:
— Давай выберем комнату поближе к девчачьему корпусу, — говорит Сехун, пока они вдвоем с сумками блуждают по коридорам жилого кампуса в поисках подходящей для них комнаты. — Чтобы было легче с Джухен видеться. Пак молча соглашается, потому что ему как-то наплевать, где будет комната — кровати-то везде одинаковые, а большего ему и не надо. По зданию эхом раздается стук чемоданов на колесиках, везде шум и споры, а Чанелю как-то не до этого, ему бы поскорее завалиться в постель, а то дорога очень утомила его. Ворвавшийся в комнату Ифань крушит его надежды и тянет осматривать окрестности. Уставший, сонный, с гнездом на голове и все в том же спортивном костюме, в котором он приехал, Чанель нехотя выползает на улицу, щурясь как крот от яркого солнца. Большинство ребят тоже повылезали из кампуса на воздух, едва успев бросить чемоданы в комнатах. — Хорошо-о! — потягиваясь и довольно прикрыв глаза, сказал Минсок, а потом обернулся на своих друзей и заметил кислый вид Пака. — Чанель, а чего это мы такие угрюмые, а? Кто нашу красавицу обидел? — Спать охота. — Очнись! — он стал трясти его. — Сегодня отдохнем! Ты ведь с нами вечером? — Спрашиваешь еще. — Напоследок потерев глаза, Чанель наконец-то улыбнулся и приободрился. Парни погуляли по округе, пока всех не позвали в общую столовую на обед. — Еда здесь паршивенькая, — сказал Лухан, пока вязкая каша с характерным звуком падала с ложки в тарелку, в то время как Бэкхен молча эту кашу ел. — Может, лучше по рамену, а? Бэкхен оторвался от еды, и, в силу того, что рот его был набит кашей, просто помотал головой и затем продолжил трапезу, не понимая, что Лухану эта пища отвратна. — Я все-таки сбегаю за раменом, ты пока подожди. Стоило Лу уйти, к нему подсел Сехун. Перегнувшись через стол, он спросил: — Ты как, Бэкхен? Что нового? Давно я с тобой не разговаривал. — В порядке, ничего. — У тебя это… с Чанелем как? — Все хорошо. — А он тебя не… — Нет. Сехун облегченно выдохнул, а потом продолжил: — Бэкхен, я хочу тебя кое о чем попросить. Я сегодня вечером сбегаю, и Чанель остается один. Он сегодня нервный, ты не мог бы за ним приглядеть немного? — и умоляюще посмотрел на него. После минутных раздумий Бэкхен ответил: — Ладно.:
Бэкхен хоть и пообещал, что приглянет за Паком, но он даже не видел его весь день. К вечеру в кампусе и вовсе было очень тихо, будто все уже легли спать. Устав от многочасового лежания и глядения в потолок, Бэкхен вышел прогуляться в лес. Вообще, в лесу было очень красиво. Знаете, все эти величественные стволы вековых гигантов, стрекот насекомых во влажных от дождя зарослях кустов, едва уловимый запах распустившихся цветов, усыпляющий полумрак и редкие лучи заходящего солнца, которые сумели пробраться сквозь густую крону. Жаль, что я не могу оценить этого. Пнув попавшуюся под ноги ветку, он засунул руки в карманы и шел дальше уже с грустью. Когда-нибудь он вернется в это место и посмотрит на лес с восхищением или хотя бы с ностальгией. А пока для него это просто темный лес, в котором ему, между прочим, очень холодно. Свернув назад, он возвратился в лагерь. Поднимаясь в мальчишеский корпус, он начал понимать, что где-то играет очень громкая музыка и танцуют люди. Он поднялся на этаж выше и увидел, как в общей большой гостиной комнате танцевали девушки и парни порядка 50 человек. Было душно и шумно. На столе в беспорядке валялась еда, везде были банки из-под пива и всякий мусор в виде каких-то фантиков, бутылок, перетоптанной еды и даже использованных презервативов. Из толпы танцующих выскочил Минсок и заметил ничего не понимающего Бена. Он перекинул руку через плечо и навалился на парня: — О! Бэкхен, подключайся, ты вовремя, — от него шел легкий запах алкоголя. — А учителя где? — Тебя колышет? Они вообще в другом корпусе спят, да и мы ведь тихие, так что не страшно! Где-то послышался звон разбитой посуды, но сквозь шум никто не обратил внимание. — Тут ребятки в бутылочку играют, пойдем-ка со мной, — потянул его Ким. На диванчиках сидели незнакомые Бэкхену парни и девушки, а на кофейном столике лежала бутылка. Минсок перекинулся с ними парой фраз, и они сели рядом с ними. Бену никогда доселе не приходилось играть в эту игру, но она ему не очень-то и нравилась, и, пока проигравшие выполняли желания других, он искал в зале знакомые лица. Краем глаза заметил пошатывающегося Ифаня с какой-то девушкой, а на импровизированном танцполе нарисовался Исин из футбольной команды. Когда Бэкхен проиграл, и его заставили массажировать пятки одному из игроков, он окончательно решил, что это идиотизм, и вышел из игры. Подойдя к столу с закусками, он увидел, что там безбожное количество алкоголя. И пустых бутылок становилось больше, чем невскрытых. Музыка барабанила по перепонкам, а никто уже толком и не танцевал — все просто пьяно качались под ритм. Бэкхен не нашел никого знакомого и с облегчением спустился к себе в комнату. Пока он шел по длинному коридору к себе, наткнулся на Чанеля, который раздраженно дергал за ручку двери и свободной рукой шарил в карманах. Твою же мать, а я уже подумал, что спокойно посплю. Судя по всему, он был пьян. Он толкал плечом дверь, не замечая Бэкхена. — Ты в комнату войти не можешь? Он дернулся на голос, сощурил глаза и посмотрел на Бэкхена. Не исходи от него запах алкоголя, Бен бы мог подумать, что тот просто утомился, а не пьян. — Кажись, я ключи потерял. — Ты тоже там был? Пак лениво кивнул, потом посмотрел снова на дверь, пнул ее и невнятно проматерился. — Тебе на свежий воздух бы, может и протрезвеешь, — и Бэкхен толкнул парня к выходу. На улице было холодно и темно, время было уже за полночь. Чанель пошагал в сторону леса, игнорируя предостережения Бэкхена. Последнему лишь пришлось догнать его и идти следом. — Ты пьян, кончай цирк. — Я пойду за Сехуном, у этого засранца были вторые ключи! — Он не в лесу, а наверняка со своей девушкой где-нибудь, идиот, — они уже оказались в плену высоких деревьев, хотя были только на опушке. — Он свою бабу на каждом углу жмет, а обо мне даже не думает, сукин с… — Пак поскользнулся на мокрой земле и упал в слякоть. Бэкхен устало закатил глаза и начал поднимать тело с земли. Чанель начал отмахиваться и бурчать: — Достал строить благородного, сам поднимусь. Я не алкашня какая-нибудь, думать еще могу. — А нехрен нажираться было, — начал злиться Бэкхен. — Это ты развлекаться не умеешь, псих-одиночка, — он поднялся и посмотрел на разорванные джинсы. — Кончай глядеть на меня, как на кусок дерьма. — Как будто ты никогда не обращался со мной, как с дерьмом. Повисло молчание, и Бэкхен успел пожалеть, что поднял этот разговор. Где-то над их головами разнеслось уханье совы и хруст веток с деревьев. Хоть и было темно, Бэкхен мог видеть, как Чанель пристально разглядывает его. Поняв, что они одни в лесу, хотя и всего лишь на его опушке, по всему телу Бэкхена пробежал холодок. — Забудь. Пошли обратно, — Бэкхен сделал пару шагов в обратную сторону, но Пак все так же стоял. — Чанель, пошли, мне холодно, — уже немного раздраженно протянул Бэкхен. А тот все стоял и не шевелился. Бену стало страшно, что у него снова эти его припадки, но тем не менее он подошел поближе и вкрадчиво спросил: — Ты в порядке? Он заглянул в глаза Чанелю, и было что-то в них такое страдальческое и усталое. Он помотал головой из стороны в сторону, поджав губы и немного нахмурив брови. Выглядел он, честно сказать, словно ребенок, у которого отобрали игрушку, и он вот-вот расплачется. — Черт, Чанель, я не то хотел сказать, ты прости меня. Бэкхен сначала не поверил, когда по левой щеке парня скатилась слеза, а он начал всхлипывать. Но позже из его сожмуренных глаз ручьем шли слезы, он шмыгал носом и дрожал всем телом, вытирая грязными руками щеки. — Пожалуйста, не извиняйся! — наконец выдавил он сквозь всхлипы, пока Бэкхен растерянно стоял. — Мне так фигово от того, что я с тобой делал, знаешь, Бэкхен. Боже, как ты терпел, тебе ведь и так тяжело было, ну почему ты молчал? Когда я смотрю на тебя улыбающегося, у меня дыра в сердце расходится. Мне так больно, когда я на тебя смотрю, что не верю, что ты перестал меня ненавидеть, что… — Ну хватит уже, Чанель, — мягко сказал Бен, обнимая его. По правде, ему самому стало грустно видеть такого разбитого и беззащитного Пака, хоть тот и был пьян. — … даже когда я чуть не убил тебя, меня волновала моя собственная задница, а не ты! А еще я бесился, что Сехун мог называть тебя Бэк, что твою гордость ничего не задевало, что ты не мог бояться меня, что тебе нравились мои руки, которые я ненавидел, — голос у него охрип от параллельного полускуления, и звучал он не совсем разборчиво. — Прекрати, не плачь, — у самого Бэкхена с каждым словом тяжелело в груди, и он уже сам был готов расплакаться. — А знаешь, я до сих пор помню, что в сарае на двери висел маленький колокольчик, но звенел он не так заливисто, как тот, что в нашем доме, но мне очень нравилось. А еще там всегда было светло, тепло и сухо. — Я не понимаю, о каком сарае ты говоришь… — Но мне было так холодно и липко, что до сих пор пом-мню. Мы с Юрой так любили играть там в детстве, но в тот день она пошла на день рождения Джимин, ей тогда одиннадцать исполнялось, точно помню… — Чанель, пожалуйста, не надо, пойдем. — Я играл в дарц, мне было так скуш-шно, а потом зашел папа, он сказал мне, что хочет поиграть со мной, я так радовался, он был таким веселым, и знаешь, я предложил ему сыграть в шашки, но он сказал: «Я знаю кое-что повеселее», и мне стало так интересно, но потом он… — Пожалуйста, замолчи, мне страшно, Чанель! — Бэкхен вцепился в кофту Чана и тряс ее, но тот не замечал, и продолжал сквозь слезы говорить. — Он стянул с меня шорты, и я сказал, что стесняюсь, но он меня успокоил, а потом избавился от трусов, и я прикрывался, но он ударял меня по рукам! Я так кричал, боже, было так больно. У меня перед глазами все плыло от боли, но я четко помню тот колокольчик на двери, и как все тело разрывалось на кусочки, а щеки жгло от слез, и горло надрывалось от визга. Я как сука умолял его остановиться, и было так отвратительно, что я его любил и хотел стать таким же, как он, а колокольчик молчаливо висел на двери… Бэкхен тоже рыдал, сминая в кулаках кофту Пака. Он еле слышно бормотал «хватит», и непонятно было, кому это было адресовано. Впервые Бену было так тяжело от чужой боли, от страданий другого человека, впервые было так нестерпимо больно смотреть на чьи-то слезы, и так хотелось успокоить Чанеля, заштопать отвратительные раны, и невозможно было слушать эти ужасные вещи. — А когда он законч-чил, он даже не ушел, он остался и долго смотрел на меня, как я валялся на полу, и все м-мои ноги были в розовой жидкости: это была моя кровь и его сперма, до чего же противно было. Мое лицо было все в слезах и соплях, а еще я не мог подняться, и просто свернулся клубком на полу и скулил как свинья, но ужасней всего было то, что он оделся и сел, и так пристально смотрел, и я все ждал, когда же наконец зазвенит колокольчик на двери, но потом просто заснул-л. А вот сейчас он говорит мне, чтобы я не возвращался, ты представляешь, теперь я ему совсем не нуже-ен… Чанель замолчал, но его тело продолжало содрогаться от всхлипов, а слезы не переставали струиться по щекам. Он наконец обвил руками Бэкхена, который тоже не мог перестать лить слезы. Он перестал комкать одежду и гладил парня по спине, пока тот не успокоился. Прошло уже много времени, и от долгого нахождения в одной позе у Бэкхена начали болеть ноги. Пак перестал плакать и уже просто шумно дышал ему в макушку. Парень попытался отстраниться, но Чанель крепче сжал за его спиной руки. — Я не ухожу. Пойдем в корпус.:
Бэкхен оставил Чанеля у себя в комнате, потому что его все равно поселили одного. Он кое-как заставил того принять душ и надеть его футболку. Только при свете лампы было заметно, насколько у него был уставший вид: покрасневшие от слез глаза, мешки под глазами и полнейшая вялость. Всю дорогу из леса он молчал, но когда Бэкхен расправлял свою постель, а сам он сидел на своей кровати и долго наблюдал за ним, то заговорил: — Ты такой классный. Бэкхен сначала смолчал, но потом аккуратно спросил: — Ты его ведь все равно любишь? — Не знаю. — Кто еще знает об этом? — Никто. Ты такой классный. — Ты уже говорил. — Все равно. Я так люблю тебя. «Люблю тебя» резануло по ушам Бена, он посмотрел на глупо улыбающегося Чана, оставил поправление простыней и подошел к его кровати, сев рядом с ним. Чанель, хихикнув, улыбнулся, и Бен понял, он ни на йоту не протрезвел. Но тем не менее, он ласково погладил его по еще мокрым волосам и сказал: — Не плачь так больше, ладно? Мне плохо, когда ты такой. — О, и ты меня, значит, любишь, — его настроение резко поменялось — теперь он был таким веселым и чересчур радостным. — Ты так мало со мной говоришь, но мне кажется, что ты всегда понимаешь. Бэкхен подался вперед и поцеловал Чанеля в щеку. Тот довольно сожмурился, как будто грелся на солнце. Бен, смущенный собственными действиями, вскочил с кровати и бросил «Спокойной ночи», выключил свет и лег в кровать. Но сна не было ни в одном глазу. Через 15 минут он услышал: — Ляг со мной, Бэкхен. Подумав минуту, он лениво поднялся с постели, прихватил с собой одеяло и улегся в кровать к Паку. Но потом очень пожалел: кровать была невелика, и лежать вдвоем было тесно. Но и не в этом было дело. Просто чувствуя соприкосновение своей кожи с паковской слишком четко напоминало ему о том сновидении, и, когда в сознании проносились те картинки, становилось стыдно и противно от самого себя, потому что вот такой невинный и разбитый Чанель никак не мог быть похожим на того парня из сна. Немного поерзав, он смог отогнать левые мысли и перевернулся на другой бок, лицом к Чану. Парень чуть не упал с кровати от испуга, когда увидел, что тот совсем не спал, а во все глаза смотрел на Бэка, находясь в паре сантиметров от его лица. — Оказывается, ты как тот колокольчик, — Бэкхен мог чувствовать кожей лица его теплое дыхание. — Он редко звенел, потому что ту дверь мало кто открывал, а если и звенел, то очень тихо. Но этот звон всегда было так приятно слышать, и я также жду, когда же он вновь зазвенит. Как ты. Стало необъяснимо тепло на сердце. Он не ответил и просто лежал и глядел на Пака, пока сам не заметил, что на него накатил сон, и веки уже сами слипались.