:
Неделю назад, когда на утро Чанель проснулся с ним в одной кровати, между ними возникла какая-то очень ощутимая неловкость. Бэкхен, от природы ну совсем не проницательный, явно чувствовал напряжение между ними. В школу они пошли в неловком молчании, и, Бэкхен готов поклясться, что Чанель нервничает в его присутствии. Однако спустя какое-то время это электричество меж ними рассеялось, а Чан как-то оттаял. Бэкхен решил, что у него просто домашние проблемы, но даже не подозревал, что эта самая проблема — он и есть. Чанель очень много раздумывал над тем вечером, усердно пытался забыть, но не допускал мысли о том, чтобы перестать общаться с Бэкхеном. Что? Оставить этого парня одного? Он не сможет без меня! Хотя в глубине души понимал, что все как раз наоборот: это Чанель стал зависим от Бэкхена. От душевных терзаний его избавил Сехун: — Сехун, — осторожно спросил Чанель, когда они сидели в школьной столовой, а друг поглощал рамен, — что бы ты сделал, если бы узнал, что я в тебя влюблен? — Чувак, только не говори мне, что собираешься мне сейчас в любви признаваться! — отрывается от трапезы. — Да нет, просто скажи, что бы в таком случае сделал? Сехун задумался, скрестив руки на груди. — Ну, наверное, ничего. — В каком смысле? — Ну, если бы ты мне признался, то я, конечно, отшил бы тебя и избегал, но если я узнал бы это не от тебя, то сделал вид, что ничего не знаю. — Почему? — Ну это же ты, Пак, чего тупишь? Ты мой друг и все такое, я не хотел бы тебя терять. Тем более, раз ты не пристаешь ко мне и не строишь планы на наше совместное голубое будущее, то в чем проблема? Я буду рядом до тех пор, пока и ты считаешь должным сохранить дружбу. — Я не знал, что ты знаешь такие умные слова, — Сехун смерил его нарочито злым взглядом. — Спасибо. Почему я должен из-за какого-то дурацкого дневника разрывать нашу связь? Все было хорошо до этого, пускай остается и так же.:
— Это ты к чему? — Ты можешь не говорить, если не хочешь. — Ну… — Чанель вскидывает взгляд вверх и задумывается. Сконцентрироваться мешают уличный шум и зазывалы из магазинов. Он любит, когда Бэкхен задает ему вопросы. Он делает это не часто и не назойливо и никогда не требует точного и категоричного ответа. Он всегда дает Чанелю время подумать и не давит на него, как многие, кто любит выжидающе уставиться на него или постоянно переспрашивать. Они идут молча, а Бэкхен доедает мороженое, изредка поглядывая на Чанеля, чтобы проверить, готов ли тот ответить. — Наверное… — наконец короткий вздох, и Бэкхен поднимает на него взгляд, — я бы хотел оказаться на огромном поле, где-нибудь эдак в Новой Зеландии или где еще, не суть важно. Где-то в межсезонье, когда не жарко и не холодно, но чтобы было солнечно и тепло. Я бы стоял посреди этого огромного зеленого поля, которое было бы бесконечным, и на горизонте не было ничего видно, кроме продолжения лугов. Ох, и знаешь, — он зажмурился и улыбнулся, — чтобы там был ветер, который будет щекотать шею, а я буду стоять там посреди поля совсем один, и все это будет принадлежать только мне. Представил? — Бэкхен коротко кивнул. — Как нескончаемая земля, покрытая только луговой травой и изредка всякими цветочками, которую обнимает широкое голубое небо, стелется у моих ног. Да, было бы круто. Когда он закончил со своими мечтаниями, услышал смешок Бэкхёна. — Эй, чего смеешься? — нахмурил брови и, честно признать, смутился. — Я тут душу значит изливаю… — Да нет, просто ты как маленький ребенок, — напрасно пытаясь спрятать улыбку, признался Бэкхён. — И это говорит мне человек, у которого все лицо в мороженом испачкано, — фыркает Чанель. Бэкхен поспешно утирает лицо, но лишь размазывает сладость по щекам, а Чанель устало вздыхает, словно родитель, и сам вытирает тому лицо, пока Бэкхен морщится от совсем не нежных прикосновений и злобно щурится на него, словно говоря: «Можно было и поаккуратнее». — А ты бы где хотел оказаться? — через некоторое время спрашивает Пак. — В лесу, — отвечает не думая. — Во влажном смешанном лесу, где растут самые разные деревья. Чтобы там было темно и сыро из-за высоченных деревьев-гигантов, а где-то в его дебрях был спрятан небольшой водопад и водный бассейн. И над головой разносилось уханье совы и стрекот насекомых; я бы забрался на одно из деревьев — на самое высокое, — чтобы оттуда увидеть, где начинается тот самый водопад, и на верхушке, наверное, встретил бы тебя, — смеется сам себе, как будто в своей улыбке говорит: «Я такой дурак, правда?». — Мы бы с тобой вдвоем смотрели с того дерева на водопад. И никакой шум не мешал бы, никаких людей. Только лесные звуки. У Чанеля ухает сердце от этих слов, таких сентиментальных и простых, но таких теплых. Бэкхен всегда делает его особенным. Всегда заставляет его чувствовать себя кем-то большим, чуть более значимым. — Бэкхен! — слышится где-то за спиной, и они синхронно оборачиваются на голос. К ним идет какая-то невысокая девушка в очках и усиленно машет. Чанель ее не знает, а когда смотрит на Бэкхена, видит, что тот тоже не понимает, кто это. — Бэкхен, давно не виделись, — Чанель чуть не поперхнулся, когда она обняла названного. — Ты меня не узнал? Бен смотрит на нее и искренне негодует, а та картинно закусывает губу и говорит: — Вот же даешь! Старых одноклассников не помнишь уже. Это же я, Им Юна, забыл? Бэкхен хмурится на мгновение, а потом смутно припоминает очкастую соседку в средней школе. — О, привет, — даже после того, как он узнал ее, не стал расходиться в радостном крике. — И все такой же скупой на улыбку, — ударяет его по плечу и улыбается. — Совсем пропал, ни разу даже не навестил нас. А чего это я должен навещать вас, если за 7 лет учебы только пару раз разговаривал хоть с кем-то. — Ты уже не проходишь лечение в больнице? — Бэкхен ежится от этих слов. — Где ты учишься? Пак видит, что Бэкхен немного напряжен рядом с этой Юной, и пытается вклиниться в разговор: — В школе Н., со мной, кстати, — та только сейчас замечает Чанеля и смеряет его оценивающим взглядом. — Пак Чанель, приятно познакомиться, — в присущей ему манере дарит холодную улыбку. — Оу, правда? А чего ты к нам снова не вернулся, Бэкхен, если уже закончил лечение? И кстати, как теперь твое здоровье? Если эта дура еще что-нибудь скажет про больницу в присутствии Пака, я сам ей врежу. Бэкхен нервничает. Очень нервничает. Если Чанель что-то узнает, то… — Со здоровьем все хорошо, — выдавливает из себя улыбку. — Спасибо, что спросила, но нам надо… — Стой, Бэкхен, — хватает парня за рукав, а Чан прожигает ее руку взглядом. — Понимаешь, тут такое дело, я учусь на профиле психологии, и мне очень нужны материалы для проекта по личностным расстройствам, а я слышала… Бен решает, что это последняя капля, и резко одергивает руку. — Прости, ничем не могу помочь, — и быстрым шагом сворачивает в какой-то переулок, а Чанель спешит за ним, оставляя опешившую девушку одну. Пак быстро нагоняет его и молча идет рядом с ним. Он слышит учащенное дыхание парня, но не смеет спрашивать его о чем-то. Видимо, Бэкхен совсем не хочет вспоминать об этом. Пока они молча идут в неизвестном направлении, Бэкхен усиленно пытается придумать отмазку, ожидая, пока Чанель начнет его расспрашивать, но тот молчит, и это пугает его еще больше: может, он уже успел сделать собственные выводы? Но Чан думает не об этом. Он начинает медленно злиться на Бэка за то, что тот не торопится признаться или хоть как-то объяснить. Конечно, Чанель и сам все уже знает, но он хочет, чтобы парень рассказал ему лично. Он что, не доверяет мне? Зачем так скрываться? На улице, куда они попали, совсем безлюдно и тихо, уже горят уличные фонари, потому что стемнело и даже немного похолодало. Звук их быстрых шагов эхом ударяется о стены каких-то жилых домов, и это нагнетает. — О чем она говорила? — Чанель уже не может сдерживаться. Парень шумно сглатывает, но не выдает волнение. — О мелочах, — отмахивается как можно более пренебрежительно. — Она спрашивала что-то про здоровье. Ну почему он не хочет мне рассказать? Еще любит, называется. — А, да просто в детстве я был болезненным ребенком и много времени провел в больнице. — Почему она здесь? Ты же говорил, что учился в Тэгу, — Пака очень злит то, что Бэкхен упрямо не хочет признаться. — Ну, я жил там пару месяцев, а потом снова переехал сюда. Почему столько вопросов? Да потому, что ты нихрена мне не доверяешь. — Почему она спрашивала материал для психологии у тебя? — Чанель хватает Бена за рукав и останавливает, потому что тот уже чуть ли не бежит от него. — Я всегда в этом разбирался, — наконец Чан может видеть его лицо, освещенное фонарем, и он впервые видит такое обеспокоенное выражение на нем. — Бэкхен, — голос звучит твердо и немного раздраженно. — Что? — теребя в пальцах ткань своей рубашки. — Расскажи мне. Бэкхен старательно прячет глаза и всеми силами пытается провалиться под землю, лишь бы не чувствовать на себе этого испытующего взгляда. — Я… — Чанель уже думает, что наконец услышит правду, но Бэкхен сдавленно продолжает, — не могу. В этот момент Пак хочет уничтожить всю планету Земля, потому что он, черт бы его побрал, законченный собственник, и ему жизненно необходимо, чтобы Бэкхен доверял ему все, всегда все рассказывал, чтобы Чанель имел для него абсолютную значимость и единственность и Бэкхен всегда смотрел ему в глаза. Он трясет парня за плечи и чуть ли не рычит: — Почему ты просто не можешь сказать мне правду? Почему не можешь сказать, что болен расстройством личности с четырнадцати лет? Я ведь просто прошу рассказать! Бэкхен совсем растерян, он негодует и пытается унять сердце. Сначала он удивлен, но потом ему становится необъяснимо страшно. — Я… я уже не болен, Чанель, — голос немного дрожит, и он пытается натянуть улыбку, все еще сжимаемый руками Пака. — Я вылечился, правда! Чан немного остывает, когда слышит надломленность в голосе, и пытается понять состояние Бэкхена. — Сейчас все в полном порядке! Тебе не о чем волноваться, я в абсолютном порядке. Я не сумасшедший, честное слово, в конце концов, понимаешь, я же лечился три года, — нервно хихикает, и Чану становится за него страшно. — Ты ведь никуда не уйдешь, правда? Ты останешься, да? — когда он поднял лицо, Чанель увидел, как блестели его глаза. Как-то однажды, пару месяцев назад, когда Чанель еще имел привычку лупить Бэкхена, он вытащил парня из его дома в три ночи. Тогда Чанель так сильно пнул его в живот, что парень харкал кровью и впервые за все время заплакал. Когда Чанель увидел в его глазах влагу, он просто не поверил счастью, ведь наконец смог заставить Бэкхена страдать! Но когда заглянул в глаза, то понял, что ничерта у него не получилось — эти слезы собрались в глазах только из-за естественной, тупой физической боли, которые может вызвать любой, внутри же Бэкхен был пуст и нетронут, ему было плевать, а эти капельки в его глазах ничего не значили, словно они были вызваны обыкновенной чисткой лука. Но сейчас эти блестящие глаза были полны такого страха, такой боли, которую не вызвать никакими физическими пытками, и у Чана сжалось сердце. — Не уходи, ладно? — опять пытается улыбнуться. — Я могу доказать, что здоров, но если хочешь, я пройду еще терапию, ты только останься, пожалуйста! — Бэкхен, я не собираюсь ух… — Чанель, ты мне веришь? Я здоров, я нормальный, я такой же, как и ты! Не бросай меня, — мнет в руках его рубашку и напирает на Чанеля, который не в силах остановить его. — Это же ты меня вылечил, сначала твои руки, а потом и ты сам! Тебе нечего бо- — Я не уйду, видишь, я все еще здесь, с тобой, — Чанель сам удивляется, как мягко удалось ему это сказать, хотя в горле стоял сухой ком. — Я тебе верю, Бэкхен, и я никуда не денусь, — прижимая растерянного и дрожащего парня к себе. Он целует его в макушку, в лоб, за ухо, в плечо, куда попадет, гладя по спине, и понимает, что это ну совсем не по-мужски, но ничего не может с собой поделать. Какие принципы, когда у него тут Бэкхен в таком состоянии? И продолжает коротко прикасаться губами к шее, волосам, лбу, да даже одежде, и шепчет что-то в духе: «Все хорошо» или «Я здесь». Бэкхен все еще подрагивает в его объятиях, а Чанель полушепотом, тихим голосом говорит: — Зачем так волноваться? — как будто успокаивает ребенка, потерявшего свою игрушку. — Заморачиваешься из-за всяких мелочей. Сам же знаешь, что я никуда не денусь. — Нет, я здоров, — дергается Бэк, но его останавливают. — Тише. Я верю. И Чанель действительно верит. А даже если это и не так, то он уже давно привык к странностям Бена. Бэкхену становится тяжело дышать в ключицы Пака, и хочется уже свежего воздуха, поэтому, когда он высвобождается из тисков весь красный и взъерошенный, Чанель смеется: — Сказал бы, чтоб я хватку ослабил, а то ты совсем как помидор стал. Как хорошо, что Чанель не понял, что это не из-за нехватки воздуха, а из-за его жаркого шепота на самое ухо, от которого хоть мертвый может покраснеть.