Вакантное место на смерть

Благотворительные балы в Лос-Анджелесе никогда не были чем-то необычным для этого города, наполненного светом прожекторов и софитов, и обласканного вниманием самых знаменитых и богатых мира сего. Здесь едва ли не каждую неделю в каком-нибудь закрытом клубе проходят вечера по сбору средств в тот или иной фонд. Однако «Бал Белой розы», первые благотворительные вечера которого проводились еще в девятнадцатом веке (как утверждала история в лице Эбби), всегда был эксклюзивным ежегодным событием и, несмотря на свою более чем вековую историю, оставался таковым и по сей день. Получить приглашение на это мероприятие все еще считалось верхом престижа, а потому в список гостей стремились попасть многие, но лишь избранные удостаивались этой чести. Собственно, доказать, что ты достоин этой самой чести можно было лишь одним способом: быть известной личностью, активно участвующей в политической и культурной жизни города (а еще лучше и страны) на протяжении нескольких лет и иметь достаточно денег на своем счету, чтобы позволить себе провести вечер в компании таких же богатых и знаменитых, и при этом поучаствовать в торгах. Таким образом, первый аукцион начинался еще до самого официального открытия благотворительного «Бала Белой розы» и стоимость места за столиком для десятерых где-то в крайних рядах, ближе к выходу, часто достигала сотни тысяч долларов. Предполагалось, что наш с Эбби стол будет в третьем или четвертом ряду. Сколько она отдала денег за эти места я даже не спрашивала, боясь, что если предложу частично возместить ей расходы на сегодняшний вечер — мне придется распрощаться как минимум с третьей частью своего трастового фонда. Для Лексы и Маркуса, как для жертвователей, предоставивших для аукциона одни из самых дорогих предметов, были зарезервированы места за главным столом в первом ряду. Но все это я узнала от мамы. Белые двери с искусной резьбой и позолоченными ручками, отделяющие основную бальную залу от огромного холла, где собирались все гости, были еще закрыты. Вереница лимузинов медленно тянулась вдоль по улице, лишь на несколько минут тормозя у широкой насыщенно фиолетовой ковровой дорожки, по которой, купаясь в ярких вспышках фотокамер, проходили «сливки» общества. У самого входа, за ограждением из красных бархатных шнуров, их ожидали толпящиеся гурьбой представители прессы. Сколько бы раз я не сопровождала маму на подобные мероприятия, ковровая дорожка неизменно видится мне, как полоса с препятствиями. Самая первая задача — это грациозно выйти из автомобиля, при этом умудрившись не зацепить каблуком подол длинного платья, не порвать его и не запутаться в нем. Эбби справилась с этим блестяще, представая перед фотографами в эффектном струящемся в пол нежно-розовом с едва заметным отливом сиреневого платье от Gucci. Ярко красные маки с черной окантовкой по краям лепестков, разбросанные по всей ткани наряда, и тонкий черный ремешок добавляли к маминому образу лишь шарма и романтичности. Ее светлые волосы стилист аккуратно собрал во французский пучок, а в ушах и на запястье, в браслете, блестели бриллианты. Пока Эбби отвлекала на себя внимание, я, не так грациозно, но вполне успешно, выпала из машины, мысленно благодаря богов, что юбка моего платья хоть и достигала пола, но все же была чуть выше и мои шансы пройтись по дорожке без приключений автоматически возрастали. Следующим препятствием на пути к входу была фотосессия. На дорожке я задержалась всего на пару минут для нескольких совместных фотографий с Эбби, по ее большой просьбе и потому, что она крепко держала меня за руку подле себя. Хотя, в целом, в этот раз я была совсем и не против постоять рядом. Ведь на мне потрясающее платье от Solace London, заблаговременный подарок мамы мне на день рождения. Восьмиугольная юбка-солнце светло-молочного цвета едва касается подолом коврового покрытия, лаконичный и простой верх платья покоряет своим благородным, глубоким, насыщенным оранжевым цветом, а широкий пояс в цвет платья Эбби придает всему этому разнообразию гармоничность. Любимые замшевые босоножки, почти не заметные под длинной юбкой, платина и бриллианты в виде неброских украшений — идеально дополняют мой образ. К волосам я никого не подпустила, предпочтя самостоятельно уложить их крупными локонами на одну сторону. Без ложной скромности, заявляю — выгляжу я идеально! Уже у самого входа, когда, казалось, все препятствия пройдены, нам пришлось столкнуться с прессой. Эбби давала интервью, я стояла в сторонке, пока кто-то не узнал во мне «ту самую подругу Лексы с ужина на прошлой неделе»! Изображая на своем лице что-то отдаленно напоминающее милую улыбку, я схватила маму под локоть и утянула в здание. Вздохнув, оглядываюсь по сторонам и тут же утаскиваю с подноса у кстати пробегающего мимо официанта очередной бокал шампанского. — Кого-то ищешь? — Тихо интересуется Эбби, наблюдая за мной с мягкой улыбкой. — Стараюсь запомнить как можно больше деталей, чтобы статья получилась более информативной. — Не краснея вру я, с тоской поглядывая на вход. — Тогда, может, поднимемся и ознакомимся с лотами, предназначенными для аукциона? — Обыденно предлагает мама, указывая на балюстраду второго этажа, к которой ведет широкая лестница из белого мрамора. Мне не очень хочется покидать свой наблюдательный пункт, откуда прекрасно просматривается дверь центрального входа, но с другой стороны, если мы поднимемся на второй этаж, я увижу не только двери, но и весь холл. Кивнув, послушно шагаю в указанном направлении, попутно меняя у следующего официанта уже опустевший бокал. Я не виделась и не разговаривала с Лексой с самого утра, когда оставила ее в пентхаусе дожидаться приезда своей бьюти-команды, созванной Маркусом, чтобы помочь ей собраться на сегодняшний бал. Ни Кейн, ни Лекса до сих пор не явились. Сунув маме свой бокал с шампанским, я открыла клатч и разблокировала телефон. Сообщений нет. Пропущенных звонков нет. До начала благотворительного бала — десять минут. Где они? Черт их побери! После того разговора на лоджии в наших отношениях с Лексой ничего не изменилось… и в то же время изменилось все. Теперь, в порывах страсти, мне все труднее удавалось сдерживать свои признания. А Лекса, неизменно отвечающая на это лишь молчаливым поцелуем, не давала достичь пика наслаждения, не вытащив из меня эти три слова. И чем сильнее я сдерживалась, тем неистовее в своих ласках была моя кинозвезда. Секс превратился в постоянное противостояние. И, к своему ужасу, я совершенно не знаю, как мне быть. Однако Лекса продолжает делать вид, что все как прежде. Вот только теперь каждую ночь, стоит мне заснуть, она сбегает на лоджию или террасу, засиживаясь там до самого утра в компании со сценарием и сигаретами. Она почти перестала нормально спать и, каждый раз проваливаясь в дневную дрему, подскакивает с криком и гримасой ужаса на своем лице. Все мои попытки заговорить о необходимости обратиться за помощью к психологу неизменно прерываются… поцелуем. И это безумно сложно… уступать ей, когда я вижу, как расцветают синяки у нее под глазами. Захлопнув клатч, тяжело вздыхаю. — Милая, что происходит? — Вернув бокал с шампанским, мама, перехватила мое запястье, нежно сжимая. — Ты выглядишь расстроенной и постоянно смотришь на двери. — Прости, мам, задумалась. — Вы поругались? — Я отрицательно мотнула головой, делая глоток. — Мы здесь полчаса от силы, а ты пьешь уже третий бокал шампанского и выглядишь не как человек, которому посчастливилось попасть на «Бал Белой розы». — Прости. — Если захочешь поговорить, я всегда рядом. — Эбби на мгновение прижала свою ладонь к моей щеке. — И не пей много, еще весь вечер впереди. — Постараюсь. — О, кажется, там Джимми Киммел с женой. — Она неуверенно улыбнулась. — Нужно подойти поздороваться. — Иди. Я буду здесь, недалеко, — я попыталась изобразить на своем лице самую бодрую улыбку, на которую была способна, — присмотрюсь к софе времен Людовика шестнадцатого. — Бормочу для убедительности, мысленно содрогаясь от шестизначной цифры на листочке стартовой цены. — Хорошо, я скоро. — Обещает она, прежде чем раствориться в толпе. Оставшись одна, я несколько минут потерянно оглядываюсь по сторонам, просто для того, чтобы убедиться, что ничто из представленного на аукцион мне не по карману и, делая глоток шампанского, подхожу к балюстраде, разглядывая вновь прибывших гостей. Мне никак не удается сосредоточиться на том, что происходит вокруг. Мысли, разбегаясь, утягивают за собой в сегодняшнее утро, в мой кабинет, к моему ноутбуку. В тот самый момент, когда одним нажатием кнопки мой друг и гениальный хакер Монти Грин разделил этот день на «до» и «после». В правом углу монитора ярко замигал конвертик, оповещая о новом входящем сообщении на почту от Октавии. Быстро ткнув в него мышкой, я уже собиралась свернуть открывшееся окно, так как торопилась закончить свои записи, пока мысль меня не покинула, но взгляд наткнулся на прикрепленный файл и тему письма: «Монти Грин — король интернет пространства!» Желудок, противно сделав парочку кульбитов, подкатился к самому горлу, вызывая приступ тошноты. Несколько секунд замешательства сменились холодной волной паники, окатившей меня с ног до головы. До боли закусив губу, я сглотнула и сжав мышку трясущимися пальцами кликнула по файлу. В нем столько документов, фотографий, записей, заключений, предположений и выводов. Стоило открыть первый отчет детектива, как я уже не могла остановиться, жадно заглатывая ровные строки печатных букв. Несмотря на данное Лексе обещание переслать все Индре и даже не прикасаться к делу — я не могла остановиться. Боже милосердный, это ужасно! Реальность оказалась хуже самых страшных предположений! Я перелистывала страницу за страницей. Формальные, холодные, отрешенные фразы въедались под кожу, заставляя даже не рассматривая фотографии видеть все как в живую: Мужчина… Убит…. Рваная рана у основания гортани… следы электрошокера… Женщина… Убита… Множественные колюще-режущие раны… смерть вследствие обильной кровопотери… Женщина (подросток)… Убита… Продольное вскрытие вен на обеих руках от локтевого сгиба до запястья рук… Оливер Виллиам Керри. Елена Дмитриевна Керри. Костия Эва Керри. Судя по заключениям судмедэксперта — их всех убили в промежутке всего в каких-то два часа. Два гребаных часа! Это была семья Лексы и она потеряла их всего за каких-то два часа, темной ночью 21 июля 1997 года. Не удосужившись постучать, в кабинет влетела Октавия: — Там Монти… — Я уже увидела. — Боже, мне так жалко Лексу. Она не заслуживает такого, никто не заслуживает… — Октавия, — выдохнула я, прерывая подругу. — Отправь это все Линкольну… и пожалуйста, оставь меня ненадолго одну. — Хорошо. — Пробормотала она, неуверенно замирая в дверях. — Ты в порядке? — Нет… — Мотнув головой, я постаралась сосредоточиться на том, чтобы сдержать слезы. — Но должна быть… ради Лексы… и мамы. Черт бы побрал этого Монти! Еще утром я была почти уверена… почти уверена, что мне удастся со всем справиться, но теперь… Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!!! Слепо глядя прямо перед собой, я осушила свой третий бокал. — Кларк? Вздрогнув, резко оборачиваюсь, встречаясь с обеспокоенными глазами мамы, напряженно рассматривающей меня. — Кажется, я опять задумалась. — Милая, у тебя все хорошо? Ты выглядишь очень расстроенной. — Все в порядке, мам. Все, что заставляет меня задуматься, подождет до завтра. — Я попыталась улыбнуться. — Бал начинается, нам нужно пройти к своему столику. Удивленно распахнув глаза, быстро оглядываюсь. Белые двери, ведущие в залу, действительно открыты, гости, смеясь и общаясь, не спеша проходят внутрь. Если Лекса с Маркусом и пришли на вечер, то я их упустила, погрузившись в свои невеселые мысли. Вздохнув, поворачиваюсь к Эбби, подавая ей руку: — Тогда, миссис Гриффин, позвольте мне на сегодня быть вашей парой, и проводить вас до наших мест? — Я не хочу портить маме вечер и потому, сделав над собой небольшое усилие, отодвигаю все тяжелые размышления до завтра и искренне улыбаюсь. — С удовольствием! — Сжимая в ответ мою ладонь, отвечает Эбби. — Я люблю тебя, милая. — А я тебя. «Бал Белой розы» ничем не отличался от любой другой светской тусовки такого уровня. Мужчины, словно пингвины, облаченные в смокинги, с важным видом сидели на своих местах за столами и рассуждали о гольфе, полях для гольфа и, что самое главное, о наиболее подходящем времени суток для игры в гольф. Сопровождающие их жены, невесты и просто подруги, облачившись в свои лучшие наряды и украсив себя самыми дорогими (из имеющихся) украшениями, ревностно разглядывали друг друга. Убедившись, что самые красивые в зале именно они (для чего почти каждая толкала своего кавалера в бок и тот, лишь на мгновение отрываясь от спора со своими приятелями о гольфе, уверенно выдавал, видимо, заученную наизусть одинаковую для всех фразу: «милая, ты выглядишь лучше всех»), сбивались в небольшие группы, принимаясь сплетничать о ком-нибудь еще. Чаще всего, проходя мимо столов, я слышала имя Лексы. У меня руки чесались дать хорошую затрещину каждой, кто, возбужденно шушукаясь, с издевательской полуулыбочкой косилась в сторону главного стола, за которым, гордо вздернув подбородок, сидела Лекса в компании Маркуса, губернатора Калифорнии с женой и мэра Лос-Анджелеса. Боже! Слава тебе, Всевышний, Лекса здесь и с ней все в порядке! Черт! Стоило мне воочию увидеть ее, как страх, не дающий мне покоя последние несколько часов, наконец, отступил. Шумно выдохнув, я сильнее сжала мамину руку. В ответ, она как-то не очень довольно покачала головой, проследив за моим взглядом, но предпочла промолчать. Конечно, не все гости этого бала были такими, как те любительницы посплетничать. Седовласая женщина в летах, сидящая за столом по соседству со мной, искренне восхищалась красотой и вкусом Лексы, пока та, выйдя на сцену по приглашению ведущего, говорила свою речь перед началом аукциона. Женщина пыталась втянуть мужа в обсуждение наряда девушки, но потерпев неудачу, переключилась на меня. Я была не против. Беззастенчиво испытывая гордость, выслушивая комплименты в адрес моей звезды и любуясь ею на сцене в лучах софитов. — Великолепна! Не правда ли она великолепна? — Не унимаясь, нашептывала женщина. — Словно молодая Элизабет Тейлор. Столь же талантлива и красива. Недаром, на одном из прошлых аукционов, эта девушка приобрела изумрудное ожерелье в бриллиантах, которое раньше принадлежало госпоже Тейлор, а до этого, если меня не подводит память, какой-то русской герцогине… Улыбаясь, я кивала в ответ, не имея сил отвести от Лексы взгляд. Она и впрямь выглядела великолепно! С длинными рукавами, сияющее белизной, платье в пол от Roberto Cavalli эффектно оттеняло оливкового цвета кожу. Высокий разрез открывал вид на идеальные ноги в босоножках Brian Atwood, а смелое декольте украшало массивное ожерелье из золотых колец. Широкий черный пояс, перетягивая осиную талию, создавал идеальный баланс монохромности. А крупные темные локоны и ярко горящие изумрудные глаза, щедро подведенные черной подводкой, довершали образ голливудской дивы. У меня перехватывало дыхание каждый раз, когда я видела, как возбужденно блестят эти зеленые омуты. И я знала, в этот момент Лекса верила. Всем сердцем верила в каждое слово, что говорила со сцены, в то, что она и каждый из сидящих в зале, делали нужное, важное дело. Лекса была здесь только потому, что искренне считала, что так она может оказать помощь нуждающимся в ней детям с онкологическими заболеваниями. Именно этому был посвящен сегодняшний вечер. И именно Лекса с ее безоговорочной верой и ярко горящими глазами помогала мне видеть истинное предназначение этого бала, заставляя всю мишуру показного богатства растворяться в мягком свете солнечно-зеленых, столь любимых мною, глаз. И, от этого, я любила ее еще сильнее. После потрясающего ужина и аукциона, который по сумме собранных денег, кажется, превзошел все мыслимые и не мыслимые ожидания, основную сцену сдвинули в бок, освободив площадку для танцпола. На самой же возвышенности уютно разместилась часть Лондонского симфонического оркестра, наполняя зал восхитительной музыкой, превосходно исполняя самые известные композиции рок баллад в своей кавер обработке. Люди потянулись в центр зала. Столики опустели. Гости смешались, кружась под музыку или стоя поодаль от танцующих и обсуждая сегодняшний праздник. — Эббигейл, какая приятная встреча. О! Хвала небесам! И всем святым этого бренного мира! Оторвав взгляд от своего полупустого бокала с вином, я чуть не запрыгала от радости, увидев Маркуса Кейна. Кто бы знал, что когда-нибудь я буду так рада приходу этого мужчины. Агент Лексы, неожиданно появившийся возле нашего столика, оборвал не заканчивающийся монолог моей уже порядком поднадоевшей седовласой соседки, в одночасье став для меня принцем в сияющих доспехах. А так же заставил улыбнуться Эбби, последние полчаса обиженно хмурящуюся из-за уведенной на аукционе у нее из-под носа фарфоровой статуэтки «Пастушки». — Маркус, добрый вечер. — Вложив свою ладонь в протянутую ей мужскую руку, мама поднялась и быстро расцеловала Кейна в обе щеки. — Эбби, да позволено мне будет сказать, ты выглядишь просто обворожительно. Глаз нельзя отвести! Еще бы! Собственно, он этого и не делал! В отличие от Лексы, равнодушно скользнувшей по нам с мамой взглядом во время аукциона, Кейн, и правда не отрываясь, глазел на Эбби все время, пока они с ним схлестнулись в торгах за ту самую злосчастную статуэтку. Маркус не успокоился, пока не перебил все ставки, как мамины, так и всех других участников, пытавшихся вклиниться в борьбу этих двоих. — Благодарю. — Эбби кокетливо улыбнулась, похлопав ресницами. — Как вам вечер? Нравится праздник? — Если бы кое-кто не увел у меня статуэтку… — Мужчина ухмыльнулся, совершенно не чувствуя за собой никакой вины. — Пожалуй, тебе лучше спросить мнение Кларк, она на этом балу впервые. Не торопясь, Кейн перевел свой взгляд с мамы на меня и кивнул, нехотя выпуская ладонь Эбби из своей: — Кларк. — Маркус. — Я очарован, ты столь же прекрасна, как и твоя мама. Надеюсь, хотя бы тебя сегодняшний бал не разочаровал Одарив Кейна улыбкой, я покачала головой. Это был ужасно длинный вечер. Вечер без возможности прикоснуться к Лексе, заглянуть ей в глаза, вслушаться в ее хрипловатый голос, ощутить тепло ее рук. Находиться всего в нескольких метрах и ощущать себя так, словно мы на разных планетах. И она недосягаемая, яркая звезда совсем другой, не моей, орбиты. Все в сегодняшнем образе Лексы говорило мне именно об этом: ее холодные, безразличные взгляды, изредка скользящие по залу, ее гордо расправленные плечи, чуть заносчиво вздернутый кверху подбородок. И эта аура звездности, статустности, что окружала ее, словно невидимый плащ, превознося над всеми, заставляя желать и тянуться к ней… Она не была моей! Боже! Боже! Несмотря на все, что происходило между нами в пентхаусе, несмотря на все мои попытки убедить саму себя… я вдруг отчетливо осознала, как далека я от мира Лексы, как далека я на самом деле от нее. — У меня есть замечательная идея. — Так и не дождавшись ответа, произнес Маркус, на мгновение скосив глаза в сторону своего стола. — Эбби, как вы с Кларк посмотрите на то, чтобы присоединиться к нам за нашим столиком и выпить по бокалу вина со мной и Лексой? Благодарно улыбнувшись, мама обернулась ко мне: — Что скажешь? Офигеть! Никогда не замечала за Эбби такого большого актерского таланта! Ладно, плевать! Я ведь сама, добровольно, ввязалась в весь этот фарс, разыгрываемый каждый раз перед любопытными зрителями. А зрители как раз были! Как минимум моя соседка, сидящая чуть ли не с открытым ртом и впитывающая в себя каждое произнесенное нами слово и к ней присоединятся еще около сотни человек, стоит нам подойти к Лексе. Стиснув зубы, я кивнула. — Лекса, — позвал Маркус, подводя нас с мамой к своей подопечной. — Надеюсь, ты помнишь мою хорошую знакомую Эббигейл Гриффин и ее дочь — Кларк? "Ну, конечно, я же сплю с Кларк!" Да, Гриффин, мечтай! Скорее ад замерзнет, чем Лекса позволит кому-нибудь сунуть нос в свою жизнь и тебя оттуда мигом выкинет, если хоть один неподобающий намек сделаешь. Я расстроено поджала губы, сдерживая так не кстати появившееся желание развернуться и уйти от всех и вся. Как можно дальше. — Эбби, добрый вечер! — Просияв дружелюбной улыбкой, Лекса вскочила с места и быстро расцеловала маму. — Кларк. — Со мной она повторила то же действие, лишь на мгновение окутав своим фирменным жасминовым ароматом духов. — Как вам бал? Она смотрела прямо на меня, но, поскольку во мне, разогреваемая выпитым алкоголем, бурлила злость на себя, на нее, на весь сегодняшний вечер — я угрюмо молчала. — Как всегда, выше всяких похвал. — Отозвалась Эбби, спасая всех от неловкого молчания. Оркестр, доиграв мелодию, сорвал овации и, теперь вновь, неспешно погружал зал в завораживающие переливы Behind Blue Eyes (Limp Bizkit). Маркус повернулся к Эбби: — Потанцуем? — Не скучайте, девочки. — Посоветовала мама, мимоходом, едва уловимо, сжав мой локоть и тут же исчезая на танцполе, увлекаемая Маркусом. — Вина? — Присев, Лекса кивнула на стул рядом. Вышколенный официант, материализовавшийся возле столика, едва я успела опуститься на стул, поставил передо мной новый бокал и одним ловким движением наполнил его игристым белым вином. — Они хорошо смотрятся вместе. — Мягко заметила Лекса, наблюдая за кружащими по паркету Маркусом и Эбби, с затаившейся в уголках губ улыбкой. — Да уж. Того и гляди подскользнутся на его слюнях. — Кларк? — Похоже, я добилась своего, моя кинозвезда впервые за весь вечер стала вглядываться в мое лицо. Черт! Ну, что за глупые, ребяческие выходки, Гриффин? Ведь никто не виноват, что у тебя плохое настроение! В два глотка осушив свой бокал, я потупила взгляд, заинтересованно рассматривая мраморную крошку пола и старательно пряча глаза от настороженного и озадаченного изумрудного взгляда. Последние аккорды музыки, разлетевшись по залу, затихли. И все вокруг взорвалось аплодисментами. На небольшой кусочек мрамора, который я с таким любопытством рассматривала, вдруг вторглась пара до блеска начищенных мужских ботинок: — Прошу прощения. — Пророкотал прямо над моей головой глубокий бархатистый баритон. Не веря собственным ушам, я медленно подняла глаза всматриваясь в напряженную, сжимающую кулаки и метающую в незваного гостя холодные молнии, девушку. Вся моя злость улетучилась, а вслед за ней и весь хмель, оставив место лишь одному желанию — оградить Лексу от этого человека.