего, ни женского тепла, ни мудрости, ни милосердия. Разменяла на силу, жажду битвы и дурную славу.
Повернуть бы всё назад, да поздно. Она взяла разгон и во весь дух мчалась в направлении пропасти, чтобы сорваться в свободный полёт, а там либо воспарить так высоко, что даже солнце не сможет опалить крылья, либо упасть вниз и разбиться о скалы.
Иногда Акира думала, что было бы лучше остаться там — в холодных горах страны Земли, песке Суны или густом лесу страны Травы. Как существовать дочери войны теперь, когда мир обрушился так резко и внезапно? Как адаптироваться к мирной жизни? Химе грезила о ней, а теперь не знает, что делать.
Взгляд упал на сливовое дерево, под которым две ночи назад стоял Сенджу. Он пришёл просить прощения за грубость и казался вполне искренним. Ночью всё кажется другим. А днём — хлёсткий взгляд и несколько коротких фраз. Разговор как с пустым местом.
«Я не пустое место, — одернула себя Акира. — Горе тому, кто в этом сомневается».
Она негодовала и злилась на саму себя. Как угораздило так влипнуть? Зачем? Что, забот мало? Мало боли и шрамов на сердце?
— Ду-у-ура, — сквозь зубы процедила куноичи и топнула ногой. — Какая ты дура, Акира-сан.
«Служить Райкаге-сама и своей стране — это всё, что тебе светит. Это великая честь, не забывай» — настойчиво шептал внутренний голос. Ехидный, смеющийся.
А над Конохой занимался рассвет.
