боль

В комнате темно и тускло, никакого солнечного света, только светильник помогает разглядеть хоть что-нибудь. Бардак полнейший: на полу тут и там валяется одежда, рабочий стол завален книгами и бумагами, на полках хаотично разбросаны всякие безделушки, мелочь и бумажный мусор. На расправленной кровати сидят двое парней. Бэкхен облокотился на спинку кровати и сидит по-турецки. Напротив него, подогнув под себя ноги, сидит Чанель. Бэкхен не знает, что в его комнате делает Чанель и тем более почему сидит на его кровати. Они делали домашнюю работу? Или он пригласил того к себе домой? Или Пак заявился без разрешения? В комнате и душно, и холодно одновременно. Может, это из-за запертых окон, а может из-за слишком близко сидящего Чанеля. И вроде бы так по-уютному тепло, но вместе с тем кажется, будто бы находишься среди белых больничных стен, от которых бросает в дрожь своей пугающей начищенностью. Пак сидит с каким-то загадочным выражением лица. Бен не знает, как давно они так сидят: может, только несколько минут, а может и пару часов. Он смотрит на Бэкхена с каким-то равнодушием и серьезностью, отчего становится как-то не по себе. Глаза не моргают, а веки слегка опущены, словно он сейчас вот-вот провалится в сон. Чанель наклоняется к Бэкхену. Ему некуда деваться, он даже отпрянуть не может из-за подпирающей его сзади кровати. Громко сглатывает и втягивает голову. Черт, почему я не могу говорить? Где мой голос? Чанель уже не просто наклоняется, а уже опирается на руки, нагнувшись к самому лицу Бэкхена. Тот словно весь сжимается от этой близости и несильно, предупредительно упирается ладонями Паку в грудь. Но Чанеля это словно не волнует, он продолжает напирать на парня все с тем же беспристрастным изучающим взглядом. Ель касается щеки Бэкхена кончиком носа, гладя ее и прикрыв глаза. Это служит сигналом опасности для Бена, и он уже с силой толкает Пака, наконец сумев выдавить: — Убрал. Чанель крепко хватает Бэкхена за запястья, что тот не может ими пошевелить. Теперь он ведет носом линию от скулы до подбородка, едва соприкасаясь с кожей лица, что это прикосновение кажется почти невесомым и нереальным. Бэкхен чувствует запах его шампуня — это едва уловимый аромат кофе. Бэкхен отворачивается, временно разрывая неприятный контакт, но это, кажется, злит Чанеля, и теперь он более настойчиво льнет к парню. Он опускается с подбородка к шее и плечам, а потом целует ямку между ключицами. Затем ведет дорожку из коротких поцелуев по ключице. Эти поцелуи не влажные и не смачные, а сухие и короткие, но до ужаса обжигающие. Бэкхена передергивает, когда Пак снова поднимается к лицу, не разрывая дорожку поцелуев, и упирается своим лбом в его, когда губы на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга. Он снова предпринимает попытку высвободиться, но его затыкают коротким и тихим: — Тшш. Тише. И остается только послушаться, потому что Бэкхену страшно. Чанель смотрит прямо в глаза, и взгляд у него темный и пронизывающий. Как у хищника, когда он собирается убить свою жертву. Губы обдает горячим дыханием Чанеля, что Бэкхен невольно раскрывает их. На лбу проступает испарина, и сердце начинает бешено биться. Господи, ну почему так страшно. Бэкхен уже давно разжал кулаки, но Чанель все это время держал его за запястья. Он наконец отпускает их и кладет свои ладони ему на плечи. Едва его руки оказываются на свободе, Бэкхен хватается за футболку на груди Чанеля и мнет в руках, когда Чанель в мгновенье сокращает расстояние между их лицами и целует его в губы. Тягуче, долго, пробуя на вкус, но не более. И Бэкхен, к своему собственному удивлению… отвечает. Неумело, даже неуклюже, но отвечает. Он уже начинает шумно выдыхать через нос, потому что воздуха не хватает, как Чанель первым разрывает поцелуй, и Бэкхен жадно глотает воздух ртом, словно долгое время пробыл под водой. Уголки губ Пака слегка приподнимаются в ухмылке, и он снова целует, однако уже коротко и нежно, давая Бэкхену проявить инициативу. Его руки переходят с плеч на талию и задирают края беновской футболки, что теперь он касается шершавой кожей рук живота. Бэкхену очень неудобно из-за спинки кровати, и Пак, заметив это, резко тянет его за туловище вниз, что тот падает головой прямо на подушку, а Пак теперь полностью нависает над ним. Он больше не целует, просто смотрит на парня и гладит его живот под футболкой, наблюдая за реакцией и ожидая, когда у него выровняется рваное дыхание. Когда его лицо вот так вот находится над ним, становится снова страшно. У того в глазах беспросветная тьма, и ни один мускул лица не дрогнет. Я столько терпел, вытерплю и это. Пак стягивает с него футболку, и теперь он лежит под ним голый по пояс, а уже чувствует, что никак не защищен и словно раскрыт всему миру. Чанель водит руками по груди, животу, бокам. И эти полупоглаживания не пошлые и не противные, а нежные и даже в какой-то мере приятные. Чанель исцеловывает чуть ли не каждый квадратный сантиметр его тела, и Бэкхен не может не жмуриться: то ли от боязни, то ли от приятных ощущений. Я не буду просить его остановиться. Не умолял его, когда он выбивал из меня душу, не попрошу и сейчас. Никогда не просил и не буд… Чанель прикусывает кожу на плече, и Бен удивленно ахает, слегка выгибая спину. Он снова примыкает к губам парня и прижимается к нему всем телом. И Бэкхена бесит то, что между ними остается чертова футболка Чанеля, из-за которой нельзя почувствовать чужое тело. Поэтому он кладет руки на затылок Пака и тянет к себе еще ближе, как будто можно еще интимнее, теснее, ближе. Между тем Ель нащупывает молнию на домашних шортах Бэкхена и расстегивает их. Медленно стягивает их, после того как разрывает поцелуй. Боже, он ведь не собирается этого делать, правда? Господигосподигосподи. — Ты покраснел, — хрипло прошептал Чанель. Он отбросил в сторону одежду и снова поцеловал в губы, в щеку, за ухо и сказал: — Приятно? — И какой-то незнакомый голос в подсознании шепнул следом за Паком: Признай, что ты не просишь его остановиться не потому, что ты гордый, а потому что тебе это безумно нравится. Да. Нравится. Что-то словно разом вспыхивает в нем после осознания этого факта, он всем телом горит, из него вырывается пламя, он не может и не хочет его сдерживать. Бэкхен скидывает с себя Чанеля и теперь сам садится на него. Берет обеими руками за голову и жадно, почти злобно целует. Рвано, смазанно и настойчиво. Пак кладет руки ему на спину и с таким же напором отвечает. Когда он задевает своим пахом чужой, невольно издает полустон. Ель поднимается и они принимают сидячее положение, не разрывая поцелуй. Бен перебирает темные волосы Чанеля на затылке. Когда Чанель слегка сжимает в своих широких ладонях его бока, он несдержанно мычит ему в губы. Бэкхен чувствует задом, как что-то в него упирается. Жар постепенно спадает, оба они успокаиваются. Поцелуй из ненормального и жадного становится медленным и словно ленивым, им хочется протянуть этот момент. От нехватки воздуха оба отстраняются друг от друга. Тяжело дышат, но не разрывают зрительный контакт. Очень долго просто сидят и глядят друг другу в глаза. Потом Чанель подносит ладонь к лицу Бэкхена, не отрывая то ли любовного, то ли равнодушного взгляда от чужих губ, гладит ее кончиками пальцев и говорит: — Проиграл. Бэкхен нехотя разлепляет веки. Первые тридцать секунд он пытается понять, где находится. Не обнаруживает рядом с собой в постели никого, видит дневной свет, льющийся из окон. В комнате идеальная чистота. В пижамных штанах тянет и пульсирует. Потом он переворачивается на другой бок, утыкается в подушку лицом и протяжно стонет в нее. Что это значило, господибоже? За 17 лет жизни это первое утро Бэкхена, когда он просыпается с возбуждением.

: Бен долго думал о том сне. Почему-то казалось, что было в нем что-то еще, но ему не удавалось вспомнить. Никогда Бэкхен не помнил сны так четко, ясно и подробно. Он даже помнил, какие книги лежали на полках за спиной Чанеля. Помнил очень многое, но некоторые слова Пака забыл или не мог разобрать. Бэкхен стоит в тени деревьев и смотрит на футбольное поле. Он может пока пропустить тренировки из-за поврежденной лодыжки, но все равно остался ждать Чанеля, потому что ходить вместе домой уже давно стало привычкой. Тренер наконец вывел парней на поле и дал им мяч, а до этого только заставлял делать сложные упражнения, не допуская мыслей о том, что они вроде как собираются играть в футбол. Ребята на поле водили мячи под аккомпанемент яростных криков учителя. Все потные, изрядно изможденные и напряженные. Чанель на поле выглядит довольно неуклюже, хотя у него вроде как получается. Кожа лица блестит от пота, волосы прилипли ко лбу, взгляд серьезно и напряженно следит за мячом. Когда Пак доходит до конца поля, устало переводит дыхание, вытирает подбородок воротом серой футболки и замечает Бэкхена под огромным дубом, который, сам того не замечая, неотрывно глядит на него вот уже 15 минут. Чанель улыбается ему, слегка приподняв уголки губ, и снова возвращается к тренеру и ребятам. У Бена от этой короткой улыбки сердце замирает, и он не может не вспомнить отрывки недавнего сна. — Не устал ждать? — интересуется Чанель, когда они идут домой, одновременно открывая бутылку воды и жадно припадая к ней — орущий тренер не давал сделать этого всю тренировку. А Бэкхен тем временем смотрит на горлышко бутылки и влажные губы Чанеля и понимает, что господи да, Чанель красивый. Пак, словив странный взгляд на бутылке, протягивает ее парню: — Ты попроси, если хочешь. Бэкхен неожиданно вернулся в реальный мир и от удивления опрокинул протянутую ему воду на себя. Холодная жидкость попала на грудь и живот, а рубашка моментально облепила кожу. — Черт, прости, — сказал Чанель, досадно цокнув. Бэкхен молча начал сушить рубашку, что могло показаться, будто бы он рассержен. Но на самом деле ему было стыдно за свою неуклюжесть. — Бэкхен, я не хотел, правда… — Пак начал суетиться, потому что Бэкхен не поднимал на него глаз и пугающе тихо тер ткань рубашки. Было страшно посмотреть в его глаза, в которых сейчас наверняка читался укор — а Бен умеет метать такие взгляды. — Не страшно. Пойдем. Когда подул ветер, Бэкхен задрожал от неприятной липкости на теле, и Чанель заметил это. А еще заметил рельеф на торсе под рубашкой и удивился, когда Бэкхен успел так подтянуться. Он бросил ему на голову свою олимпийку и сказал: — Надень, холодно. Бэкхен оценивающе посмотрел на кофту и сморщил нос: — Она воняет потом. — Уж какая есть. Нехотя, но Бен натянул олимпийку, застегнув до самого подбородка. «Тепло» — подумал он и зарылся в высокий ворот носом, засунув руки в карманы. Пак всю дорогу до дома рассказывал о книжных новинках месяца, манхве, Сехуне, немного о себе и о недавнем баскетбольном чемпионате, но Бэкхену было на эти рассказы наплевать, он просто смотрел на Чанеля и думал о своем сне, о том Чанеле, который резко отличался от реального, но вместе с тем был пугающе похож на него. И удивлялся, что Чанель из сна имел такие же плечи, такие же губы, такие же непослушные темные волосы, такой же голос, в точности до мелочей был копией настоящего. Как подсознание Бэкхена сумело с такой безошибочностью воспроизвести облик, если сам Бэкхен никогда не замечал всех этих вещей? Смотря на болтающего о ерунде и немного усталого Еля, Бен все равно вспоминал, каким Пак был в сновидении. Как тот Чанель целовал его. Как тот Чанель пугал его. Как тот Чанель нежно проводил по коже. Как тот Чанель испытующе смотрел на него. Как… — Проиграл! — радостно выкрикнул Чанель. — А? — Ты только что моргнул! Я в выигрыше. — Что? — Ты так пялился на меня, и я решил, что ты бросаешь мне вызов в гляделки. Но ты все равно крут, у меня у самого уже начали глаза слезиться. Точно, он тогда сказал мне, что я проиграл. — …победитель заслужил перекус, не думаешь? — А… да, — пребывая все в таком же отчужденном состоянии, кивнул Бэкхен. — Черт, ну что с тобой, Бэкхен? — услышал чуть ли не у самого своего уха парень. — Не надо было ждать меня, если ты устал. Тебя за руку подержать? — Да, пожалуй, — Бэкхен тряхнул головой, чтобы отогнать левые мысли. — Пойдем покушаем.

:

— Блин, я, кажется, переел, — сказал Пак, почесывая живот. — Из-за твоего обжорства мой кошелек стал в два раза тоньше, так что не жалуйся. — А ты едешь послезавтра со всеми в лагерь в горах*? Все второгодки поедут. — Пообещал Лухану, что поеду. — Будет круто, все наши тоже едут, — Чанель недовольно прошипел, когда подул холодный ветер. — Эй, верни мою кофту, высох ведь уже. — Не-а, — Бэкхен обхватил самого себя руками, защищая олимпийку, — теперь моя. Пак хотел зацепить парня за свою же кофту, но тот бросился бежать в сторону дома. «Бэкхен, я же умру от холода!» — кричал ему вслед Чанель, который успевал заливисто смеяться, а Бэкхен только улыбался и ускорялся, совсем забыв о лодыжке, усталости и вообще обо всем на свете, кроме Чанеля. Ель нагнал его только спустя несколько минут бега и принялся щекотать за бока. Тот сразу согнулся и хотел прикрыть живот руками, но получалось не очень. Бэкхен уже не просто хихикал, а смеялся в голос, сощурив глаза. Борьба была долгая, но ни один не хотел сдаваться, а Чанель устал. Он обхватил юркающего туда-сюда Бэкхена руками и сказал: — Все, хватит. Бэкхен перестал ерзать и вмиг успокоился, оказавшись заключенным в чужие руки. Оба первое время переводили дыхание, а затем Пак произнес: — Ладно, завтра отдашь. Бен послушно кивнул и был высвобожден из объятий. Бросил «пока» и уже не спеша пошел домой. В куртке уже давно не было нужды — он согрелся, пока сражался с Чаном и даже вспотел. Но он не собирался снимать олимпийку, пусть даже и ее запах усилился. Фу, воняет. Но он только глубже зарылся в нее носом. И не снимет кофту. Чанеля ведь.