Ночь дьявола

— Это же Вы… Вы были тогда… там… — бессвязно шептал Хизуми, в упор глядя на брюнета, сидящего в противоположном конце стола. Кровь схлынула с лица режиссера, он не знал почему, но сейчас ему было дико страшно. Ему казалось, что каждый из этих присутствующих смотрел на него с насмешкой и высокомерием, хотя никто даже не обращал на него внимания. Неприязнь и паника постепенно сжимали горло режиссера, тонкими иглами проникая под кожу, отравляя кровь и проникая в самое сердце. Режиссер чувствовал себя загнанным в угол. — Йошида-са-а-ан, — протянул Хайд, цокая языком и качая головой, — ну зачем же Вы так? — Вы пришли за оплатой? — робко спросил Хизуми. — Я пришел за расплатой, — глаза Хайда блеснули недобрым огнем, — Юный мальчишка, что принес Вам свою работу… Матсуда Рючи, кажется. Помните такого, Йошида-сан? А ведь она могла перевернуть мир, изменить историю, оживить сердца людей. А Вы поддались алчности и тщеславию, Вами обуяла гордыня и Ваша спесь, Вы даже не взглянули на нее, безжалостно выбросив в урну, — в глазах брюнета читалось явное презрение, от чего Хизуми захотелось просто исчезнуть, сбежать, но он не мог отвести от него взгляда, даже если бы захотел. — Простите меня, я исправлюсь! — вырвалось у режиссера, явно на автомате, как у того самого мальчишки, что нашкодил и теперь его отчитывал учитель. Брюнет громко расхохотался, запрокинув голову назад, гости обменялись усмешками и кивками, то и дело поглядывая на Йошиду. У него пересохло в горле, он не мог вымолвить ни звука. Страх тисками сдавливал горло, грозя передавить артерии. Только сейчас режиссер заметил, что больше никто не ел и не пил, все смотрели только на него, но никто не двигался, словно ожидая чего-то, какого-то знака. — Неужели Вы думаете, Йошида-сан, что вся Ваша поездка в Токио, после стольких лет, — чистая случайность? Отсутствие менеджера, молчаливые звонки и этот отель по чистой случайности за углом? Все это подстроил я, — Хайд откинулся назад в кресле, величественно опуская руки на подлокотники, всем своим видом давая понять, как он горд. — А Вы так легко попались в свою собственную ловушку тщеславия и алчности, гонорар-то и вправду приличный был в контракте. Да только жаль, что о Вас больше никто не услышит, а через пару лет и вовсе забудут. Все Ваши фильмы покроются пылью и канут в лету. Где-то громко пробили часы — полночь. Хизуми хотел закричать, вскочить и бежать, не оглядываясь, но он словно прирос к стулу, не в силах даже оторвать руки от подлокотников, — что-то разом изменилось во всех гостях, находящихся за столом, и только Хозяин вечера победно усмехался. — Ваш час настал, Йошида-сан, и Вы не представляете, как Вам повезло присутствовать здесь именно сегодня — в Ночь дьявола, когда я собрал здесь, практически ради Вас все смертные грехи — Зависть, Похоть, Уныние, Гордыня, Тщеславие, Гнев и Чревоугодие. Теперь, я думаю, Вы понимаете мою планировку гостей. Тсукаса и Бё переглянулись, а затем одновременно посмотрели на Хизуми. Бё изящно склонился к режиссеру, одаряя его высокомерным взглядом, цепляя двумя пальцами за подбородок, и разглядывая с ленивым интересом. — Дешевка, — фыркнул мужчина, одергивая от него руку с таким отвращением, словно коснулся грязи. Существа одни за другим вставали из-за стола, шаг за шагом окружая Хизуми, сцепляя его плотным кольцом. — Вы не можете… Вы не можете так поступить… — едва слышно шептал Хироши, умоляюще глядя на Хайда, что неспешной походкой приближался самым последним. Тот, чье имя было Кё, обнажил катану, и теперь имел ещё более устрашающий вид, чем до этого, но никто не предпринимал никаких действий без команды Хайда. — Каждый получает то, что заслуживает, — рассмеялся Хайд, давая едва заметный знак рукой. Тсукаса тут же обхватил цепкими пальцами режиссера за горло, а рука Бё легла в области сердца. В одночасье тело пронзила такая острая боль, словно тысячи осколков вонзались в кожу, словно каждая клеточка тела желала существовать отдельно. Хизуми был буквально ослеплен этой болью, но почему-то не умирал. Но в момент увиденной перед собой картины он, наверное, пожелал бы скорее умереть, чем жить. В руках Бё было его сердце — живое и трепещущее, пульсирующее в своем привычном ритме, только оно было черствое и сухое, словно потемневшее от времени. — Вы только посмотрите… — Хайд взял из рук своего помощника сердце и поднял его, чтобы всем было видно, — и как только человек с таким сердцем желал менять других. — Дайте мне ещё один шанс, — прошептал Хизуми, глядя на пульсирующее в руках сердце. — И почему же я должен давать Вам шанс, Йошида-сан? — Хайда откровенно забавляла данная ситуация, и он сжал в пальцах ссохшийся, черный комочек, внутри которого ещё слабо сияла жизнь, без тени жалости глядя на Хизуми. Режиссер стал задыхаться и глотать воздух, но ничего не помогало. Глотая слова, он попытался прошептать: — Я не заслуживаю шанса все исправить, я грешен и виновен… Но когда-то я задел Вас… А как мир узнает о моем примере и изменится, если я умру? Хайд какое-то пару секунд внимательно смотрел на режиссера, взвешивая «за» и «протии», но хитрая ухмылка не заставила себя ждать. — Не аргумент. Мне жаль, Йошида-сан, Вы несомненно талантливы, но долги надо платить. Пальцы Хайда стали сжиматься сильнее, воздуха стало хватать все меньше, а пульс становился все чаще. — Нет…Нет… Пожалуйста…Не… -Виновен, — холодно отрезал Хайд, резко сжимая сердце в руках, позволяя ему вспыхнуть ослепляющим светом и рассыпаться пылью. Все кануло во тьму.