— Я, кажется, влюбился.
Бэкхен, ссутулившись, сверлил взглядом стол. Он сам едва понял, что сказал, и сейчас чувствовал себя провинившимся 5-летним хулиганом. Повисло молчание, только бурлящая вода в кастрюле и работающая вытяжка разрывали тишину.
Мама Бэкхена, судя по всему, зависла. Когда Бен младший решился посмотреть на нее, та стояла как статуя с ножом в руках, и парень мог точно сказать, что слышал, как какие-то механизмы перестраиваются в ее голове.
А потом женщина медленно расплылась в улыбке, такой широкой и искренней, что Бэкхену защемило сердце, ведь он знал, что сейчас она быстро сползет, если Бэкхен расскажет подробности.
Она оставила нож и подсела рядом с сыном, положив свою руку поверх его.
— Бэкхен, а давно? — ее голос стал таким сладким и мягким, но без той приторности, от которой Бэкхен обычно морщился.
Господи, зачем я вообще это сказал?
— Не очень, — говорить маме об этом оказалось очень неловко.
— А кто это? — столько радости и любопытства в ней было одновременно.
— Мама, давай не будем говорить об этом, — Бэкхен замялся и почувствовал, что начинает потеть.
— Бэкхенни, не смущайся, ты же знаешь, я никому не скажу. Вы уже встречаетесь?
— Боже, мам, я даже не знаю, взаимно ли это…
— Ох, что, она такая неприступная? — мама захихикала. — Не волнуйся, все женщины такие — мы только любим играть в недотрог.
— Мама, хватит, пожалуй…
— Ты поухаживай за ней, цветочки или конфетки там всякие. Ты уже звал ее на свидания?
— Я устал, давай завтра поговорим, — Бэкхен старательно отводил взгляд и явно нервничал.
— Приведи ее как-нибудь домой, ладушки? Погляжу хоть на нее…
— Это парень! Я в парня втрескался, мам!
Черт, только бы она не плакала. Я тут сам начну вместе с ней сопли пускать.
Опять тишина. Опять это непонимающее лицо, но уже с оттенком какого-то разочарования.
Женщина пригладила волосы, прочистила горло и снова улыбнулась:
— Он красивый?
Бэкхен вспыхнул. Думать в таком смысле о Чанеле действительно очень смущает, а говорить об этом маме — тем более.
— Ну… да.
— Вы с ним друзья?
А друзья ли они? Какие вообще отношения были между ними? Ведь чисто теоретически Бэкхен договорился с Чанелем, что тот обязан его развлекать две недели, которые, к слову, давно истекли. А как можно назвать их связь? Друзья избивают друг друга? Друзья получают удовольствие от прикосновений рук? Друзья всегда ходят домой вместе? Друзья обнимаются до боли в пояснице? А друзья кричат друг на друга, чтобы потом плакать, уткнувшись носом в плечо?
А друг может присниться во сне, после которого просыпаешься возбужденным?
— Не знаю.
Мама улыбнулась еще шире, как будто понимая, что все очень сложно.
— Ты любишь его?
Молчание. Полминуты, минута. Бэкхен мнется.
— Думаю… что очень.
Мама погладила его по волосам, а потом встала из-за стола, отряхивая фартук и возвращаясь к готовке.
— Иди отдыхать, ты, наверное, устал.
Бэкхен лежал на кровати и все думал, думал, думал о разговоре.
Он признался самому себе и матери, что считает Чанеля красивым! Ударил подушкой в лицо от стыда.
Мама расстроена? Что она вообще думает? Она скажет отцу?
Значит, я все-таки люблю Чанеля.
Это было так странно осознавать, как-то даже непривычно. Но это теперь многое объясняло и казалось таким правильным и естественным — любить этого высокого парня с торчащими ушами и грубым голосом.
А это взаимно?
Пак хоть и признался ему, но стоило понимать, что это было сказано совсем в другом смысле, да и то в пьяном бреду. Но он ведь не отталкивал Бэкхена, когда тот обнимал его? Чан ведь даже рассказал ему секрет. И он веселит Бэкхена, ждет его после школы, даже заботится в какой-то степени.
Он делал это только потому, что ты шантажировал его.
Бэкхен от безысходности с силой бросил подушку в стену. Он решил освежить голову и пошел на кухню попить воды. Дом уже погрузился в темноту — время перевалило за полночь. Возвращаясь обратно в комнату, парень все-таки решил проверить, как там мать.
Он тихо прошмыгнул в комнату, но женщина заметила его силуэт и дернулась на кровати, коротко шмыгнув носом.
— Мама? Ты что, плачешь? — шёпотом.
В ответ тишина, она только шумно сглотнула и еще раз шмыгнула.
Парень подобрался к постели, постепенно привыкая к темноте.
— Иди к себе, Бэкхен, все хорошо.
— Не плачь, пожалуйста, — Бэкхен присел на край ее кровати. — Наверное, не стоило тебе знать пока.
— Нет, наоборот, хорошо, — она сделала короткую паузу, вытирая слезы рукавом пижамы, — что ты рассказал мне. Это так замечательно, что ты доверяешь мне. Тем более, что ты нашел кого-то, кого можешь любить, это такое счастье.
— Прости, я не думал, что так выйдет, что это окажется парень.
— Бэкхенни, ты думаешь, дело в его поле? Я уже рада, что ты можешь подарить кому-нибудь любовь. Неважно кто это, малыш, просто люби.
— В чем еще? Из-за чего ты тогда плачешь?
— Ты его
любишь. Понимаешь, этот парень смог получить твою любовь, а я, твоя родная мать, не смогла сделать этого за семнадцать лет!
— Мам…
— Я ревную, мальчик мой. Я понимаю, что не смогла заслужить твою любовь. Это моя вина, нужно было задуматься еще тогда, когда ты был крошкой…
—
Я тебя люблю.
Тусклый лунный свет из окна освещал половину ее лица. На щеке у нее была высохшая дорожка слез, глаза блестели, а волосы, которые она обычно заплетала в тугой пучок, спадали с плеч. Она склонила голову набок и тихо вздохнула, поджав губы, и погладила сына по щеке.
И опять Бену стало неловко перед собственной матерью.
— Этот мальчик… Это он тебя так изменил?
Бэкхен вопросительно на нее посмотрел.
— Забудь, сладенький. Я тебя тоже люблю. Не хочешь остаться со мной?
Парень молча забрался под одеяло рядом с мамой, которая ожидала отказа и была немного удивлена.
Он лег подле нее, а она гладила его по волосам и все не могла заснуть, да и сам Бэкхен тоже.
— Он хороший парень, да? — разорвал тишину ее немного осипший голос.
— Тебе он точно не понравится, — улыбнулся Бэкхен. — Он как раз их тех людей, которые раздражают тебя.
— Черт, теперь хочу увидеть его еще больше! Ты действительно думаешь, что мы не поладим?
— Знаешь, он как огромный ребенок. Он может показаться взрослым и веселым сначала, но на самом деле он ранимый, как малое дитё. И шутки у него странные. А еще он нетерпеливый.
— Он не обижает тебя?
— Иногда, — сквозь темноту Бэкхен мог видеть, как мать нахмурилась. — Но ему можно. Его обижают намного больше, чем он меня.
— Смотри мне. Надеюсь, он может за тебя постоять.
— Конечно может. Знаешь какие у него руки сильные! А пальцы, как у него, я еще нигде не видел.
Женщина рассмеялась и прижала сына ближе к себе.
— Он тебя очень поменял, Бэкхен. Ты, может, не замечаешь, но я-то вижу все. Я весь последний месяц не могла понять, что с тобой происходит, а вот теперь ты мне рассказал, и все сразу встало на места.
— Я такой же, какой и был.
— Нет. Тебя все чаще нет дома, ты стал больше времени уделять внешнему виду, иногда, сам того не понимая, ты смеешься над шутками отца, ты не прячешь от меня свои вещи, даже твоя манера речи изменилась — нет больше того механического голоса и угловатых движений. Когда ты был малышом, то никогда не хотел играть с нами. Ты садился в угол и мог заниматься играми с самим собой целыми часами. В садике ты не мог отличить чужого от знакомого — независимо от того, у кого на руках ты сидел, лицо у тебя было одинаковое, хоть у меня на руках, хоть у прохожего. А когда тебе было шесть, ты и вовсе спутал папу с каким-то мужчиной и ушел с ним домой. В детстве мы всегда баловали тебя, и ты делал так, как хотел. Мы даже не обращали внимания на твое странное поведение и считали тебя просто стеснительным.
— Мама?
— М?
— Ты такая болтушка… Давай спать, — сказал Бэкхен, у которого уже тяжелели веки.
— Неблагодарный ребенок! — она щелкнула его по носу. — Спи.
А сама очень долго не находила сна, перебирая воспоминания о сыне. Но когда заснула, спала очень крепко.
:
— Бен, работай своей тощей задницей быстрее! То, что ты пропустил тренировки из-за своей подвернутой лапки, не оправдывает тебя!
Да, Бэкхен скучал по футболу. Он уже устал сидеть дома, поэтому был рад возобновить тренировки.
Ох, ну и еще видеться с Чанелем почаще.
— Намджун, грязный щенок, становись в центр! — проорал тренер, заметив, как парень весело шутил, пока выполнял упражнение.
Тот сразу помрачнел, а все окинули его сочувствующим взглядом, и только Бэкхен не понял, в чем дело.
«Этот псих придумал недавно новое наказание», — шепнул ему Исин, пока все шли за Намджуном в центр.
— Сегодня я пожалею тебя, поэтому с каждого скота по три мяча.
Парень обреченно закрыл глаза, встал перед рядом футболистов спиной. Тренер бросил одному из парней мяч.
Через два мяча Бэкхен понял суть наказания. В общем, каждый должен был ударить парня мячом по заднице по три раза. Конечно, никто удовлетворения от этого не получал. Лица Намджуна хоть и не было видно, но можно было понять, что ему как минимум неприятно.
Пятым в очереди был Чанель. Первые два мяча он попал, а на третий решил промазать, потому что наказуемого чуть не подкосило от его удара.
— Ох, Пак Чанёль опять пародирует Мать Терезу? Раз уж так стало жалко нашего болтуна, может, присоединишься к нему? Футболисты недоделанные, теперь Паку по пять мячей!
Чанель закусил губу и медленно поплелся к Намджуну. Тот сдавленно прошептал: «Зря ты, но спасибо», — когда прилетевший в него мяч оборвал его на мычание.
Конечно, не так уж это и было больно. По крайней мере, первые десять раз. А вот потом стало щипать зад, что Чан был уверен, что на вряд ли он сможет нормально сидеть следующие два дня.
И вот нескончаемая серия ударов закончилась, и наступила тишина, как за его спиной раздалось:
— Бен, ты долго будешь стоять? Пинай давай, тебя все ждут.
Бэкхен остался последним и не решался бить по мячу, потому что слышать сдавленные стоны боли этих двоих уже не мог. Он тоже собирался промазать, но получилось только хуже: он попал мячом аккурат по затылку Чанеля, что тот чуть не повалился.
— Господи, что за идиоты… — тренер закрыл лицо ладонью. — Уведи этого утырка домой, ты ему, кажись, все мозги выбил.
Бэкхен довел Чанеля до раздевалки, усадил его на скамью и присел перед ним на корточки.
— Тебе плохо, Чанель?
— Э, нет… Уже вроде нормально.
— Прости, пожалуйста.
Чанель расплылся в улыбке, но тут же сморщился от боли.
— Все хорошо. Это лучше, чем по заднице.
— Ну ладно. Посиди, пока не перестанет кружиться голова, а потом переодевайся.
Когда Бэкхен начал вести себя, как моя мамочка?
Бен полез в свою сумку искать вещи. Он был рад, что смог нормально говорить с Чанелем — после самопризнания тем вечером он боялся, что не сможет воспринимать его как прежде.
Но, когда он переодел шорты и стянул грязную футболку, его насторожила тишина, и он обернулся к Паку, застав его за откровенным подглядыванием.
— Что такое? — Тот был поглощен рассматриванием тела Бэкхена и понял, что был пойман с поличным, лишь когда его позвали, что аж дернулся от неожиданности.
— Ничего.
— Тебе помочь переодеться?
Чанель представил, как Бен будет стягивать с него одежду, касаться оголенных участков кожи, пальцами глади-
Гребаный извращенец, ты о чем, черт возьми, думаешь?
Он активно замотал головой и пробурчал что-то вроде: «Нет, я же не маленький», — и в доказательство хотел подняться со скамьи, но сдавленно простонал и снова опустился на поверхность.
— Ладно, давай футболку ты сам переоденешь, а я только с шортами помогу.
Ну точно как мамочка.
— Нет, Бэкхен, я сам, не надо.
— Надо. Молчи, мне тебя еще домой вести, а мне не очень хочется тянуть время, — развязывая шнуровку на спортивных шортах.
Он помог Паку подняться, стянул одежду до щиколоток, выпутал ноги из ткани, а Чанель с каждой секундой все больше уверялся в том, что эта сцена похожа на случай в детсаде, когда наложившего в штаны ребенка переодевает воспитатель.
От мыслей его отвлекло прикосновение холодных пальцев к колену. По спине пробежал холодок, а снизу донеслось невинное:
— Откуда столько синяков?
Да он издевается.
— Не знаю. Слушай, давай я дальше сам?..
— Я же просил не спорить.
Он хоть понимает, насколько это все странно выглядит?
Как можно быть настолько непробиваемым?
Но Бэкхен понимал. Он был смущен не меньше самого Чана, просто не умел этого показывать, а внутреннее упорство не позволяло оставить начатое.
Бен пыхтит и сам путается в штанах, но все-таки кое-как натягивает на длинные ноги Чанеля его брюки.
А Пак в свою очередь облегченно вздыхает, секундой позже понимая, что все это время был очень напряжен.
:
— Тебя до дома проводить? — Бэкхен с едва заметным сочувствием смотрит на неловкие шаги парня, замечая на лице гримасу боли. Они уже почти у «своей» развилки, а Чанель едва доковылял до нее.
— Нет, не надо, я сам.
— А дома у тебя все в порядке?
Черт, Бэкхен, такие вещи не спрашивают в лоб.
— Я могу самостоятельно дойти, не переживай.
— Значит, не в порядке, да?
Ох, еще как не в порядке. Как и было велено, Чанель не решался появляться дома в течение недели. Три дня он кантовался дома у Сехуна, ночь провел у Минсока, ну, а сейчас ему больно некуда деваться. Да еще и с зудящей задницей.
— Бэкхен, слушай, эм, я могу, как бы…
— Остаться у меня?
Ну и посмотри, к чему ты пришел.
Тебе даже ночевать негде, Пак Чанель.
Чанель обреченно кивнул, поджав губы. Стыдно? Еще как. Неловко? Вполне. Неудобно? Очень даже.
Дико смущает.
— Пойдем, у меня дома только мама, — и кивает в сторону своего переулка. — А дома я тебе дам что-нибудь из своей одежды.
— Спасибо, — бубнит.
Бэкхен понимает, что совершил огромную ошибку, когда они стоят у порога дома, а открывшая дверь мать встречает их лучезарной улыбкой и говорит:
— Бэкхен-а, ты привел своего
друга домой? Какой милый мальчик. Как тебя зовут?
О боже, нет, да она из него сегодня весь сок высосет.
Бен трижды чертыхается про себя, и, закусив губу, проходит с Паком в дом.
Сегодня придется попотеть.
