:
Чанель сидит на крыше невысокого жилого дома в спальном районе Сеула. Обзор оттуда не очень уж захватывающий: с этой высоты видны только деревья, такие же серые жилые дома и небольшой парк, в котором играют дети. Но Чанель и не видит всего этого, ему и никакого вида не надо. В глазах все равно стоит картина сброшенного на холодный пол Бэкхена. Чанель очень жалеет, что не успел в тот момент заглянуть ему в глаза. Ему было больно? Он удивился? Разочаровался? А может, он и вовсе насмехался над ним, когда обнял его и хотел еще больше спровоцировать его? Он был такой теплый, когда обнимал меня. И Пак подумал, что его впервые кто-то обнял. Нет, конечно, не одна девушка успела за это время погреться в паковских объятиях, да и сколько раз он по-дружески валился на плечи своим друзьям. Но все это были объятия либо по его собственной инициативе, либо вынужденные. Никто за эти годы ни разу не обнял его так, чтобы он мог всеми рецепторами почувствовать чужое тепло, чтобы от прикосновений поднимался уровень адреналина в крови, чтобы обострились все чувства, чтобы потерять окружающий мир, чтобы… желать ответить на эти объятия. Признайся, ты хотел точно так же обнять его в ответ. А вместо этого толкнул его на холодные плитки. Но ведь Бэкхен даже не друг Чанелю, чтобы он мог его обнимать. Он даже не может сказать, что Бэкхен ему нравится. Да, Чанель находит его интересным, странным, красивым, иногда даже забавным. Но он, по сути, никто для Чанеля. А кто сказал, что он напрашивался к тебе в друзья? Ты слетел с катушек, а он хотел тебя успокоить. Даже если это прикосновение ничего не подразумевало, то стоило как минимум принять его, а не отталкивать. Он ведь пытался. Не-а. Все равно не буду извиняться, он сам виноват.:
Пак не встречал Бена следующие дни, но, сколько бы он его не избегал, он все равно знал, что они встретятся на футбольных тренировках. — Моя жена во время месячных прыгает резвее, недоноски! Вам ноги на что даны, засранцы? Утром шел дождь, но даже слякоть не остановила тренера вывести парней на улицу. Поэтому упражнения давались с еще большей трудностью: скользкая грязь все пачкала, а весь пот на коже противно высыхал от холодного ветра. — А теперь попрыгали до конца стадиона на правой ноге, мои балеринки! — кричал в самое ухо несчастному Киму тренер. — И чтобы с грацией, терпеть не могу ваши конвульсиообразные дерганья. Чанель нехотя, но выполняет указ. И вот он почти у конца стадиона, как слышит за спиной: — Пак, твой тупой мозг не знает, что такое грация? Какая из тебя балерина, если ты как медведь прыгаешь?! Пошел сначала! Ему приходится возвращаться на старт, и он снова принимается делать длинные выпрыги на одной ноге, что даже нагоняет отставших ото всех ребят, среди которых есть Бэкхен. Он неожиданно поскальзывается на скользкой слякоти и падает на бок, почти в самую лужу. Пак останавливается, подбегает к парню. Его белая футболка вся в грязи, а колено испачкано грязью и кровью. — Пак Тереза, отведи сосунка в медпункт, — кричит тренер, увидевший эту картину. — И не смей ждать сестру, сам как-нибудь вылижи его раны. Чанель помогает Бэкхену подняться, подставляет плечо, чтобы тот оперся о него. Вдвоем они кое-как доползают до медкабинета. Чан промывает ногу Бэкхена и усаживает его на кушетку, а сам принимается обрабатывать разбитое колено. Они оба молчат, и эта тишина давит. — Мы пойдем еще в кино? — нарушает молчание Бэкхен. — Ты все еще хочешь? — Чанель искренне удивлен. — Если бы не хотел, не спрашивал. — Д-да… Да, конечно. Он прикидывается, или ему реально насрать на то, что случилось? Пришла медсестра и начала ворчать на парней, что те без разрешения воспользовались аптечкой. — Отойди, я сама его осмотрю, — прогнала она Чанеля. Она потрогала лодыжку Бэкхена, и тот застонал от боли. — Да у тебя вывих. Я пока найду бинт, а ты, — она обратилась к Паку, — достань пока из шкафа его медкарточку. Чанель пошел к стеклянному шкафу и начал перебирать папки с фамилиями на букву «Б». Найдя карту Бэкхена, он все же решил заглянуть в нее из чистого любопытства. Но потом очень сильно пожалел, что сделал это. В 14 лет обнаружено шизоидное расстройство личности. Наблюдаются ярко выраженные симптомы экспансивного шизоида. Отказ от контакта с окружающим миром, отсутствие сексуального влечения, неприязнь к тактильному контакту, замкнутость, нет интереса к происходящему, угловатые жесты и неискренность. Назначена групповая терапия и лечение под присмотром психиатров, а также Чанель захлопнул папку и не стал читать дальше. Сердце колотилось как ненормальное. Он снова посмотрел на имя на папке, чтобы убедиться, что не ошибся. И не ошибся: это была карта Бэкхена. Эта информация во многом все объясняла. И странное поведение Бэкхена, и его замкнутость, и его неприязнь к прикосновениям, и его фетиш и нелогичность действий. Ты спутался с психически больным, Чанель. Чанель не мог понять, отчего же он так боится. Ведь сам называл его не раз шизиком, так что такого, если он всерьез им оказался? — Ты несешь медкарту? — окрикнула его женщина. Пак вернулся к тем двоим, бросил папку на кушетку и сказал, что подождет снаружи. Он долго стоял за дверью медпункта в ожидании Бена. И нервничал так, словно это не он узнал чужой секрет, а наоборот. Бэкхен на одной ноге доковылял до выхода, Чанель молча дал ему опереться о плечо, а сам положил руку тому на бок, чтобы помогать передвигаться. На стадион они, естественно, возвращаться не собирались, оно и понятно было. По пути зашли в раздевалку, где Ель забрал их сумки, и поплелись домой. Как и всегда, шли молча. А Чанель все думал, как он теперь должен относиться к Бэкхену. С одной стороны, было страшно, ведь он мог быть способен на что угодно. С другой, он даже сочувствовал в какой-то мере парню. И еще злился на себя, потому что сам не мог понять собственных желаний и мыслей. Его вырвали из раздумий: — Не хочу домой. Отведи меня куда-нибудь. Чан молча кивнул и не думая направился в сторону того дома, на крыше которого он на днях провел почти весь день. Когда они были в подъезде, он понял, что это была плохая идея: Бэкхену было тяжело подниматься по лестнице. Оказавшись на крыше, Чанель сказал: — Я знаю, здесь не очень краси… — Плевать. Они сели на небольшую бетонную ограду. Уже был закат, и солнце было ярко-оранжевым, окрашивая сизые облака и все небо в огненные цвета — как и бывает обычно после дождя. Пак не знал, о чем говорить. Не знал, как вести себя. Он вообще уже не знал, кто он и как жить, с тех пор как Бэкхен оказался в его жизни. Бён мелко дрожал от прохладного ветра, и Чанель это заметил. Он вообще понял, что Бэкхену, наверное, тяжело. Только обратил внимание на тугую повязку на ноге, на грязную (некогда белую) футболку, на мешки под глазами; вспомнил, как тот почти не живой лежал на больничной койке, или как был весь испачкан в крови, или как смотрел на него бездушным взглядом, а губа была рассечена, или как… Он не заслужил. Бэкхен почувствовал, как оказался в тепле. Чужие сильные руки притянули к себе и крепко прижали. Чанель уткнулся носом в его затылок, а Бэкхен блаженно потерся щекой о потную футболку Чанеля. Он не стал отвечать на объятия, но сказал: — Я же говорил, что это успокаивает. Чанель ровно дышал в шею парня, обдавая кожу теплым дыханием, что бежали мурашки по телу. После длинной паузы он сказал: — Тогда успокой меня в ответ. Бэкхен кое-как вытащил из прижатых друг к другу тел свои руки и слабо обвил их вокруг спины Чанеля. Для Чанеля эти объятия были чем-то новым. Теперь, в отличие от того случая в туалете, он мог насладиться ими сполна. Теперь весь мир концентрировался в Бэкхене, в его теплых руках, в его размеренном дыхании, в его тепле, в его немного влажных волосах, в его запахе. Ель сделал глубокий вдох, чтобы полностью ощутить чужой запах. Бэкхен пах сырой землей, немного лекарствами, чуть-чуть потом, но в основном чем-то неизвестно светлым, но вместе с тем грустным и равнодушным. Для Бэкхена же это тоже в какой-то мере были новые объятия. Он редко кому позволял к себе притронуться, поэтому каждому тактильному контакту давал название. Когда его хлопал по плечу отец, это были грустные прикосновения, когда его смотрела медсестра, это были рабочие прикосновения, когда его случайно касался Лухан кончиками пальцев, это были будничные прикосновения, когда он держал в руках ладони Чанеля, это были познавающие прикосновения, когда он недавно прижимался к Чанелю в туалете, это были успокаивающие объятия, а те, в которые он был заключен сейчас, он мог бы назвать извиняющими. И если обычно Бэкхен терпеть не мог всякие «прости» и жалость, то эти негласные извинения он радушно принимал, они не принижали чувство собственного достоинства, а наоборот — радовали. Сам не понимая почему, но он чувствовал, как Пак через них передает свое раскаяние. Бэкхен словно чувствует, что для самого Чанеля это тоже что-то новое, непонятное, неизведанное, но до невозможности приятное. Чанель вдруг полушепотом сказал: — Ты будешь считать до пятидесяти? — Ты настолько неспокоен? — Бэкхен тоже почему-то ответил шепотом, как будто боялся, что эту хрупкую идиллию разрушит громкий голос. — Настолько, что даже до миллиона считай — мне все будет тревожно. — Я до миллиона не смогу. — Просто считай. Бэкхен принялся монотонно отсчитывать числа. Только когда он почти дошел до двадцати, Чанель убедился, что он продолжает считать, и только тогда снова опустил голову тому на плечи, по пути едва ощутимо коснувшись губами шеи Бэкхена. Но для Бена это прикосновение было как электрошок, его всего передернуло, и он даже на мгновение сбился со счета. Однако вернулся к счету, посчитав это случайностью, и беспрерывно считал. Но Чанель-то сделал это далеко не случайно. Просто возникло жгучее желание попробовать бледную кожу на вкус. Он даже не успел толком с ним побороться, как быстро сдался ему. Одно невинное прикосновение хуже не сделает, правда ведь? Между тем эта монотонная череда чисел для Пака была словно колыбель, а когда она стала сопровождаться ленивыми поглаживаниями по спине, то он и вовсе начал ощущать сонливость. Разум был абсолютно пуст — никаких мыслей, дум, проблем или эмоций. Только единение с Бэкхеном. — …четыреста девяносто пять… четыреста девяносто шесть… Бен услышал сопение. Он остановил счет и повернул голову, тихо спросив: — Ты заснул? Ответа не было, и парень лишь вздохнул. Бэкхен заметил, что уже давно на небе светят звезды, а источниками света служат фонарные столбы. Спина затекла от долго сидения в одной позе, в горле пересохло, а нога отдавала болью. Заметно похолодало, и даже объятия уже не грели. Он не стал будить Чанеля, оставшись в том же положении. Бэкхен переждет. Это он делать умеет.