Король Давашадил, четвертый своего имени, угасал. Поддёрнутые мутной поволокой глаза смотрели в пустоту, во что-то невидимое глазу, ссохшиеся руки с трудом сжимали тонкий пергамент. Ломкие волосы походили на высушенных солнцем змей, темными разводами блестя на плечах. Утонченные, красивые когда-то черты, словно пошедшая трещинами от знойной жары земля, ломкая бумага, с небрежной россыпью морщин.
Жалкое зрелище.
Несмело оборачиваюсь к Мантис, принимая реквизит для моего выставления очередной пришедшей из далека лекарки. Худощавая, с цепким пристальным взглядом, она не спускает с меня глаза, внимательно подмечая малейший жест. Бывшая нянюшка Её Высочества, даже иронично как-то. Закончив, логичным соглядатаем замирает у двери.
Привычными жестами готовлю рабочее место под апатичным взглядом Давашадила, незаметно пытаясь настроиться на похожее в Хании ощущение. От руки к голове и дальше, по внутренним линиям, методично и не торопясь, настраиваясь на куда более тонкую волну. К чувству потоков Рух.
Я никогда не умела этого, не была способна даже научиться, понимаю ясно. Просто тогда, у постели Принцессы, а может и куда раньше, словно кто-то щелкнул невидимым тумблером, переключил мое тело, мои потоки под нечто другое.
Кончики пальцев горят от желания ухватить тонкое крылышко, потрогать теплое золотистое свечение, ... изменить?
Перед глазами сплошное неясное марево - идеальное состояние. Я замираю, опуская взгляд на Короля.
С треском ухает куда-то вниз вся уверенность.
Это было... странное ощущение. Я плохо помню то, что натворила с телом Серендин, но тем не менее чувствую все, что тогда сделала. Смутное узнавание и я ухватилась за него, тренируясь в этом видении по дороге к столице.
Я не видела будущего, не видела желаний и мыслей людей, я просто чувствовала их. Малейшее ощущение, боль, удовольствие рецепторов, смутное раздражение кожи... все.
Это было самое ужасное, что я когда-либо испытывала. Тело словно парализовало, проткнуло сотнями невидимых глазу острейших игл. Пахнуло могильным холодном. Беспомощностью. Отчаянием.
Видеть истину каждого человека, самое сиюминутное, что может быть - проклятие.
Одному Богу известно, чего мне стоило сохранить самообладание и не отшатнуться. На мгновение я перенеслась в тело этого человека и прочувствовала все то, что чувствовал он е ж е с е к у н д н о.
И вправду, жалкое зрелище.
Восстанавливаю дыхание, широкими гребками погружаясь чуть глубже в эти ощущения и выныриваю из сенсорного шока, абстрагируясь, разграничивая мои и его ощущения. Мгновенно стало чуть легче, кому-то по ту сторону связи - явно тяжелее. Обоюдная ниточка трещит возмущенно, донося не самые приятные эмоции. Обрубаю разом - не интересует.
Король допускает толику интереса в мутный взгляд, чуть оживляясь. Неаккуратными мазками стираю головную боль от долгого чтения. В реальности - протягиваю питье (растворенный корень цицианы, простое успокоительное), абсолютно безобидное и не вступающее с никаким раствором в цепную реакцию, чтобы не спровоцировать повального и резкого срабатывания медленного яда, если таковой имел место быть.
Вскоре мужчину парализует окончательно - а потом, долгая, медленная и мучительная в своей неотвратимости смерть. Причина - маленький неприметный кристалл в изголовье кровати, запрятанный глубоко в массивную породу светлого дерева. Скопление темной Рух, каких-то отвратно пахнущих в ментале эманаций, ничего хорошего для ослабленного старостью организма.
С трудом разлепляю пересохшие губы, тихим, хриплым голосом спрашивая:
— Чувствуете общее ухудшение состояния, усугубление симптомов?
Давашадил чуть заторможенно кивает, простреливая меня-себя волной обжигающей боли. Кривлю губы от бесполезности привычных вопросов в данной ситуации. Как хорошо, что в этом мире не существует аналогий клятвы Гиппократа.
Это будет томный вечер.
***
Через хрустальный шар. Давашадил IV.
Свирепый черный лев Партевии ненавидел быть слабым. Слабость - самое худшее человеческое качество, темная коррозия, паразит на теле любого государства. Но видимо наступают и такие времена, когда паразитом становится сам Государь.
Отвратительно.
В его годы не задумываешься о смерти, о том, что ты оставишь после себя. В его годы не благословляешь дрогнувшей рукой свою дочь на брак с самым последним мужчиной, которого ты бы допустил к ней, будучи здоровым.
Барбаросса... Страшный человек. Давашадил никогда не был умел в политике, его стихия - война. Стихия же старшего Драгула, этих генералов по крови - интриги, подлость и изворотливость пытливого ума. В своё время он терпеть не мог таких как он. Но времена меняются и уже сейчас он готов допустить одного из них на трон своей Империи.
Времена меняются и Партевия должна восстать из пепла на костях чужих страданий в руках истинного паука, прячущегося под шкурой царственного зверя.
Но уже - без него.
Уходи девочка. Беги пока не поздно. Ты ведь понимаешь, что он сам, своей рукой подписал себе смертный приговор, благословив их брак?
Убегай девочка, пока паук не оплел и тебя.
Пока он не выпил все соки и из всех остальных вслед за ним.
***
— Простите, но я сомневаюсь, что смогу чем-то помочь вам, Ваше Величество. Никогда не встречала что-то подобное, боюсь ваш придворный лекарь справиться намного лучше меня, изучив вашу болезнь куда подробнее, чем то удастся мне в оставшийся вам срок.
Давашадил покровительственно кивает, откладывая пергамент. В его глазах нет ничего, кроме усталости.
Отвожу взгляд, собирая нехитрый скарб, и в последний раз мазохистом ныряю в эманации кристалла, записываю в подкорку мозга все свои ощущения - и обрубаю разом. По связи доносится видимое облегчение.
Тоже, та еще головная боль.
Мантис, кивнув мне, выходит за дверь, придерживая створку. Торопливо кланяюсь, и спешу вслед за ней, разворачиваясь к Императору спиной. Глаза невыносимо слезятся.
Тихий, хриплый, но все еще поразительно властный голос буквально пригвождает к месту:
— Беги, девочка.
Почти неслышимый скрип закрывающийся двери кажется оглушительным.
***
Через хрустальный шар. Джудал.
— Я... я согласна. — Серендин смотрит упрямо, фигурой излучает уверенность, которую, он был уверен, в себе не чувствует абсолютно. Забавная.
— Вот и славненько. Вечером, в старых туннелях под замком появится новое Подземелье. Не упусти свой шанс, старушка.
Джудал тихо смеется, отступая в тени, наблюдая за серьезным выражением на милом личике и не чувствует ничего. Удавшиеся партия не принесла видимого развлечения, а последствий ждать опять очень скучно.
— Знаешь, я тут подумал... Ты возьмешь меня с собой, Принцесса.
— Ч-чего!? — Девушка вздрагивает, с удивлением вглядываясь в мелкую фигуру мальчишки. — Совсем рехнулся? Фалан с меня три шкуры спустит за твою душонку!
— Выбирай. — Он равнодушно пожимает плечами, скучающе наблюдая за её возмущением. — Либо я и Подземелье, либо роль подстилки Барбароссы. Правда легкое решение?
Серендин начинала чувствовать, что искренне ненавидит его.
