Вакантное место на смерть

Под звук тяжелого, равномерного тиканья часов, время неторопливо текло мимо меня, словно бы в шутку удерживая черные лаконичные стрелки на одном и том же месте циферблата. Полчаса. Вот уже чертовых полчаса я сижу в приемной перед кабинетом Эбби в компании грохочущих часов, натужно жужжащего в углу под потолком кондиционера и молчаливой секретарши Мэри-Энн. Несмотря на творящуюся за стеклянными дверями извечную кутерьму по подготовке очередного журнала к выпуску, здесь царит полный покой. Пухленькая миловидная брюнетка Мэри-Энн с дизайнерской стрижкой и не совсем удачным (на мой взгляд) макияжем, постоянно что-то записывает в свой органайзер, снимает трубку телефона после первого же звонка и изредка кидает на меня оценивающие взгляды. Ловя на себе очередной ее взгляд, я отворачиваюсь, пряча расплывающуюся по лицу довольную улыбку и делаю вид, будто убираю с себя невидимую нитку. А я все-таки умница. Не так часто, как хотелось бы, но случается. Несмотря на все утренние попытки сонной и такой теплой Лексы затащить меня обратно в постель, я ушла из пентхауса пораньше, заехала домой и переоделась в более подходящее офисному стилю строгое, лаконичное, темно-синее платье по фигуре и короткий замшевый пиджак. А на ногах у меня красуются, одни из любимых мною, босоножки из замши на шпильке. И, перед тем как подняться к Эбби на этаж, я даже еще раз подправила свой макияж. Мамочка должна быть довольна… во всяком случае, мой внешний вид можно было исключить из списка нареканий. Ох… Я опять посмотрела на часы. Полчаса. Вздохнув, прикрываю глаза, сосредотачивая свой слух на монотонно повторяющемся тиканье, и принимаюсь считать вслед за каждым громким звуком часов. А я ведь могла сделать что-то полезное за эти полчаса, если бы мама так не жаждала преподать мне урок и нарочно не заставила покорно сидеть под ее дверью… Ладно! Я бы просто попила кофе с Окс! Но, в любом случае, это было бы лучше, чем мое ожидание снисхождения Эбби. Мааа-мааа!!! Черт тебя побери!!! Впусти меня! Неожиданно громкая трель телефона разорвала монотонность моего окружения. Мы с Мэри-Энн, не ожидавшие этого внезапного вторжения, почти одновременно подпрыгиваем на своих местах. Распахнув глаза, я встречаюсь с напряженным взглядом девушки, под хмуро сведенными темными бровями. Надо же, никогда не думала, что быть секретарем — это так напряженно. Судя по Окти — это совсем не так… Хотя, судя по ней, жизнь вообще не напряжная штука. Но что-то как-то моя жизнь явно не такая. — Да, она здесь. — Пролепетала Мэри-Энн и, кивнув головой на полученные инструкции, положила трубку. — Можешь зайти, Эббигейл ждет. Черт, что ж я так нервничаю? Как можно незаметнее вытираю вспотевшие ладони о платье и вхожу в кабинет. — Здравствуй, мама. — Плотно закрыв за собой дверь и глубоко вдохнув, подхожу ближе. Эбби рассматривает какие-то графики, делая пометки как на них самих, так и в своем планшете. Подняв на меня уставшие, слегка покрасневшие от недосыпа глаза, она молча сдвигает записи в сторону и, бросив очки для чтения на стол, откидывается на спинку кресла. Тяжелый взгляд таких же голубых, как и у меня, глаз с точностью хирурга проходится по мне снизу вверх, подмечая каждую деталь. Боже, как же хорошо, что я прилично оделась! — Садись, Кларк. — Приказывает Эбби, кивая на кресло для посетителей перед овальным столом из массива дерева канадского кедра. Чееерт! Судя по ее решительному выражению лица, разговор будет долгим… В попытке дать себе немного времени, я неторопливо и основательно усаживаюсь в указанное мне кресло и, наконец, сцепив пальцы в замок, поднимаю глаза, встречаясь с маминым взглядом.  — Я прочитала статьи, что мне принесла Октавия. — Тут же заговаривает она, словно я для нее всего лишь один из штатных журналистов и не более. — Две из них совсем не плохи, я пущу их в печать в этом номере, но последний текст меня не устраивает. — Порывшись в кипе бумаг на своем столе, она вытащила листки с моей статьей и протянула мне. — Почему? — Что это за недельное путешествие по барам? — Ты ведь сама говорила о чем-то подобном на прошлом совещании… — Мне не нужна статья, рассказывающая с какого бара лучше начать, чтобы уйти в недельный запой и по каким питейным заведениям потом курсировать, в течение всех семи дней. Я и так прекрасно знаю, чем вы занимаетесь с Октавией чуть ли не каждый вечер. — Причем здесь вообще это? — Возмутилась я, чувствуя предвзятое суждение мамы и потребность защитить свою работу. — Я написала об этих барах потому, что в них действительно есть свои изюминки. Я просто рассказала, в какой день, в каком баре будет интереснее провести вечер. Что в этом такого? — Я тебе уже сказала, Кларк. — Не глядя на меня, отозвалась Эбби, вновь подтягивая к себе графики. На несколько секунд кабинет погрузился в тишину. Удивленная таким поведением мамы, я молча хлопала глазами, глядя на нее. — И что, все? Вздохнув, она посмотрела на меня, принимаясь крутить обручальное кольцо на пальце. — Тебе есть, что еще сказать? — Да!.. Я…. Я думала, мы поговорим о том, что случилось. Мне, правда, жаль, что все получилось именно так… — Кларк, — мама устало вздохнула, подаваясь вперед и складывая руки на стол. — Тебе двадцать восемь, но ты продолжаешь вести себя, как ребенок. Если ты даешь слово, если ты берешь на себя обязательства — ты должна их выполнять. Господи, неужели ты до сих пор этого не поняла? — Поняла! — Я не вижу этого… Сначала Финн, потом жуткая жизнь в Сан-Франциско… Я все ждала, все думала — ты образумишься, возьмешь себя в руки. Ты месяцами не объявлялась, не звонила мне… А теперь снова взялась за старое. Я устала, Кларк. Я больше не буду этого терпеть. — Но все не так, мам! Этого больше не повторится! Тогда все было иначе! Я вздохнула. Боже, когда-нибудь мне придется рассказать все о Финне… — Я довольно долгое время ждала, что ты мне объяснишь причины своего поведения, но видимо так и не дождусь. — Дождешься… — Хватит, Кларк. — Она взмахнула рукой, призывая помолчать. — Ты права — этого больше не повторится. Больше я не буду тебя предупреждать, в следующий раз я просто закрою тебе доступ к твоему трастовому фонду. Вот и все. Черт!  — Мам, — я подалась вперед, стараясь держать себя в руках и говорить спокойно. — Послушай, я знаю, у нас не самые лучшие взаимоотношения и последние пару лет — я была далеко не подарком. Не то, чтобы я чувствовала вину за свое поведение, но я знаю, что некоторыми своими поступками подорвала твое доверие к себе. Мне очень жаль, что так получилось со статьей. Сначала я действительно собиралась ее писать, но потом… Мы с Лексой подружились, и это было бы не правильно использовать дружбу для получения желаемого…. А что касается Финна… У Эбби на столе зажужжал селектор, и замигала красная лампочка, потянувшись, она нажала кнопку: — Да, Мэри-Энн. — Эббигейл, вы просили напомнить, у вас через час деловой обед в Koi. — Скажи Джеку, чтобы через пятнадцать минут подал машину. — Хорошо. Еще звонил представитель оргкомитета «Бала Белой розы», они хотели удостовериться, что вы получили приглашение, и подтвердить ваше присутствие на вечере. — Да, — Эбби кивнула, на мгновение, поджимая губы и разглядывая меня. — Подтверди мое присутствие. Я плюс один. — Хорошо, мэм. Мама поднялась из-за стола, скрываясь за неприметной дверью в кабинете, а спустя несколько секунд вернулась с сумкой в руках. Она складывала необходимые ей вещи, а я все сидела в напряжении, ожидая, когда она обратит на меня внимание. — У меня встреча, Кларк. — Холодно бросила Эбби, проверяя на месте ли ее телефон и планшет. — Мне казалось, ты хотела узнать, что произошло между мной и Финном. — До этого ты не спешила, думаю, мы сможем поговорить об этом и в другой раз. — Она замерла у стола, раздраженно хмурясь и давая понять, что ей нужно уходить. Тяжело вздохнув, я поднялась. — Возвращайся к работе, Кларк. — Спокойно посоветовала, Эбби. — Тебе стоит вспомнить, что ты работаешь в отделе светской хроники и сосредоточиться на этом. На следующей неделе, в четверг, будет благотворительный «Бал Белой розы», я тебе уже о нем говорила раньше. Ты пойдешь со мной, а после я жду от тебя статью о мероприятии объемом хотя бы на один разворот. Вот, блин! Я расстроено скривила рожицу, но согласно кивнула, не поворачиваясь к маме. Вообще-то, время от времени, мне даже доставляло удовольствие сопровождать ее на такие мероприятия. Много интересных экземпляров, за которыми можно понаблюдать, а потом, за посиделками с друзьями, весело и от души вместе посмеяться, рассказывая о них. Помимо этого, в таких местах всегда был отменный алкоголь и вкусная еда. А если еще больше повезет, то, возможно, выступление какой-нибудь знаменитости. Хотя, обычно, там, куда ни плюнь — везде знаменитость. Но, в этот раз, эта идея у меня совершенно не вызывает восторга. Мне придется провести вечер не с Лексой, а поскольку такие мероприятия заканчиваются далеко за полночь, а ключ от пентхауса мне никто не давал, и вряд ли Лекса будет сидеть и ждать моего возвращения, то и ночь я тоже проведу не с ней. Перспектив-ка та еще, но сейчас я явно не в том положении, чтобы спорить. Я обернулась почти у самой двери: — Кстати, насчет выходов в свет… Лекса и Маркус Кейн приглашают нас на ужин. Как говорила мадам Шанель: «В гардеробе каждой уважающей себя женщины должно быть маленькое черное платье». В моем гардеробе такое имелось и именно его я решила надеть сегодня вечером. Черное шелковое платье чуть ниже колен на тонких бретельках, с вполне себе приличным декольте и кружевной оторочкой понизу. Поверх платья я накинула черный трикотажный кардиган, рукава которого пришлось поднять до локтей. Несмотря на вечер, майское солнце, даже закатываясь за горизонт, жарило, словно уже вовсю наступило лето, а бриз с океана никак не хотел с этим соглашаться, обдавая разгоряченную кожу прохладой. Чтобы хоть как-то разбавить свой темный наряд, я надела серьги из платины и бриллиантов в виде небольших висящих капелек. На шее, выполненная в том же стиле, красовалась подвеска. К моим стройным ногам взгляды притягивала не так давно купленная пара туфель от Маноло Бланик, светло-молочного цвета, с принтами ярко-красных цветов и таинственно сверкающими дорогущими брошами из камней «сваровски» на носках. Я отдала за эти туфли чертову кучу денег, но они были восхитительны. И я в них была восхитительна… Правда, мама, окинув меня придирчивым взглядом, запуская в дом, поинтересовалась, не забыла ли я надеть поверх комбинации платье, но это меня ничуть не смутило. Демонстративно фыркнув, я поправила аккуратно уложенные крупными локонами волосы и пошла следом за ней на второй этаж. Несмотря на неприкрытый скептицизм мамы, я была довольна выбором своего наряда, чего нельзя было сказать о ней самой — она уже в третий раз скрывалась в гардеробе в поисках «подходящего случаю» платья. — Мама, это просто ужин. — Страдальчески хныкаю я, сбрасывая туфли и усаживаясь на широкий подоконник у нее в спальне. — Это ужин с кинозвездой Лексой и одним из самых успешных менеджеров десятилетия, Маркусом Кейном. Не вижу здесь ничего простого. — Парирует Эбби. Вздохнув, мысленно смиряюсь с перспективой долгого ожидания. Подложив под спину подушку, удобнее устраиваюсь на подоконнике, обтянутом мягкой обивкой, и прижимаюсь лбом к стеклу. Раньше, когда папа был жив, мама любила читать здесь днем или по вечерам, столько, сколько могла, пока не становилось совсем темно. Иногда, редко, очень редко (о чем, наверное, вот прямо сейчас я и начинаю жалеть) мы сидели на этом подоконнике с ней вместе, сложив ноги друг на друга, и читали свои книги или пили чай с только что испеченными имбирными пряниками, и говорили. Говорили, говорили, говорили… Эта мысль беспрестанно крутится у меня в голове, заставляя словно бы в проекторе отматывать в обратную сторону свои воспоминания о тех днях, когда я жила здесь. Моя последняя неделя перед отъездом в Сан-Франциско к Финну. Я собираю вещи, нещадно выбрасывая все, что на тот момент кажется старым хламом, тянущим меня обратно в прошлое за секунду до шага в будущее: мои детские игрушки, школьные поделки, награды, грамоты, письма Санта Клаусу с просьбами о подарках, письма папе перед днем рождения с теми же просьбами о подарках (их я начала писать с тех пор, как узнала, что милого дедушки Клауса не существует), старые, затасканные до дыр любимые джинсы, диски с когда-то любимой музыкой, книги, когда-то вызывающие у меня восторг. Я сбрасывала это все в коробки и перетягивала скотчем, в полной уверенности, что я больше не нуждаюсь во всем этом… А Эбби… Эбби всю неделю пропадала на работе, возвращаясь лишь поздними вечерами, уставшая и не особо общительная. Каникулы перед последним курсом в университете. Я только вернулась из поездки с ребятами по Европе. Я очарована Финном и просто физически не могу перестать говорить о нем. Эбби заявляет, что безумно соскучилась по мне и берет целых три дня выходных. В первый день мы бродим по магазинам, и она расспрашивает о Финне. И я почти неимоверно счастлива, что могу поделиться своими чувствами с ней! Но, уже на следующий день, она не может и на десять минут отойти от телефона, а еще через день кое-как выкраивает время на ужин со мной и Финном, приехавшим, чтобы официально представиться маме. — Как это? — Интересуется Эбби, крутясь передо мной в светло-лимонном платье, сшитом в греческом стиле: с перекинутой лямкой через шею и разрезом на боку, чуть выше колена. — Красиво. Только волосы наверх заколоть надо. — Не слишком? Это же всего лишь ужин? Усмехнувшись, я закатываю глаза: — А как же суперзвезда Лекса и агент десятилетия? — Ладно-ладно. — Всплеснув руками, улыбается она. — Нужно что-то менее вычурное! Эбби исчезает в гардеробной, а я вновь возвращаюсь к своим мыслям; на темнеющем фоне вечерней природы картинки яркими вспышками проносятся перед моими глазами, унося меня все дальше и дальше в прошлое, пока, наконец, я не вспоминаю, как стояла здесь же, в этой комнате в день своего выпускного. Чуть больше полугода до этого умер папа, и мой мир изменился навсегда. А наш дом… он вдруг перестал быть нашим, разрушенный нелепой случайностью реальности, когда дружная крепкая семья вдруг становится лишь жалким напоминанием того, что было раньше. Когда каждый справляется в одиночку как может, разваливаясь на части и не находя спасения. Мой мир стал таким, мой дом стал таким… И мы с мамой не могли помочь друг другу. В тот вечер мама помогала застегнуть платье и я молча ждала, когда она выполнит мою просьбу. За день до этого мы вновь поругались, и я не желала с ней разговаривать, тем более что внизу меня ждал парень. Я не посмотрела на нее, не сказала ни слова, я просто дождалась, когда она сделает то, что мне нужно, и спокойно вышла из комнаты. И только будучи за дверью я услышала тихий всхлип и судорожные вздохи — Эбби плакала. Не удержавшись, я заглянула в спальню — она сидела на этом самом подоконнике и плакала, прижимая к груди папин портрет: — О, Джейк, она такая уже большая. Такая красивая и такая умная… и я теряю ее, Джейк. Без тебя у меня ничего не выходит. С каждым днем мы все дальше, и я не знаю, что мне делать. Боже, Джейк, милый, я теряю нашу девочку… Черт! Я была тогда так зла на нее! Вместо того, чтобы вернуться и помириться, я фурией слетела вниз и, схватив своего ухажера за руку, вытащила из дома. И в тот же вечер я впервые в жизни напилась так, что воспоминания о вечеринке до сих пор у меня лишь смутные. Это был протест, глупый детский протест. Попытка наказать Эбби. Папа был мертв! Мертв навсегда и бесповоротно, а она никак не хотела этого понять, признать! Она продолжала нуждаться в нем! А его больше не было, его не стало… и мы должны были научиться жить без него. Мертвые — мертвы! И, чтобы мы ни делали, чтобы ни говорили, этого ничто не изменит. Мне было больно, а я не хотела чувствовать эту боль. Я хотела оставить ее в прошлом, так же, как и воспоминания о папе. Я отчаянно в этом нуждалась, но казалось, что мама этого не понимала, не принимала. Она говорила о нем или говорила с ним так, словно он был рядом, она не убирала его фотографии, не находила в себе силы разобрать вещи, напоминающие о нем. И я злилась на нее за это, отталкивая от себя все дальше и дальше, закрываясь в себе и не подпуская близко. Как же это все случилось? Как, черт возьми, Кларк, ты не увидела, что сама поганишь свою жизнь? Оказывается, мы с Лексой похожи даже больше, чем я думала. Ее лишили семьи, и она закрылась от чувств, людей — старается держать всех на расстоянии и под контролем. Но я…. Боже, я ведь поступаю еще хуже! Гриффин, как же так получилось, что ты позволила страху потери близких столько лет диктовать, как тебе жить? Понуро вздохнув, откидываю голову назад и прикрываю глаза. Черт! Черт! Черт!!! Я ведь поступаю еще хуже! Столько лет я предпочитаю медленно, но верно, отстранять от себя родных мне людей: маму, бабушку с дедушкой (боже, я ведь уже несколько лет не навещала их на ранчо!), ребят, я отодвигаю всех на комфортное для себя расстояние… Какая же ты сволочь, Гриффин! И, при этом, хочешь, чтобы Лекса обнажала перед тобой свои чувства? Ну, ты и лицемерка!!! Меня до краев заполняет чувство боли. Пережила ли я смерть папы, смирилась ли я с ней или просто спряталась от этого? Спустя столько времени мне уже было не найти ответов, но я словно испытывала это снова. Словно боль от всех потерь этих лет разом вливалась в мое сердце, заставляя его сжиматься, разрываться на миллионы мелких кусочков за каждый холодный взгляд, за каждую пролитую слезу родных, за каждое не сказанное признание в любви, за каждое отвергнутое объятие и поддержку. Я расплачивалась прямо сейчас, рассыпаясь от боли и осознавая, сколько я натворила. Погружаясь в бездонную пучину отвращения к самой себе. Со срывающимся с губ хрипом мотаю головой и, открывая глаза, мгновенно натыкаюсь взглядом на портрет отца, стоящий у мамы на прикроватной тумбочке. — Папочка… — новое откровение давит на меня, словно многотонная бетонная стена. Я сползаю с подоконника и на ватных ногах добираюсь до фотографии, прижимая ее к груди и давая волю вдруг скопившимся в уголках глаз слезам. — Папочка… прости… прости меня… Я должна была быть ей опорой, поддержкой… а я оттолкнула, разрушила нашу семью. Может, Эбби и ушла с головой в работу после смерти папы, но, возможно, я попросту не дала ей шанса справиться с этим по-другому. Вместо того, чтобы оплакать его смерть вместе, мы обе спрятались от этого, каждая по-своему. Мы так редко говорили… Если бы мы с ней говорили: честно, открыто, как, пожалуй, должны говорить близкие родные люди, но мы не делали этого. И мы так много упустили… Больше так не должно быть! Стираю со щек мокрые дорожки и, продолжая прижимать к себе портрет папы, решительно шагаю в гардеробную. — Кларк? Что с тобой? — Финн изменял мне, довольно долгое время, а потом… потом сказал, что это я была виновата…это было очень больно… и я сорвалась. — Слезы с новой силой катятся из моих глаз, новообретаемые чувства нестерпимо жгут в груди, заставляя признания искупительным потоком срываться с моих губ. — И после смерти папы мне было так больно… Прости меня, прости…за все, что я сделала, за все, что сказала… я столько лет была не права, а ты все равно ждала меня… Прости… — Ох, детка. — Сдавленно шепчет мама, перешагивая через упавшее на пол дорогущее платье Роберто Ковалли и заключая меня в свои объятия. — Детка моя.