***
Октавия успокоилась ближе к четырем часам утра, когда за окном загорелся рассвет. Сил подняться с пола не было, поэтому она уснула прямо на ворсистом ковре. Проснулась девушка от разрывающего тишину комнаты непрекращающегося звона. Она непонимающе посмотрела по сторонам, еле разлепив слипшиеся от ночной истерики глаза. Звук, конечно же, доносился из дневника. Воспоминания ночи всплыли в голове и Октавия зажмурилась, мысленно проклиная себя за слабость. Сириус наверняка места себе не находил. Липкое чувство вины пробралось под кожу, не давая встать. Она на негнущихся ногах поднялась, чувствуя боль во всем теле от сна на жестком полу. Дневник лежал возле кровати, сигнализируя о новом сообщении. Она помедлила. Стыд захлестнул с головой. Открывать его не хотелось. Но артефакт в руках не прекращал трезвонить, из-за чего Октавия рывком его открыла. И ошарашенно осела на кровать, смотря на три страницы, исписанные пером Сириуса. «Не знаю, что они тебе наговорили, но не слушай, Мерлин, прошу» «Я люблю тебя» «Октавия, прошу, ответь» «Ви, не оставляй все так» «Ви…» «Я ненавижу всю твою семью. До самих Основателей» «Я такой идиот. Я испортил тебе жизнь. Октавия… прости» «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, СЛЫШИШЬ? Я буду бороться за свои чувства, даже если ты этого не хочешь!» «Будь счастлива со своим Розье… или кого тебе там твой папаша нашел» Октавия бегло осмотрела страницы, на которых расплывались темные буквы. Сириус, мать его, Блэк не находил себе места. Сириус Блэк переживал. И от этого осознания в груди резко потеплело. Октавия закрыла глаза руками, силясь снова не зарыдать. Она нужна. Она кому-то нужна в этом чертовом мире. Брошенная девочка нужна такому же брошенному мальчику. Октавия подскочила, тут же упав на колени, потому что такая резвость после ночной истерики и сна не на кровати, сделали ее тело непослушным и деревянным. Она на коленях доползла до брошенного на ковре пера и макнула в чернила, оставшиеся в упавшей вниз чернильнице. «Прости меня, Сириус» — вывела Октавия и остановилась. Слова стояли комом в горле. Она не могла их написать. Она была просто не в состоянии рассказать ему о том, что произошло ночью. «Мерлин! Ви, я уже собирался к матери, чтобы она сказала твой точный адрес», — после этой строчки у Октавии защемило в груди. Он был готов взглянуть в глаза ненавистной матери. Ради нее. Чтобы убедиться, что с ней все хорошо. Это был первый раз, когда его гриффиндорская глупость не бесила. «Что случилось? Почему ты написала это?» Октавия сильнее сжала перо в руке. Она не могла ему написать. Она не готова была прожить эту истерику снова. И она ненавидела себя за это. За эту глупую человеческую слабость. «Потом. Мне надо… расскажи, как ты сделал этот пергамент. Я должна сделать такой же. Срочно». Сириус, увидев это, помедлил. Все утро он мерил шагами комнату, выкуривая сигарету за сигаретой. Сознание подкидывало разные варианты развития событий, каждый хуже предыдущего. Блэк злился. Блэк бесился. Блэк переживал. В таком положении он был бессилен — он не мог сорваться и под мантией невидимкой проникнуть в слизеринские спальни, найти ее, крепко прижать к своей груди и просто сидеть так, слушая, как сильно она его ненавидит. Они были не в Хогвартсе. Она была дома. Со своим повернутым на чистоте крови отцом и его дружками. Он понимал, как для нее это тяжело — любить предателя и каждый день врать в лицо своим родственникам. Потому что ей была важна эта чертова семья лицемеров. Она не могла, как Сириус, просто накричать на них всех, собрать вещи и уйти. Потому что Октавия Смит прилежная дочь своих родителей, наследница великого рода, а он… а он просто сумасбродный Сириус Блэк, которому нечего было терять. У него были друзья, которые его поддержали. Да и по оглушающему крику Вальбурги он явно не скучал. Октавия же была одна. Слизеринцы, узнай они правду, тут же отвернутся от нее и начнут травить. В ее жизни больше не будет кузины Цисси, лицемерного Люциуса, самовлюбленного Маркуса и этого отвратительного Розье. Хотя от последнего Сириус с удовольствием избавился бы сам. Затянувшись очередной за это утро сигаретой, Сириус начал расписывать то, как сделал дневник. Он не спрашивал причин — понимал, что она не расскажет ничего. Но отчего-то ужасно хотел ей помочь. Он чувствовал, что что-то не так. Чувствовал, что все не в порядке. И он обязательно со всем разберется и заберет ее оттуда. После того, как поможет сейчас.***
Октавия магией убрала комнату, которая была в полном беспорядке, а потом быстро приняла душ и привела себя в порядок. Мышцы все еще тянуло, голова раскалывалась от короткого и неудобного сна. Из-за этого пришлось выпить бодрящее зелье, которое обычно пили после больших попоек. Оставшееся до встречи с Северусом время Октавия провела в попытках зачаровать пергамент. Получилось не с первого раза, да и конечный вариант странно работал, но самое главное, что работал. Дело оставалось за малым — пока отец не сказал Тому, а тот не спросил у Беллы, надо передать второй экземпляр Нарциссе, чтобы никто ничего не заподозрил. Октавия знала, что Цисси сейчас находится в родовом поместье и готовится к свадьбе с Люциусом. Девушка нашла старый порт-ключ, который Цисси ей отдала перед своим выпуском, чтобы Октавия свободно могла навещать ее. Сжав в руках пергамент, она повернула кольцо-порт-ключ и переместилась из собственной комнаты в покои подруги. Нарцисса сидела за письменным столом и выводила буквы на красивом белом пергаменте. Услышав звук трансгрессии, она тут же обернулась. — Окти? — весело начала Нарцисса, поднимаясь со своего места. Октавия, не поприветствовав подругу, в один прыжок оказалась рядом с ней. Она тут же вложила в раскрытую ладонь пергамент. — Цисси, помоги, прошу, — она внимательно посмотрела не понимающей ничего девушке в глаза. — Это зачарованный пергамент, при помощи которого можно переписываться на расстоянии без сов. Пишешь сообщение здесь — оно появляется на моем экземпляре. Ты можешь пользоваться им, чтобы связаться со мной. Если кто-то спросит, скажи, что он у тебя с момента выпуска. — Октавия, я не понимаю, — растерянно сказала Цисси, рассматривая пергамент в своей руке. — Что происходит? — Все хорошо, правда, — Октавия натянуто улыбнулась и рвано обняла подругу. — Это очень важно для меня. Сделай так, как я прошу. Пожалуйста. Ради нашей дружбы. — Окти! — ахнула Нарцисса, когда девушка растворилась в воздухе. Она сжала в руке пергамент и поджала губы. Что-то здесь явно было не так. И она могла поклясться, что все дело в этой чертовой преданности ему.***
Октавии оставалось только надеяться на то, что все пройдет ровно по ее плану. Вернувшись в комнату, девушка тут же вложила собственно сделанный пергамент в ящик стола, наложила на него заклинания и осмотрелась. Десятки глаз на стене смотрели на нее с осуждением и ненавистью. Она была уверена, что если бы они могли разговаривать, они кричали бы о том, как презирают ее. Особенно прадед. Лучший ученик Шармбатона за весь девятнадцатый век. Министр магии Италии. Тот, на кого Октавия равнялась всю жизнь. Тот, кого она любила и уважала. Предала его. Того, кто ей доверился. Кто назвал ее достойной наследницей. — Я просто спасаю себя, как сделали бы все вы, — прошептала она и, уменьшив дневник Сириуса до размеров спичечного коробка, вышла из комнаты. Ее ждал долгий день с Северусом за приготовлением зелья. И в нем нет места этому оседающему в сердце чувству вины. Она спустилась в подземелья, попутно замечая на себе заинтересованные взгляды снующих по дому людей в черных мантиях. Она чувствовала, как они прожигают ее взглядом. Изучают. Октавия не знала никого из них, но понимала, что они все как-то связаны с Темным Лордом. Возможно, они, как и она, выполняли какое-то его задание. В голове возникла абсолютно дурацкая в своей невозможности мысль. Может, они следят за ней? В этот момент перед глазами появился Эван, сияя ярче, чем начищенный эльфом кофейник. Октавия резко остановилась и рефлекторно потянулась к палочке. — Воу, полегче, — увидев, что она тянется к палочке, начал Розье. — Что ты здесь делаешь? — одернув юбку, стальным голосом сказала она. Кого в своем доме она точно не ожидала увидеть, так это Розье. Он был явно не в числе тех, кого она с удовольствием привела бы провести время летом. По крайней мере, не сейчас. — Отец на задании с твоим дядей, а сам отправил меня сюда, сказал, что, может, я буду полезен, — сказал Эван и широко улыбнулся. То, что он принял Темную метку, Октавия узнала после пасхальных каникул. Но его появление здесь настораживало. Тревога медленно охватывала девушку. Она чувствовала, что что-то здесь не так. Эван тут не просто потому, что ему так сказал отец. — Прости, Эван, но мне нужно на встречу с Северусом, — поджав губы, сказала Октавия и обогнула застывшего Розье. — А можно с тобой? — невинно спросил он и поднял свои карие глаза на девушку. — Прости, но нет. Мы готовим очень важное зелье, ты можешь помешать, — отрезала она и прошагала дальше. — Может, тогда вечером полетаем на вашем поле? — Розье не унимался. И это был сигнал к тому, что Октавия была совершенно права. У него было какое-то задание. Он был здесь не просто так. — Я не могу ничего обещать, Эван, — смахнув волосы с плеча, сказала Октавия и спешно направилась к двери в лабораторию. Там уже ждал Северус, недовольно скрестив руки на груди. Девушка коротко поздоровалась и тут же заколдовала дверь. — Выглядишь ужасно, Смит. Всю ночь вздыхала о своем гриффиндорском придурке? — язвительно начал Снейп, на что Октавия только поморщилась и ничего не ответила. Настроения на споры, честно говоря, не было. Несмотря на зелье, которое она приняла утром, в голове ощутимо тянула боль. Хотелось просто поскорее закончить это все. И лечь спать. — Сегодня второй этап. Попробуем готовить в четыре руки сразу два этапа, так будет быстрее, — Октавия рывком открыла учебник на нужной странице. — Не знаю, получится ли у нас, но единственный шанс это проверить — начать готовить. Так что, Снейп, надеюсь ты готов. — Я-то готов, а вот ты, — он недовольно посмотрел на нее, а потом без лишних слов достал из своего кармана зелье, которое протянул Октавии. Она недоверчиво оглядела пузырек без опознавательных знаков. — Мерлин, не отравлю же я тебя, в самом деле, — раздраженно выдохнул он и скрестил руки на груди. — Ты еле на ногах стоишь, так что пей. Это энергетическая настойка. Октавия неуверенно поднесла к губам пузырек и едва коснулась губами горлышка. Во рту тут же зажгло, отчего она поморщилась и выставила перед собой руки. Северус наблюдал за этим с легкой улыбкой. — Это перец, замечательно бодрит, — добавил он, забирая из ее рук пузырек. — На ближайшие три часа должно хватить, потом придумаем что-нибудь. Но, пожалуйста, не уподобляйся этому лохматому идиоту — зельеварение требует концентрации, а в таком состоянии, как ты сейчас, ты только все испортила бы. — Спасибо, Северус, — одними губами прошептала Октавия и принялась доставать ингредиенты для зелья. Он был полностью прав. Ей нужно перестать думать обо всем остальном, что не касается зелья. Убрать все тревоги и печали. Потому что зелье — живой организм. И оно чувствует зельевара, перенимает его настроение и чувства. Амортенция, приготовленная влюбленным человеком, намного сильнее, чем тем, чье сердце мертво для любви. И это знали все. Поэтому опытные зельевары перед приготовлением зелий очищают разум и запираются в собственной лаборатории, прося их не беспокоить. Октавия тяжело вздохнула и попыталась освободить сознание от мыслей. Получилось не сразу, но вскоре разум стал чистым листом, на который прекрасно ложился рецепт приготовления зелья. Они готовили в тишине, прерывая друг друга лишь на просьбы передать какой-нибудь ингредиент. Снейп оказался невероятно умным и имел феноменальную память — Октавия только один раз рассказала ему, как готовить его часть зелья, а он без пояснений начал его делать. И сделал в итоге все правильно. К концу дня у них стояло четыре котла, которые нужно было соединить в одно зелье. — Я все соединю, Смит, иди, — костлявая рука Северуса неожиданно легла на плечо Октавии, глаза которой невольно слипались. Спать хотелось ужасно. Но она стойко держалась целый час после третьего принятия зелья из склянки Снейпа. — Надо доделать и убрать все, — зевнув, сказала она и потянулась к котлу, но тут же была остановлена жестким захватом Северуса, который повернул ее лицом к себе и встряхнул. Октавия широко раскрыла глаза и немного испуганно посмотрела на него. — Ты же не идиотка, Октавия. Если ты продолжишь в таком состоянии готовить, взорвешь свое любимое поместье к Мордреду! — он крепко схватил ее за плечи и начал выводить практически не сопротивляющуюся девушку из лаборатории. — Северус, — протянула она, резко остановившись. Он вопросительно посмотрел на девушку, которая несильно сжала в руках его черную мантию. — Почему ты это делаешь? — Не хочу умереть из-за того, что ты не умеешь держать себя в руках, — буркнул он и выставил Октавию за дверь. Отчасти то, что он ей сказал, было правдой. Она действительно могла взорвать все здесь. Но настоящая причина крылась в том, что он прекрасно видел, как ей было плохо. Северус был не из сострадательных, но здесь, как и в случае с Регулусом, он не мог не помочь. Почему-то не мог. Октавия послушно поднялась наверх, минуя все коридоры, в которых могла встретиться с отцом. Хотелось спать. Глаза слипались, ноги приходилось с усилием передвигать. Она желала только одного — упасть на кровать и заснуть. Однако, открыв дверь, она ошарашенно застыла, кажется, резко забыв о сне. На ее стуле, вертя в руках колдографию родителей, сидел Том Реддл. Он обернулся на звук и, довольно улыбнувшись, сказал: — А я как раз тебя ждал, Ви, — его глаза блеснули дьявольским огнем. — Присаживайся, поговорим, — он указал на кровать рукой. Октавия послушно прошла к месту и аккуратно села. Нервы тут же сжались в один пульсирующий комок, не дающий спокойно мыслить. Реддл смотрел на нее строго. Обжигающе. Словно заглядывал куда-то в душу. — Расскажи мне про зачарованный пергамент и зелье. Твой отец сказал, что ты занялась созданием артефактов. Похвально, — хмыкнул он и отложил колдографию на стол. — Пергамент в столе, — коротко сказала Октавия и расколдовывала ящик. Том довольно улыбнулся и потянулся к артефакту. Он повертел его в руках, как это сделал отец вчера. — Второй экземпляр у моей подруги Нарциссы, я отдала его в день выпуска, чтобы держать связь. Реддл внимательно разглядывал пергамент. Октавия была уверена, что он сканирует его магией. Он был достаточно силен, чтобы делать это без палочки. Все это время он безумно улыбался и хмыкал собственным мыслям. — И он действительно работает? — обратился он к девушке, которая взволнованно сжимала свою юбку в руках. Октавия кивнула, на что Том снова хмыкнул. — Интересно. И как долго ты его делала? — Несколько часов, — задумавшись, сказала девушка. — Я восхищен! — он тепло улыбнулся и отложил пергамент на стол. В следующее мгновение Реддл уже сидел на кровати рядом с Октавией, обнимая ту за плечи. — Ты действительно выдающаяся волшебница, Ви, — ухмылка. — Ты сможешь сделать еще несколько таких для своего Лорда? — он внимательно посмотрел ей в глаза, отчего Октавия поежилась. Его взгляд уничтожал. Обезоруживал. Разбивал. Девушка неуверенно кивнула, на что Том аккуратно прижал ее к себе и провел мягкой ладонью по руке. — Я не ошибся, когда назвал тебя надеждой магического мира, Ви, — прошептал он после недолгой паузы. Сердце Октавии задребезжало в грудной клетке. — С помощью твоих талантов и твоего зелья мы сделаем следующий шаг в нашей войне. Решающий для всего мира магии. Как продвигается работа над зельем? — Через неделю будет готово, — хрипло ответила Октавия, ежась от близости Лорда и пытаясь отстраниться. Он часто был так близко к ней. Но это был первый раз, когда ее затрясло от того, что он положил свою руку на ее плечо. — Вот и отлично, — Том улыбнулся и, снова обняв девушку, встал. — Доброй ночи, Ви, — у двери сказал он и скрылся в коридоре. Октавия откинулась на кровать, закрывая лицо подушкой. Все это было неправильно. Его прикосновения и слова. Все это было неправильно. Он не должен так делать. Неправильно. Она грубо почесала места, на которых лежали его руки и ее передернуло. Октавия внезапно почувствовала себя грязной. Липкой и мерзкой. До того, что девушка вскочила с кровати и рывком оказалась в ванной, сдирая с себя одежду и подставляя лицо под теплые струи воды. Она настойчиво терла мочалкой те места, где он ее касался, до красных пятен на них. До того, пока не зашипела от боли. До того, пока не почувствовала себя чистой.