HBO WI В тело Джоффри попал Октавиан из сериала Рим

Не заставляй меня к тебе идти. Предполагаемое письмо от короля Джоффри Баратеона королеве Дейнерис Таргариен. Считается апокрифическим.

Красный Замок, Королевская Гавань, 298 ВЭ. Станнису Баратеону никогда не нравились лизоблюды, для него говоривший прямо уроженец трущоб был ценен больше льстеца из благородного рода, потому-то и был Давос Сиворт его единственным другом. Но это не значило, что ему всегда хотелось слушать то, что он говорит. – Я не знаю, почему вы вообще ей поверили, – заметил Давос, когда они прогуливались в садах, где их не могли подслушать. Станнис остановился и повернул голову, прожигая взглядом находившегося поблизости садовника. Тот ошалел при виде его злости и немедленно скрылся. – Мне следовало понять, что что-то не так еще несколько дней назад, когда она начала меня избегать, обычно она следовала за мной тенью, – пробормотал он, скрипя зубами. – Да, и я понимаю, почему она не хочет сама вам обо всем рассказать, вы не из тех, кто легко принимает предательство, – заметил Сиворт. Сжав челюсти, Станнис продолжил сквозь зубы: – Она послала ворона моей жене на Драконий Камень, чтобы та написала мне письмо с просьбой преклонить колени перед этим злоязычным плодом инцеста, – сердито сказал он. – А, так вот что было в том комке бумаги, которым вы в меня швырнули, – понял Сиворт, думая, что надо было научиться читать, раз в письмах бывают такие интересные вещи. – Я слышал, как один чертов межевой рыцарь смеялся надо мной, межевой рыцарь, почти крестьянин! – воскликнул Станнис, и тут вспомнил, с кем говорит. – Я не хотел оскорбить, – извинился он перед низкорожденным товарищем, хотя и знал, что Давос Сиворт не оскорбился. Если Станнис хотел тебя оскорбить, он делал это прямо, обращаясь прямо к тебе. – Что он говорил? – спросил Сиворт, удивляясь, что так сильно разозлило Станниса. – Он шутил, что слышал, будто моя собственная любовница бросила меня ради Джоффри, и это значило, что я не только говорю хуже мальчишки, который еще не бреется, но и в постели не так хорош, – прорычал Станнис. Старый контрабандист скривился. – Вы же не выбили ему зубы или что-то вроде того? – спросил он. – Я бы мог на вашем месте, – сказал он. – Мой удар правой не тот, что раньше, но левой я могу вдарить как следует. – Мы находимся под Правом Гостя, – напомнил Станнис. Сиворт кивнул: – Повезло его зубам, – ответил он. Правилом поведения по всему Вестеросу было то, что никто не смел нарушать священное право гостеприимства, и человек столь помешанный на правилах, как Станнис, не мог их нарушить. Это был не только великий грех с точки зрения веры в Семерых, это был грех для Старых Богов и даже для Утонувшего Бога Железных Островов, так что его творили очень редко. Станнис редко демонстрировал чувства, а если и демонстрировал, то это был молчаливый гнев. – И знаешь, что больше всего меня злит? – спросил он. – Ну, вам не нравится контрабанда, это я точно знаю, – пошутил Сиворт, бессознательно касаясь кожаного мешочка, висящего на шее, где были его отрубленные пальцы. – Что злит меня больше всего, – проигнорировал его Станнис, – так это то, что я знал, что это был неверный момент, чтобы объявлять о моих законных правах на трон, но эта рыжеволосая сука меня переубедила, – пожаловался он. – Она все каркала о знаках и пророчествах, когда я должен был думать о политической обстановке. Давос Сиворт пожал плечами. – Она знает, как повлиять на мужской ум, это наверняка, – ответил он. – Она была голая, когда это говорила? Станнис обернулся и прожег взглядом друга. – Нет, не была, – холодно ответил он. – Жаль, тогда бы это было не так плохо, – предположил Давос, и получил в ответ очередной злобный взгляд. – Хорошо, что вы не последовали ее уговорам сжигать не только статуи Семерых, но и людей, а то никто бы не голосовал за вас, – убежденно сказал он. Одних только слухов об этой жертве, которые пришли в последние недели с Драконьего Камня через людей Королевского Флота было достаточно, чтобы Станнис лишился той малой поддержки благородных домов Вестероса, которая была у него раньше. Со своей стороны, пока Красная Жрица теперь завывала по Королевской Гавани о достоинствах "принца, который был обещан", Джоффри изо всех сил старался ее избегать, не желая иметь с ней ничего общего, и даже выпустил заявление, что под его правлением все религии будут уважаемы, пока они уважают другие. Он не хотел возвращения религиозных войн прошлого, заявил он, напоминая об андалах, которые на мечах принесли с собой веру в Семерых, сжигая чтимые последователями Старых Богов богорощи. Это было столь же неправильно, как сожжение статуй Семерых на Драконьем Камне, и демонстрировало опасность фанатизма, которая могла прийти с любой стороны. Вере в Семерых следуют люди дурные и добрые, писал Джоффри, и люди дурные и добрые поклоняются Старым Богам Севера, Утонувшему Богу и Богу Бури Железных Островов, и даже среди того малого количества ройнаров, что еще поклоняются Матери-Ройне равное количество людей дурных и добрых. К неловкости жреца, Джоффри назвал Тороса из Мира добрым человеком, поклонявшимся Рглору, добрым человеком, который храбро сражался в битве на Пайке, и который приобрел много друзей среди людей других религий. И если те, кто жгли статуи Семерых на Драконьем Камне, не будут жить в мире с последователями других религий, то они могут собирать вещи и убираться в Эссос, заявил Джоффри, а потому лучше бы им принести извинения за нанесенное оскорбление и смириться, что в Вестеросе никто не будет принуждать другого к своей вере. Конечно же, Джоффри не забыл добавить ядовитых замечаний, что он лично никому бы не позволил опорочить религиозные символы народа, которым он собирался править. Станнис с каждым днем все больше ненавидел лицемерного мерзавца, но тем не менее, он начал уважать ум мальчишки. "Нельзя ненавидеть кого-то, кто плохо исполняет план Великого Иного, ненавидь тех, кто исполняет его хорошо". Восхищение его умениями было частью ненависти. – Так что вы теперь будете делать? – спросил Сиворт. – Я не представляю, чтобы совет решил в вашу пользу, – честно признался он. – Я не преклоню колени, сир Давос, – ответил Станнис. – Если Совет проголосует против меня и откажет мне в моем законном праве, я подчинюсь закону, но я не стану преклонять колени перед бастардом. Сиворт вздохнул. – Вас казнят за это, – напомнил он. – И тогда ты посадишь на Железный Трон мою дочь, когда я умру, – спокойно ответил Станнис. Станнис был не из тех людей, кто нравился другим, подумал Сиворт, но иногда он словно старался сделать это труднее. Он просто слишком много ждал от других, требовал от них почти недостижимого идеала, хотя, если честно, того же добивался и от себя. – Я сделаю, что смогу, милорд, – ответил Сиворт, понимая, что того, что он сможет, будет недостаточно, чтобы выполнить это задание. – Ваше величество, а не "милорд", так обращаются к королю, сир Давос, – поправил его Станнис. "Да, его трудно любить" – снова печально подумал Сиворт, а в это время один из садовников незаметно подслушивал их разговор, не имея терпения поскорее удалиться и поделиться услышанным с лордом Варисом. Потом он собирался пойти и сообщить ту же информацию Петиру Бейлишу, чтобы получить дополнительное вознаграждение, может быть немного изменив ход разговора, в зависимости от того, как прикажет мастер над шептунами. А если ему совсем повезет, то и лорд Тайвин третьим заплатит ему за информацию.