Здесь, в Вестеросе, Дейнерис Таргариен называют «Дочерью Безумного Короля», в то время как в Эссосе Эйриса Второго Таргариена величают «Отцом Безумной Королевы». В какой-то мере даже впечатляет, как семья, из которой произошли такие интересные личности, как «Мейгор Жестокий», «Эйгон Недостойный» и «Эйрион Чудовищный» умудрилась настолько низко пасть за одно поколение.
«Уроки и мудрости от Тириона Ланнистера», 325 ВЭ.
Красный Замок, Королевская Гавань, 298 ВЭ. Верховный Септон явно не умел пройти по грани между торжественностью и явной помпезностью тона, по крайней мере, по мнению вечно критически настроенного ко всему Октавиана. Собственно потому, жрец скорее напоминал второразрядного скомороха, кривляющегося на сцене, нежели умелого оратора. Человек неумело витийствовал, читая коронационную проповедь в такой манере, что озлила бы даже дядюшку Юлия в роли Pontifex Maximus Рима, и Октавиан аж скрипел зубами. По крайней мере, дело двигалось к завершению, с облегчением подумал он. Дело было не в том, что проповедь была длинной и слишком затянула церемонию объективно говоря, по крайней мере для стороннего наблюдателя — она тянулась вечность говоря субъективно — для субъекта, занимающего Железный Трон — то есть, для него самого в настоящее время. Пусть этот трон, символ власти, был должным образом устрашающ, и, в своем собственном стиле, царственен, в качестве предмета мебели он был далек от идеала. Удобно скроенные стулья не несут угрозы тем, кто сидит на них, а вот это сиденье еще как несомненно несло. Одним из интересных моментов истории, о котором, по мнению Октавиана, стоило бы упомянуть, что кроме прозвища «Безумный Король», бывший хозяин Железного Трона, в миру известный как Эйрис Второй Таргариен, заработал еще одно неофициальное прозвание, а именно «Струпный король». Неумение человека сидеть смирно, занимая столь грозное кресло власти, или по причине упомянутого безумия, или просто от излишка энергии, приводило к тому, что он постоянно резался о многочисленные клинки, из которых трон был построен. Если вы хотели бы излечиться от привычки вечно ерзать, то такая мебель именно для вас, решил юноша, занимавший трон, сидя, замерев в неподвижности, как самосохранения ради, так и для того, чтобы демонстрировать собравшимся вокруг аристократам полагающуюся случаю серьезность. Богато украшенные одежды, что он надел на церемонию, были прекрасно сшиты, и стоили непристойно дорого, но перспектива в будущем сменить их на кольчугу Городской Стражи улыбалась ему все больше. По легенде, Эйгон Завоеватель специально поставил после себя такой трон, дабы напоминать своим наследникам, сколь опасно их положение. Это была метафора в прямом смысле обагренная кровью. Если так и было, то Эйгон явно считал своих наследников или слишком тупыми, или безумными, для понимания сути правления, мрачно заключил Октавиан. Человек был явно провидцем, решил Октавиан, разглядывая аристократов, заполонивших Большой Зал. Старшие члены семейств из Великих Домов занимали ближайшие к трону места, а дома поменьше, а также группа богатейших купцов, расселись на дальних скамьях. Само собой, лорд-хранитель и десница короля, Эддард Старк и Тайвин Ланнистер соответственно, сидели ближе всех к трону. Вопрос, куда именно по старшинству следовало усадить Оберина Мартелла, как всегда был затруднительным — технически, главой дома был его брат Доран, но тем не менее, его дорнийский титул «принца» давал ему более высокий относительно простых лордов статус. Мейс Тирелл, не только верховный лорд, но и Хранитель Юга, яростно протестовал против такого мнения, нечего и говорить, и понадобились все политические умения Тайвина да северная прямота Эддарда, чтобы прекратить этот спор. К его облегчению, церемония наконец подошла к моменту, когда Октавиан смог встать и размять ноги, спустившись по ступеням перед троном к месту, где Верховный Септон встал, держа над головой принца корону, торжественно взывая к Семерым даровать благословение, само собой, начиная с обращения к Отцу. Если Отцом и правда был Юпитер-Зевс, как полагал Октавиан, то стоило задуматься, что именно Верховный думал о роскошной западне идиотских традиций этого монархического вздора. Учитывая, насколько успешны были легионы Римской республики в уничтожении разнообразных царств в течение многих лет, Октавиану казалось сомнительным, что Высшие Силы благосклонно смотрели на наследственное правление. Что бы того не стоило, если Рим когда и был близок к падению, так это от рук Карфагена, другой республики, а не от власти царей Македонии или египетских фараонов, а это значило, что Юпитеру не было дела, кто твой отец, он бы и с места ради этого не поднялся. Что было важно — насколько ты хорош в правлении. — Да дарует Воин ему храбрость и защитит его, — завывал Верховный Септон, возвращая Октавиана к настоящему, где церемония приближалась к концу. — Да дарует Кузнец ему силу нести тяжелое бремя, — продолжал он. — И пусть Старица, та, что знает судьбу каждого, укажет ему путь, по которому суждено ему пройти, и проведет его сквозь тьму, что лежит впереди, — молил он, все еще держа корону на весу, готовясь опустить ее. Верховный Септон набрал полную грудь воздуха, чтобы его следующие слова разнеслись по залу, отражаясь от каменных стен. — Во свете Семерых, я провозглашаю Джоффри из домов Баратеонов и Ланнистеров, Первого его имени, королем Андалов, Ройнаров и Первых Людей, и правителем Семерых Королевств! — Провозгласил он, опуская корону на голову Октавиана. Октавиан с трудом сдержал смешок, вспомнив, почему дядюшка и приемный отец Юлий Цезарь всегда носил лавровый венок на голове. Неприятели утверждали, что это была корона, знаменующая его желание уничтожить республику и провозгласить себя королем, но на самом деле Цезарь просто хотел скрыть намечающуюся лысину, и заставил Октавиана поклясться, что никогда не скажет об этом — лучше казаться амбициозным, чем тщеславным, потому что последнее не годилось для военачальника. — Да продлится вовеки его правление! — Воскликнул Верховный Септон. — Да продлится вовеки его правление! — Ответили все в зале, и затем последовали радостные крики и аплодисменты. Теперь Октавиан широко улыбнулся и уважительно кивнул Эддарду и Тайвину, и они вернули ему этот жест, Старк сам улыбнулся, а Ланнистер по крайней мере изобразил хорошее настроение, если внимательно приглядеться. Так как теперь настроение в зале было скорее радостным, чем торжественным, Октавиан не счел неприличным еще раз улыбнуться и чуть помахать Сансе Старк, которая, как его невеста и дочь лорда-хранителя, сидела в первом ряду. Получив в ответ радостную улыбку от Сансы, которая, кажется, хихикнула и помахала в ответ, Октавиан порадовался, что наконец-то научился не только понимать ее настроение, но и предвидеть ее реакции. Выстраивать стратегии было легко, а вот девчонки были просто Элевсинскими Мистериями, заключенными в загадки Сфинкса. Теперь все, что ему оставалось — нацепить фальшивую улыбку и пару часов поизображать интерес к блеянию подхалимов, пока высокорожденные Вестероса выстраивались в очередь, чтобы принести ему свои присяги. Настоящая работа начиналась на пиру в честь коронации. Пришло время двигать фигурки кайвассы по доске, прежде чем этот сброд понял, кто играет в игру, и насколько хорошо он это делает. Комментарий автора: слухи, что Квиберн вернул эту работу к жизни, беспочвенны