***
Мучительно долгие и бесполезные, по мнению Тобирамы, переговоры подошли к концу. Эта идея по разделению биджу между деревнями была сама по себе провальной, но Хаширама оставался непреклонен до самого конца. Он считал, что если уравнять силы между пятью Великими Странами, то вероятность войн и конфликтов сведётся к минимуму, и ради этого он был готов пожертвовать собранными Хвостатыми. Всё время Сенджу младшему оставалось только в бешенстве сжимать кулаки, чтобы ненароком не заехать нии-сану по голове. Но, когда тот с выражением вселенской скорби на лице начал биться лбом о столешницу, читать сентиментальную проповедь и умолять остальных Каге выслушать, Тобирама не выдержал. К его огромному удивлению, несговорчивые и сварливые правители деревень смягчились — наверняка речь брата затронула что-то глубоко спрятанное в их зачерствелых и алчных душах — и им всем удалось, худо-бедно, прийти к соглашению. Могло показаться, что в этот момент наступило долгожданное равновесие, о котором мечтал Хаширама, однако Тобирама радоваться не спешил. Он никому из них не верил. Змеи просто затаились и перестали шипеть, но зубы их были полны яда. Естественно, Казекаге был в своём репертуаре и долго бурчал по поводу того, что Суну вечно обделяют, что страна Огня захапала себе все самые плодородные земли, что он этого так не оставит, но Тсучикаге на пару с Мизукаге пригрозили встать на сторону Конохи, если страна Ветра решит воевать, и тот быстро присмирел. Райкаге всё время был мрачен и угрюм. Причиной тому была весьма нестабильная ситуация в стране Молний. Эй каждый раз дёргался и рычал, стоило желчному старику Мизукаге тонко намекнуть ему о том, что Кумогакуре стоит на пороге гражданской войны, поэтому свои притязания Райкаге может засунуть в одно место. Сам младший Сенджу дёргался не меньше, и причиной тому были не только переговоры. Стоило ему хоть на секунду позволить себе задуматься о Юри-химе, сердце начинало бешено колотиться. Как там Акира, очнулась ли от своей проклятой комы, справился ли Йошичи-сан? Сплошь вопросы без ответов, и они сводили его с ума. Тобирама чувствовал, что закалённый годами разум медленно, но верно, погружается во тьму, и он теряет самообладание. Тысячу раз шиноби задавался вопросом, для чего оно послало ему это испытание, для чего мучает и терзает, но ответа найти не мог. И вот сейчас, приближаясь к воротам деревни, Сенджу грызло какое-то липкое, дурное предчувствие. Он нарочно не пытался найти чакру Акиры, словно боялся снова её не почувствовать. Такое вынужденное затягивание давало Тобираме возможность морально подготовиться к худшему, но искушение было так велико… Сенсор стиснул кулаки от напряжения и поймал на себе обеспокоенный взгляд Хаширамы. Нервозность младшего передавалась старшему, и сенсору тяжело было сознавать, что он заставляет нии-сана переживать за него, ведь у Хокаге и без того проблем по горло. А сейчас стоял тот час, когда на небе начинали гаснуть первые звёзды и солнечные лучи мягко приподнимали завесу сумрака над лесом. В воздухе пахло недавним дождём, прозрачные капли звенели на голых ветвях — мир готовился к зиме. Скорое возвращение и радовало, и тяготило одновременно, хотя это были взаимоисключающие чувства. Но в последние месяцы Сенджу привык к странностям, и виной этому была, конечно же, Акира. Она внесла сумятицу в его чёткий, буквально выверенный по часам, мир. Едва они с отрядом миновали знакомые врата, к ним навстречу ринулись шиноби с приветствиями. Они отвешивали почтительные поклоны и улыбались открыто и немного смущённо, и в улыбках их Тобираме виделось облегчение. — Хокаге-сама! — С возвращением, Хокаге-сама! — звучало со всех сторон, и Хаширама, заливисто хохоча, пожимал им руки и похлопывал по спинам. Погрузившись в свои мысли, Сенджу младший недовольно нахмурился, когда перед ним в облачке серого дыма появился один из Анбу. — Тобирама-сама… Сенсор окинул ниндзя в маске Совы внимательным взглядом, словно желая прочесть мысли прежде, чем тот заговорит. — Слушаю, — в привычной для себя резкой манере отчеканил Тобирама. Но этот боец, этот видавший виды анбушник отчего-то медлил, будто собираясь с духом. Он переступал с ноги на ногу, сжимал и разжимал кулаки. Как генин какой-то, честное слово. — Говори, Сова, что случилось? — сдерживая нетерпение, проговорил Сенджу. И тогда, контрастируя с весёлыми криками Хаширамы, прозвучал тихий голос шиноби, и Сенджу ощутил, как земля под ним пошатнулась. — Тобирама-сама, я принёс вам дурные вести.***
Акира сидела на полу тюремной камеры, прислонившись спиной к стене и закрыв руками голову. Это помещение было совсем не похоже на то, куда её посадил Тобирама в прошлый раз. Здесь было сыро, холодно и тесно, кровать заменял тощий соломенный матрац, на котором отдавливала бока, наверное, не одна сотня заключённых. На потолке располагался маленький круглый плафон — единственный источник слабого света в этом подземелье. Каждый вдох сопровождался тупой болью, заставляя вспоминать, как тяжёлые ботинки Анбу впечатывались в рёбра. Браслеты не давали возможности ни применять дзюцу, ни окутывать тело защитной чакрой, потому химе оказалась совершенно беспомощной перед тремя шиноби. Она помнила каждый удар, нанесённый жёсткими кулаками, помнила, как яростно пыталась отбиться и даже ранила кого-то, но ей заломили руки, а потом вовсе швырнули на пол, не прекращая своих издевательств. Казалось, это продолжалось долгие часы или даже дни — Акира совершенно утратила ощущение реальности. То она засыпала или просто отключалась от боли, то её будили и продолжали, задавая бесконечное множество вопросов, осыпать градом ударов. Они хорошо знали своё ремесло, а Юри с бесконечной тоской признавала, что когда-то, в прошлой жизни, и сама была на месте этих Анбу, точно такими же изуверскими способами пытаясь вырвать из преступников или пленных правду. Они задались целью сперва сломить её дух и волю, подавить тягу к сопротивлению, чтобы безвольное тело стало послушной марионеткой. И в очередной раз, когда Акира едва не теряла сознание от боли, одновременно со скрипом железной двери раздались скрипучие голоса каких-то самодовольных стариков. Они были громкими и резкими, как вгрызающаяся в металл пила. В голове и без того пульсировал раскалённый шар, а на языке чувствовался привкус крови. Поднявшись на локтях, Юри разглядела сквозь завесу растрёпанных волос знакомый силуэт. Конечно, Иоко-сан тоже пришла полюбоваться на ненавистную проститутку, коей старуха когда-то обозвала принцессу. Злая ухмылка украсила разбитые губы куноичи. — А-ах… вы тоже здесь…- выдохнула она, но получилось нечто, больше похожее на смешок. Признаться, Акире было плевать на эту женщину, но она всё же не горела желанием её здесь видеть. Зашуршал тёмный балахон, и желчная старейшина приблизилась, взирая на попавшуюся шпионку сверху вниз, вкладывая в этот взгляд всё имеющееся у неё презренье. — Я была права на счёт тебя, — старуха опустилась на одно колено и попыталась поймать сухощавыми пальцами подбородок куноичи, но та яростно дёрнула головой, не позволяя к себе прикоснуться. Иоко-сан надменно цокнула. — На этот раз тебе не избежать правосудия, убийца. Последнее слово она выделила, словно подводя под ним жирную черту. — Если кто и имеет право меня судить, то это явно не вы, — Акира чувствовала, как пульсирует чакра Иоко, она каждой своей клеточкой излучала желание вцепиться девушке в горло. — Дерзишь даже сейчас, дрянь? — сквозь зубы процедила старейшина, и в чёрных глазах сверкнуло холодное пламя. — На этот раз за тебя никто не заступится. Ни Хокаге, ни его брат… На этих словах будто осколком стекла по сердцу полоснули. Акира не могла, у неё просто не доставало сил представить себе, как отреагирует на такую новость Тобирама. Она предала его, предала его доверие. — Вы трое — жалкие и мерзкие шпионы, у которых хватило наглости пойти против мирного договора. Вашими стараниями союз между двумя странами находится под угрозой, и Райкаге, как и вы, сполна ответит за своё вероломство! Слушать Иоко было невыносимо, каждое слово рвало мозг, скручивало суставы, а к горлу подкатывала тошнота. Но подспудное чувство предательски шипело, что старуха права. Во всём права. Они действительно совершили непростительный проступок, требующий заслуженной кары. Химе по-прежнему была распластана на полу, будто жертва, и окружена теми, кто желал ей мучительной и долгой смерти. Находиться в таком положении было унизительно, поэтому Акира, собрав волю в кулак, медленно села и встретилась с Иоко-сан глазами. — Я почувствовала вашу ненависть сполна ещё в тот день, когда на переговорах вы обвинили меня в смерти своего племянника, Шуичи… — Не смей произносить его имя! — та дёрнулась было, чтобы ударить куноичи, но в последний момент сдержалась. Наверное, её насторожил неподвижный, какой-то неотмирный взгляд Юри-химе. Принцесса набрала полные лёгкие воздуха, и ей почудилось, как трутся друг о друга осколки рёбер. Но показать свою боль не позволяла гордость, ведь она всё ещё не сломлена. — … и вы, должно быть, страстно искали возможность отомстить мне, Иоко-сан, — холодно говорила девушка, в то время, как старуха пылала от гнева. — Как паук, ждали в тени, следя за каждым моим шагом. Так вот, наслаждайтесь, но знайте, что месть не вернёт вам мальчишку… Старейшина грязно выругалась, но в этот момент куноичи подхватили под мышки сильные руки. — Довольно ядовитых речей, Акира-химе, — это был один из избивавших её Анбу, она навсегда запомнила эти ладони. — Сейчас вами займутся шиноби из клана Яманака, они прочтут все ваши воспоминания, касающиеся нахождения в Конохе. Советую вам не сопротивляться, иначе будет хуже. Акиру будто током шарахнуло. Читать воспоминания… Что может быть ещё хуже этого? Если Яманака удастся влезть в её рассудок, он может увидеть всё, и каждый из этих Анбу, каждый из этих сварливых желчных старейшин узнает, настолько близки они были с младшим Сенджу. Принцессу мелко затрясло. Она еле перебирала ногами, а в спину пихала грубая рука. — Мы уже побывали в голове у вашего приятеля, на очереди вы и ваш брат… «О, нет…» — мысли метались в панике, а лёгкие наполнила тяжесть. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, а под сердцем скребётся острый коготок страха. Ни в коем случае нельзя позволять Яманака проникнуть в её сознание, это может повредить репутации Тобирамы, а этого принцесса никак не могла допустить. Он не заслужил такой подставы с её стороны, а в том, что старые интриганы обрадуются возможности попортить сенсору кровь, девушка не сомневалась. Сенджу не раз упоминал, что многие из них его не жалуют. А вдруг они уже знают? Если менталисты побывали в голове Куроки, то наверняка выяснили, что, точнее, кто послужил причиной их ссоры. И если Яманака ничего не пропустил, они также должны были знать, что тот считает Акиру предательницей, которая срывала задания и выполняла их миссию спустя рукава, но кому до этого дело? Её дела плохи при любом раскладе. — Быстрее, Юри-химе, вас уже заждались, — сопровождающий затолкал её в просторную мрачную комнату и громко лязгнул засовом. Акира тяжело вздохнула, выныривая из воспоминаний. Сердце полнилось тягучей тоской и томилось в неопределённости. Она будто двигалась вслепую, наощупь, вдоль склизских и холодных стен, не ведая, что творит, не зная, что будет завтра. Но тот факт, что она не дала мозголому покопаться в своей памяти, грел душу чадящим костром. В прошлый раз, когда Иокэчи окунулся в глубины её разума, принцесса сама дала разрешение посмотреть, чтобы тот смог найти события у реки, которые бросили на репутацию Инацумы несмываемую тень. Но в этот раз химе отчаянно сопротивлялась, молясь, чтобы ментальные барьеры выстояли. И они не подвели — всё-таки это было работа Акеми Узумаки. Но кто знает, что было, если бы место Иокэчи занял Йошичи-сан, тот ведь во много раз сильнее. Мог бы пробиться. Юри поёрзала на холодном полу, делая попытку подняться. Тело болело нещадно, стоит сказать спасибо анбушникам за то, что приложили её ещё раз после отказа продемонстрировать воспоминания. Недавно приходил ирьенин, чтобы подлатать особенно серьезные травмы, девушка понимала — ей не позволят загнуться раньше времени. Гудела и голова из-за издевательств над разумом. Наверное, если они каждый день будут пытаться вызнать таким образом правду, рано или поздно она просто сойдёт с ума. Но лучше так, чем позволить им увидеть сокровенное, то что принадлежало только ей и Сенджу. Каждая секунда рядом с ним была наполнена бесконечной нежностью и счастьем, никто не имеет права влезать, ведь если они узнают и увидят, то обязательно очернят все светлые моменты своими грязными языками. Конечно, в этом случае Тобирама сможет заткнуть им глотки, но каково будет ему самому? Как он будет чувствовать себя после того, как его личная жизнь будет выставлена на всеобщее обозрение, точно книга? Акира зажмурилась и спрятала лицо в ладони. Ведь если… если выпотрошат её душу, менталисты, а затем и старейшины поглядят на то, как они… О, Ками… Принцесса не смогла сдержать стона, чувствуя, что начинает задыхаться. Боги, как это всё низко и мерзко! Как Яманака могут жить со всем тем, что видят в человеческих головах почти ежедневно? Неужели к этому можно привыкнуть? Во что бы то ни стало надо держаться. И сейчас, охваченная своими болезненными мыслями, Акира не сразу осознала, что дверь в её камеру отворилась — настолько быстро это произошло. Сердце подскочило вверх и застряло в горле тугим комком. Колени задрожали. С трудом отлепившись от стенки и подняв глаза, она увидела Тобираму.***
Не помня себя от ярости, он ураганом ворвался в камеру, где держали Акиру. Замерев на пороге, окинул беглым взглядом фигуру неуверенно стоящей на ногах девушки. Гулко хлопнул дверью. Она была жива. Она вышла из этого проклятого анабиоза только лишь затем, чтобы снова разбередить ему сердце. На какое-то мгновение Сенджу ощутил облегчение и радость от сознания того, что Акира всё-таки проснулась, но радость эта быстро сменилась всепоглощающей горечью. В этот раз принцесса влипла так сильно, что давать прогнозы он не решался. Слушая отчёт Анбу о том, как дипломаты из страны Молний попались на шпионаже, внутри у ниндзя всё переворачивалось с ног на голову, а фундамент, на котором держались остатки самообладания, стремительно разрушался. Акира предавала его всё это время. Но как, как такое могло быть?! Она была настолько искренней и открытой, что подделать эти эмоции казалось невозможным! Скрипнув зубами и хищно сощурившись, Тобирама стал медленно, шаг за шагом приближаться, отмечая, что на скуле принцессы цветёт большая сиреневая гематома, а губы, сладкие и нежные, дарившие часы незабываемых ласк, разбиты до крови. Анбу избивали её, не гнушаясь своими методами в попытках докопаться до истины, и сейчас Сенджу их люто ненавидел. Но ведь он сам дал им право пытать преступников! Акира держалась рукой за свой локоть и взирала на него с немым изумлением, со страхом, широко распахнув глаза, и в неверном свете лампы они казались почти чёрными. Видя, что она собирается что-то сказать, Тобирама рывком преодолел разделяющее их расстояние и, впечатав девушку в стенку, угрожающе навис над ней. На долю секунды прекрасное лицо исказила гримаса боли, и боль эта мгновенно передалась ему, усиливая и без того адские душевные муки. — Ну же, скажи, — прорычал он глухо, сжимая плечи Акиры и пожирая её безумным взглядом, — скажи, что ты не виновата, скажи, что была честна со мной, скажи, что это всё большая ошибка, скажи — и я тебе поверю. Он не узнавал этот голос. Он принадлежал не ему, а какому-то постороннему человеку с выгоревшим нутром. Сенджу не отводил от неё взгляда и еле сдерживался, чтобы не стискивать пальцы слишком сильно, ведь глаза Акиры были наполнены болью до предела. Отчаянный взор блуждал по его лицу, будто пытался найти в нём что-то. — Тоби… — сказала, нет, шепнула она на выдохе, и этот звук пробудил в нём вереницу ярких воспоминаний. Так же чувственно она шептала, обнимая его за шею, прижимаясь близко-близко, и казалось — её сердце колотится в его груди. — Я не могу… этого сказать. Эти слова разрушили последнюю надежду, которую вопреки всему хранил Тобирама. Он надеялся, что всё это навет, ошибка, заблуждение, но Акира не стала отпираться. Знала, что бессмысленно. — Почему? — он наклонился ближе, не разрывая взгляда, почти касаясь лбом её лба и чувствуя исходящий от принцессы запах крови. — Зачем ты так поступила? Почему ты лгала мне?! — Я не лгала. Тобирама усмехнулся. — Конечно, ты не лгала. Ты всего-навсего скрыла от меня то, что тебе было велено заниматься шпионажем. Что ты манипулировала мной, а я, как неразумный мальчишка, тебе верил… Акира вцепилась пальцами ему в предплечье и яростно зашептала: — Я тобой не манипулировала! Я была честна в своих чувствах, и я не стремилась выполнять данное нам задание, я не хотела шпионить и сливать важные сведенья, я хотела тебе рассказать, но… — Но? — ещё одна усмешка обожгла губы. — Но что? Что тебе помешало, Акира? Ты помнишь, как обещала быть со мной откровенной, но слово своё ты не сдержала, так как я смогу тебе поверить после этого? Больно… Так больно, словно рёбра разорвали стальными крюками и вынули из груди горячее, ещё дымящееся, сердце. Акира мелко дрожала и дышала часто, поверхностно, то и дело морщась от боли. Её пальцы с отчаяньем цеплялись за рукав Тобирамы, словно она пыталась удержаться на плаву в бушующей горной реке, которая хотела её утопить. Сенджу чувствовал, как сгущается её чакра, насколько она взволнована, и даже слова она выдавливала с большим трудом, как если бы её горло сжимала чья-то рука. — Возможно, дело в моём малодушии, но я… боялась. Я не смогла рассказать тебе потому, что не вынесла бы твоего разочарования во мне. И я ведь… — она замолчала в сомнении, -… я могла поставить под удар брата и Нобу, и мир между нашими деревнями мог пошатнуться. Я хотела сама справиться со всем этим, я хотела что-то сделать, но… — Юри осеклась, как будто ей не хватало воздуха. — Я не хотела вмешивать тебя во всё это. И снова его захлестнуло возмущение и ярость. — Вот как? За кого ты меня вообще принимаешь? — процедил он сквозь зубы. — Не хотела вмешивать? Побоялась? Хорошо хоть, у тебя хватило мужества признать свою вину. Пальцы Тобирамы разжались, и он отвёл взгляд, не в силах больше смотреть ей в лицо. — Значит, за всё проведённое вместе время я не заслужил твоего драгоценного доверия, Юри-химе? Он чувствовал, как Акира дрожала, и едва не поддался глупому порыву обнять её, прижать к себе, но этот поступок мог добить его гордость. Акира шумно сглотнула. — Я доверяю тебе больше, чем самой себе. Она знает, что говорить, знает, как надо себя вести, чтобы заставить Сенджу потерять голову. Но в этот раз у неё не получится. — Я больше не верю словам. Акира стояла перед ним, беспомощная, как дитя, и путалась в собственных мыслях. Осознание ужасной ошибки, отвратительной ситуации, в которой она очутилась, давило со всех сторон, и до конца не верилось в то, что этот кошмар происходит с ней. По глазам Тобирамы она видела, насколько ему больно, во взгляде поселилось отчаянье и почти безумство. Он не хотел верить в услышанное, и ещё неизвестно, что наболтали ему Анбу и старейшины. Он был готов ей поверить, более того, он этого хотел, но Акире совесть не позволила начать отпираться и валить всю вину на Нобу с Ичиро. Все её попытки вымолить прощение будут выглядеть жалко. Она проклинала свою нерешительность и недальновидность - всё-таки надо было раньше рассказать ему обо всём, а что теперь? Тобирама будет глядеть на неё лишь с презрением, и это его право. Этот холодный тон, чужой голос. Он отвернулся, верно, чтобы не смотреть на ту, что подвела и оскорбила его. — Что ты успела сообщить своему руководству? — требовательный вопрос. — Ничего важного, — облизнув пересохшие губы, ответила Акира и поразилась тому, как глупо это звучит. — Я не стремилась выведать какие-то тайны, я не хотела вредить вам. Это не ложь. Она говорила с трудом, рассказывая о том, что передавала через осведомителя, вкладывая всю свои искренность, чтобы хоть чуть-чуть обелить себя перед ним. Пытки Анбу не сумели её сломить, но сейчас, под пристальным взором Тобирамы она чувствовала, что ломается, рассыпается осколками. Он слишком честный, слишком правильный, принципиальный. Он ненавидит ложь, и только Юри виновата в том, что загнала себя в эту ловушку. Тобирама гордец, каких поискать, и она протопталась по его гордости грязными сапогами, изорвала, как лист бумаги. Ох, если бы она рассказала ему раньше, если бы набралась смелости… Боль пожирала изнутри и знание того, что он мучается не меньше, сводило с ума. Хотелось подойти и обнять его, чтобы понял всё без слов, но Акира боялась, что Сенджу её оттолкнёт. Да и есть ли у неё право трогать его сейчас? — Ты видел воспоминания Нобу? — спросила девушка, едва дыша. Тобирама, стоявший до этого неподвижно, пошевелился. — Нет, — хлёсткий взгляд опалил Юри до костей. — Я их пока не видел, после доклада Анбу я сразу отправился к тебе. — Он называл меня предательницей. И он прав… — продолжала куноичи, опустив голову. Собственные слова казались тошнотворными. — Я предала Кумо, предала тебя, предала саму себя. Слуха достиг сухой смешок. Неужели ему весело? — О, нет, Акира. Ты гораздо более верная дочь страны Молний, чем сама о себе думаешь. Каждое слово резало точно бритва. Тобирама сделал шаг вперёд и коснулся её разбитой щеки, и в этом жесте Юри почудилась капля сдержанной нежности. — Это всё живёт в тебе так глубоко, что не вытравишь. Да и было ли у меня право требовать, чтобы ты изменила деревне и самой себе? Ты была и остаёшься шиноби. Ты не стала моей до конца, и это только моя вина. Моя ошибка. Акира перехватила руку мужчины и прижалась к ней губами. В уголках глаз вскипели солёные капли и скользнули вниз, прочерчивая дорожки на запылённом лице. — Тоби… — Не называй меня так, — ответил резко и хотел забрать руку, но Акира не пустила. Вздохнула судорожно, и кожу его обожгли её слёзы. — Я не хочу так жить… — прошептала она, но Тобирама услышал. — Если мне суждено умереть, пожалуйста, убей меня сам. Она чувствовала, как он напрягся, и сама была натянута до предела, как звенящая тетива. Ещё одно слово, шаг — и сорвётся. А в следующий момент почувствовала вторую руку мужчины на своих волосах. — Ни перед одним врагом я не чувствовал себя настолько беспомощным, как перед тобой, Акира. Голос Тобирамы был глухим и печальным, словно грудь его сдавили тяжёлые камни, и каждое слово давалось с трудом. Она видела как двигаются в полутьме его губы — так близко… Чувствовала на коже его дыхание и ненавидела себя в этот момент. Ненавидела лютой ненавистью. — Я не пускала Яманака в свои воспоминания не потому, что не хотела, чтобы они увидели переданные мною сведенья. Я не хотела, чтобы они узнали о том, насколько тесно ты связан со мной. Не хочу, чтобы это вредило твоей репутации. Сенджу тяжело вздохнул, и принцесса ощутила, как горячие пальцы коснулись кожи за ухом. Это простое прикосновение заставило вспыхнуть и задрожать. — Не тебе думать о моей репутации. Тепло его рук исчезло, и Акира обхватила себя за плечи в надежде хоть так уберечь себя от колючего холода, что наполнил сырую камеру. Она не знала, чего желает больше: чтобы Тобирама ушёл или чтобы остался. Смотреть и слышать его было невыносимо, но без него жизнь теряла смысл. Она ни разу не говорила ему, что любит, также, как и не слышала от него слов любви, но это чувство невесомо скользило между ними, делая пылкие речи ненужными. — Ты серьёзно оступилась, Акира, — после долгого молчания произнёс Тобирама, а собственное имя, сорвавшееся с его уст, показалось резким, как росчерк клинка. Он вновь отвернулся, не желая смотреть на неё. — Только Боги знают, как я разъярён и разочарован, но всё же я не желаю тебе зла. У Юри сжалось сердце. Она не вынесет его великодушия, пускай лучше своими руками заберёт её жизнь. — Последний раз я попытаюсь вытащить тебя из ямы, что ты сама себе вырыла, а потом… — он сжал кулаки и решительно направился к выходу, борясь с желанием снова посмотреть на неё, прикоснуться. — … потом мы с тобой распрощаемся. Навсегда. Лязгнула дверь, и Акира, не сдерживая больше слёз, безвольно сползла на пол, чувствуя, как на месте души образуется чёрное зияющее нечто. Вот и пришла расплата, счастье взаймы закончилось.