Broken

Они с Поттером шли по длинным коридорам Хогвартса молча. Октавия чувствовала на себе его пытливый взгляд, но разговаривать с ним не было ни сил, ни желания. Его точно интересовал Сириус и все то, что произошло в Большом зале. За месяц работы с ним Октавия поняла, что Поттер, хоть и был идиотом, но весьма наблюдательным. Он вскользь интересовался ее настроением и состоянием, когда видел, что она пьет зелье бодрости. Он словно что-то знал, но Октавия не могла поверить в то, что Сириус рассказал об их отношениях Джеймсу. Они же должны были держать это в тайне. К тому же, вряд ли Поттер, узнай, что его лучший друг встречается с «мерзкой слизеринкой», принял бы это так спокойно. Наверняка рвался бы к Октавии — драть волосы и предупреждать, чтобы та не подходила больше к Блэку. Ведь она не из их мира. Она другая — не добрая принцесса фей, которая готова помогать каждому. Как Эванс, например. Октавия — мраморная статуя. Такая же закрытая и таинственная. Помощь? Только если это будет выгодно ей. Дружба? Если предложат равноценный социальный обмен. Профессор Дамблдор встретил их мягкой улыбкой и вежливым предложением отведать лимонных долек. Октавия отказалась, а Джеймс сгреб несколько штук себе в карман мантии, словно и не завтракал десять минут назад. Директор ожидаемо спросил их про ощущения от новой должности, а также попросил тщательнее следить за перемещением студентов после отбоя. — И еще кое-что… Я понимаю, что дружеские чувства нередко берут верх при решении спорных вопросов, но, прошу вас, в отношении дисциплины не поддавайтесь эмоциям. Нарушителей нужно отправлять к мистеру Филчу, а не отпускать, — профессор внимательно посмотрел на Джеймса из-под очков-половинок. Тот быстро отвел глаза и неловко потер переносицу. — Конечно, профессор, — кивнула Октавия, неодобрительно покосившись на заерзавшего Поттера. — Поэтому я предложила моему коллеге инспектировать спальни не своих факультетов, чтобы избежать подобных ситуаций. — О, — Дамблдор задумчиво потер виски, — это очень хорошая идея, Октавия. Девушка тут же просияла, словно рождественская ель. Поттер ее предложение отверг. Хотя другого ждать и не следовало — Джеймсу нужно было прикрывать похождения Мародеров. Октавия не спустила бы с рук ночные похождения даже Сириусу. — Думаю, так и стоит сделать, — профессор опустил лимонную дольку в рот и расплылся в довольной улыбке. — Что ж, мистер Поттер, вы можете быть свободны, а вас, мисс Смит, я попрошу задержаться ненадолго. Джеймс быстро вышел из кабинета, недовольно бурча что-то себе под нос, а Октавия с любопытством вглядывалась в лицо директора. Тема разговора как будто бы была очевидна. Она была уверена, что речь пойдет о ее новом статусе. — Я очень рад, что вы решили доучиться, мисс Смит, — начал Дамблдор, сложив руки домиком. Октавия недоуменно подняла бровь, растерянно забегав глазами по комнате. — Ваш отец интересовался процедурой исключения из школы. Полагаю, он волновался, как воспримут ваш изменившийся статус в Хогвартсе, — увидев непонимание с ее стороны, продолжил Дамблдор. — Да, он меня очень любит, — с ноткой горечи в голосе сказала Октавия, потупив взгляд. Ужасно было понимать, что сказанное — ложь. Ложь, которую она вынуждена говорить только потому, что с детства ее учили не выносить проблемы на публику. Идеальная семья. Идеальный облик. Идеальная репутация. — Что ж, я рад, что Хогвартс не потерял такую способную ученицу, как вы. Тем более в такое сложное время, — он мягко улыбнулся и наклонил голову. Невинное движение, но по коже Октавии пробежала стая мурашек. Она тут же дотронулась до фамильного кольца. Это движение Тома. Это Реддл наклоняет голову перед тем, как попытаться залезть в голову. — В любом случае, я хотел поговорить о другом, — Дамблдор, словно почувствовав ее напряжение, решил сменить тему. — Многие преподаватели замечают ваше подавленное состояние в последнее время, а профессор Слизнорт поделился тем, что вы стали часто варить бодрящее зелье. Во-первых, хочу напомнить, что злоупотребление зельями может привести к большим проблемам со здоровьем, а во-вторых, вы не хотите ничем поделиться? — Нет, профессор, спасибо за заботу, — Октавия растянула рот в фальшивой улыбке и скрестила руки на груди. — Я не всегда успешно справляюсь с распределением времени на все мои занятия, поэтому после инспекции нередко засиживаюсь допоздна с учебниками. Из-за этого на утро пью бодрящее зелье. — Своим стремлением к знаниям вы напоминаете мне одного моего ученика, — по-доброму ухмыльнулся Дамблдор и внимательно посмотрел на девушку, что начала нервно теребить кольцо на пальце. — Вероятно, вы знаете Тома Реддла, — Октавия сжалась, услышав это имя, и опустила глаза в пол. Не слышать. Не думать. Не знать. Как бы она хотела не знать Тома Реддла. Как бы она хотела, чтобы он не был частью ее жизни. Шумно сглотнув, Октавия кивнула. Скрывать не было смысла — Дамблдор прекрасно все знал. Иначе бы не задавал таких вопросов. — Ваш отец и Том были моими учениками. И, знаете, показывали выдающиеся результаты во многих областях. Но особо успешно заинтересовывали людей своими идеями, — профессор снова невинно улыбнулся, а Октавия только сильнее начала теребить кольцо на пальце. Она не хотела о них слышать. Не хотела думать о них. О людях, которые обманули ее, которые сломали ей жизнь. — Том еще в школе собрал небольшую группу последователей. Должно быть, вы прекрасно их знаете. — К чему это все, профессор? — Октавия недовольно вскинула на Дамблдора глаза. Она смотрела на него тяжелым взглядом исподлобья. Обжигала. — Вы ведь прекрасно знаете ответы на свои вопросы. Так к чему эта таинственность? — Брат без брата, что орел, потерявший крыло, сестра без брата, словно ветка без листьев, — загадочно улыбнувшись, протянул Дамблдор и сверкнул очками-половинками. Девушка, сидевшая напротив него, в непонимании сдвинула брови к переносице. — Я не очень понимаю вас, профессор, — поджав губы, сказала Октавия. Дамблдор хотел было ответить, но в окно постучалась красивая коричневая сова с черным длинным клювом. — Ох, прошу меня простить, — Дамблдор быстро впустил птицу и, взяв из ее лапок письмо, спешно начал водить глазами по содержанию. — О, очень хорошо, очень хорошо, — улыбаясь, приговаривал профессор, пока читал сообщение. Закончив читать, он вновь по-доброму улыбнулся Октавии и, как бы невзначай, положил письмо на стол так, чтобы девушке был виден отправитель. Она не собиралась подсматривать — просто ухватилась взглядом за первые буквы имени и застыла. — Это ваш брат, сообщает, что уже вернулся из небольшой заграничной поездки и пишет, что я могу навестить его в Хогсмиде, — Дамблдор внимательно наблюдал за тем, как эмоции сменяются на лице Октавии: от изумления и непонимания до абсолютно чистой радости. И профессор удовлетворенно хмыкнул своим мыслям. — Он, к слову, обустроился в прекрасном маленьком доме на окраине Хогсмида. Я удивился, когда увидел у него на крыше флюгер в виде лисы. Такое необычное животное. Невинно. Словно и не знал о том, что Октавия и Эдмонд не общались уже полгода. Октавия едва скрыла собственную улыбку. Внутри стало так тепло от мысли, что брат жив. Что она сможет лично попросить у него прощение за все то, что сделала. Она сможет с ним поговорить. С единственным человеком, которому она была дорога. Октавия боролась с желанием бросить все и прямо сейчас отправиться в Хогсмид. К нему. Утонуть в его спасительных объятиях, разрыдаться на плече и шептать слова прощения. — Мисс Смит, продолжим наш разговор позже, — Дамблдор опустил в рот еще одну лимонную дольку. — Мне нужно отлучиться на время. Можете быть свободны, — и он снова улыбнулся. Так мягко и по-доброму, что Октавия искренне растянула уголки губ в ответ. Ее не заботили дела Дамблдора и то, почему они говорили о Реддле. Она чувствовала, что разговор должен был зайти о Пожирателях. Она думала о том, что он обязательно это спросит. Но он переключился на брата. Человека, по которому Октавия скучала больше всего. И, решив, что можно пропустить несколько занятий, уверенным шагом направилась в Хогсмид.

***

Октавия даже на подходе к деревне не могла поверить в то, что сказанное Дамблдором может быть правдой. Она ведь видела его в конце года — бледного и худого. Она понимала, что проклятье точно его убьет. Его нельзя снять. Но тогда как же удалось?.. В голове роилось столько вопросов, что можно было сойти с ума. Октавия, снедаемая нетерпением, практически бежала по улицам Хогсмида, высматривая флюгер с лисой. Когда заметила его, быстро подбежала к деревянной двери, нерешительно стукнув костяшками по поверхности. Она задержала дыхание. Было ужасно страшно. Настолько, что, кажется, затряслись колени. Она боялась, что сейчас на пороге появится не ее Эдмонд. Не его знакомая макушка, не родные голубые глаза и не любимая счастливая улыбка. Она знала, как сильно была перед ним виновата. За дверью послышались шорохи. Октавия, сжав до боли свою руку, выпрямилась, словно оловянный солдатик, полными отчаяния глазами смотря на деревянную поверхность. Сердце пропустило удар, когда из-за двери появилась копна белых волос. Слезы практически сразу хлынули из глаз, стоило Эдмонду приветливо улыбнуться. — Привет, — пискнул он, когда Октавия порывисто дернулась, обвив его шею руками. Прижала так близко, как это было возможно. Он, хохотнув, обнял сестру в ответ и закрыл за ней дверь. Они стояли так у входа, молча обнимая друг друга, кажется, вечность. Октавия рыдала у него на плече, не сдерживая себя, и бормотала «прости». Эдмонд крепко прижимал ее к себе, успокаивающе гладя по спине. Он знал, что сейчас ей не нужны слова. Ей нужен он. Его тепло. Его объятия. Он не видел, но чувствовал, как ей было плохо. Как она была подавлена и потеряна. — Как ты?.. — неуверенно начала Октавия, наконец придя в себя. Они сидели на небольшой кухне, смотря прямо друг другу в глаза. Эдмонд налил чай — обычный, маггловский, но сейчас это совсем не волновало Октавию. — Ты, наверное, хочешь спросить про проклятье, — он горько усмехнулся и влил в чай молоко. — Оно никуда не исчезло, просто ослабло. Профессор Дамблдор заметил мое состояние в конце учебного года и предложил свою помощь. Я пью зелье, которое снимает болезненные ощущения и продлевает мне жизнь. Однако никто не может сказать, на сколько такого лечения хватит, — Эдмонд опустил глаза на чашку, начиная мерно смешивать чай с молоком. — Прости меня, — Октавия вновь всхлипнула, закрыв лицо руками. Внутри было так больно. Больно от того, что она виновата в страданиях брата. Она виновата в том, что он умирает. — Все хорошо, — Эдмонд лучезарно улыбнулся — так, как умел только он, — и обнадеживающе погладил сестру по плечу. — Прости, что накричал тогда. Я был напуган и зол. Если что, я не виню тебя. Ты не знала, что делаешь. — Но я ведь сказала столько… — но Эдмонд не дал ей договорить, подойдя к ней ближе и опустив руки на плечи. Он заставил сестру посмотреть себе в глаза и, улыбнувшись, сказал: — Я люблю тебя, Октавия, — и он вновь ее обнял, а она — дала волю эмоциям, залив его белую рубашку своими слезами. Октавия чувствовала дикое опустошение. Словно ничего внутри больше не осталось. Рядом с Эдмондом было тепло и хорошо на душе. Не было этих тревожных мыслей и страха. В его руках она чувствовала себя защищенной. Они долго говорили. Обо всем. Ведь в их жизни столько всего изменилось за это время. Октавия рассказала о том, что произошло дома: о Лорде, о прадедушке, об отце и об убийстве бывшего Министра магии. Он с горечью слушал ее рассказ о том, как она варила умерщвляющее зелье для отца. Но все равно не отпускал ее руку, позволяя ей наконец сбросить со своих плеч этот груз. Он видел, как ей плохо, как ее тяготит все то, что произошло летом. Он чувствовал, как она напрягалась всем телом, когда говорила про Лорда и отца. И Эдмонду снова захотелось ударить Дарио — по лицу, прямо фамильной печаткой. Чтобы тот осознал, сколько боли причинил своим детям. Чтобы тот понял, как они страдают. Эдмонду было невыносимо видеть, как Октавия, дрожа всем телом, рассказывала про прикосновения Лорда, про истерики отца и, почти хрипя, о пощечине. Он снова и снова обвивал ее шею руками, гладил по спине и целовал в висок. Потому что понимал, как ей важна его поддержка. Ему было все равно на то, что она наговорила ему полгода назад. Его не волновало даже то, что это она передала ему то ожерелье с проклятьем. Сейчас он волновался только за одно — за то, чтобы она наконец почувствовала себя хорошо, чтобы выговорилась и отпустила все, что висело на сердце тяжелым грузом. Потому что он понимал, что Октавия ни с кем не могла поделиться всем этим. У нее не было друзей или родных людей, с которыми она могла обсудить свою боль. Но теперь у нее есть Эдмонд. И Эдмонд сделает все, чтобы ни одна слезинка с ее глаз не упала никогда. — После школы профессор Дамблдор предложил мне работать с ним. Он создает что-то вроде оппозиции Темному Лорду. Я не мог не присоединиться, — он мягко улыбнулся, усадив сестру на диван рядом с собой. — Ездил по разным странам, собирал информацию и сторонников. В общем, старался меньше думать о том, что со мной происходит, и больше о том, что творится в стране. Когда я узнал, что отец стал Министром магии, потерял дар речи. Никогда не верил, что у него получится. Как тебе в новом статусе, сестренка? — он по-доброму потрепал Октавию по голове, обращая ее внимание на себя. Она была погружена в собственные мысли и тревожно теребила кольцо на пальце. — Получила несколько предложений о замужестве, меня возненавидел любимый человек и гриффиндорцы теперь в два раза чаще начали коситься на меня, — задумчиво произнесла она и тут же спешно закрыла рот рукой после того, как осознала, что сказала. Эдмонд удивленно вздернул брови и покосился на сестру с интересом. — У моей сестренки появился поклонник? — он поиграл бровями — почти так же, как Сириус, отчего сердце Октавии пропустило удар. — И кто он? Какой-нибудь чистокровный зазноба? Или, наоборот, кто-то очень неожиданный? — Это все равно не имеет значения. Уже, — Октавия поджала губы и опустила глаза. Вспоминать о Сириусе было тяжело. Особенно с полным осознанием того, что они больше не вместе. Руки Эдмонда обвили ее шею — он аккуратно прижал девушку к себе, целуя в макушку. — Что у вас случилось? — Эдмонд мягко запустил пальцы в ее волосы, перебирая пряди. Успокаивающе. Так, что Октавия довольно прижалась к брату и закрыла глаза. — Я не знаю как, но он узнал о моей метке, — тяжело выдохнув, прошептала она. — Разозлился, начал кричать, назвал меня убийцей и сказал, чтобы я никогда не подходила к нему. Я пыталась поговорить, все объяснить, но он не хочет слушать и слышать. Я просто устала от этих игр… Иногда хочется спросить у Вселенной, за что именно Блэки? — Октавия вздрогнула, осознав, что сболтнула лишнего. Брат, почувствовав напряжение, лишь успокаивающе провел рукой по ее спине. — Сириус, значит, — подытожил он, крепче обняв сестру. — Вкус у тебя, конечно, необычный, сестренка, — хохотнул Эдмонд, чтобы разрядить обстановку. — Даже не представляю, что должно было произойти, чтобы вы двое начали встречаться. Ты любишь его? — Октавия грустно кивнула, прижав колени к груди. — Я впервые почувствовала себя такой счастливой, — поджав губы, прошептала Октавия, уложив голову на колени. — Он подарил мне тепло, которого мне не хватало. Но я все испортила. Сама. И, наверное, никогда мы не будем уже вместе. — Ты слишком пессимистична, Ви, — Эдмонд ободряюще обнял ее за плечи. — Ему нужно время. Думаю, когда он отойдет, вы поговорите и все будет хорошо. Я, конечно, помню Сириуса бабником, но… может, все изменилось. — К нему липнет эта отвратительная Марлин МакКиннон, которая играла в квиддич с ним. Не иначе, как гриффиндорской версией меня, эту хабалку не назвать. Я вижу, что между ними ничего нет, просто Сириус злить меня пытается. Посмотри, как у меня все хорошо, а у тебя плохо, — Октавия в раздражении поиграла желваками и вновь уткнула лицом в грудь брата. — Я не хочу оправдываться перед ним, мне нужен лишь один разговор. Я не хочу, чтобы он считал меня убийцей, тем более его родителей. — Так сходи и поговори с ним сейчас, — Эдмонд широко улыбнулся и аккуратно поцеловал сестру в лоб. — Используй «Инкарцеро», в конце концов. Просто скажи ему все, что думаешь, и все! И Октавия решительно кивнула. Она быстро собралась и, поцеловав брата на прощание в щеку, засеменила в сторону Хогвартса. В школе только начинался ужин в Большом зале — когда она дойдет, все начнут расходиться. И она сможет его выцепить из толпы на разговор. — Куда ты так спешишь? — Октавия застыла, когда позади услышала знакомый ехидный голос. Она, натянув на себя маску холодности, обернулась. Перед ней в парадных мантиях стояли Барти Крауч-младший и Регулус. — Я задержалась в местной библиотеке, — увидев их, Октавия вежливо улыбнулась. — А что вы тут делаете? Смею напомнить, что студенты четвертого курса могут выходить из школы только в выходные дни в сопровождении преподавателей, — она скрестила руки на груди и внимательно посмотрела на парней. Барти ухмылялся, не поддаваясь на ее провокации, а Регулус потупил глаза. — Октавия, давай оставим в тайне нашу встречу. Мы не расскажем, где была ты, а ты — где мы, — Крауч безумно мазнул языком по своей губе, смотря девушке прямо в глаза. Сердце Октавии пропустило удар. Они видели? Но стоило ей всмотреться в его лицо, как она поняла, что тот блефует. Он просто не мог видеть ее. — О нет, Барти, я сделок не заключаю, — безаппеляционно сказала Октавия и потянулась к значку на мантии. — Пять баллов с Когтеврана за нарушение дисциплины, пять баллов со Слизерина за нарушение дисциплины. А сейчас пойдемте в замок. Вы еще можете успеть на ужин, — она повернулась, на секунду закрывая глаза и облегченно выдыхая. Все хорошо. Все под контролем.

***

В замке они оказались действительно под конец ужина. Барти, неодобрительно покосившись на нее, прошел к своему столу, тогда как Регулус сразу ушел в сторону подземелий. Октавия задержалась на секунду в дверях Большого зала — высматривала гриффиндорцев. И с удивлением отметила, что стол практически пуст. Из чистого любопытства она поднялась на седьмой этаж, где были спальни Гриффиндора. Девушка убеждала себя, что все это просто потому, что она староста. Нужно убедиться в том, что все в порядке. Уже на подходе к башне Гриффиндора Октавия услышала громкую музыку. Кто-то играл на гитаре, фоном звучал рок из старого проигрывателя. Слышался смех и счастливые голоса. Октавия застыла в пролете, не имея моральных сил подняться выше и заглянуть в гостиную факультета. Она могла это сделать как староста. И она убеждала себя, что сделает это сейчас только потому, что она хорошая староста. Ей нужно разогнать тусовку. Потому что скоро отбой. Да. Отбой. А не сжирающее чувство ревности. За этой дверью был Сириус. Октавия слышала его голос. И от этого было еще хуже. Просто гадко на душе. Она слышала, как он смеется и подпевает какой-то песне. Она слышала, как стучит стекло пивных маггловских бутылок. И как кто-то визжит «Это просто прекрасно!». Собрав все силы в кулак, Октавия преодолела оставшиеся ступеньки лестницы, оказавшись перед портретом Полной дамы. Сердце бешено застучало в груди, а ноги стали ватными. Она учтиво улыбнулась, напомнив девушке, что студентам других факультетов нельзя входить в чужие спальни. Октавия в очередной раз показала ей свой значок старосты, и портрет мягко отъехал в сторону. В гостиной было накурено, пахло алкоголем и ванилью. На стенах были развешены надписи «С днем рождения, Марлин!», а на полу валялись конфетти. Октавия, брезгливо сморщив нос, прошла дальше и ошарашено застыла, увидев, как Сириус и Джеймс, по пояс без одежды, пьяно орут какую-то песню, уткнувшись лбами. Кудряшки Блэка разметались по всему лицу и красиво падали на его обнаженную спину. На десятки татуировок, по которым Октавия несколько месяцев назад в иступлении водила руками. Она выцеловала каждую. Она водила глазами по его торсу, плечам и спине, абсолютно забыв, где находится. Жадно. Влюбленно. На теле Сириуса она заметила краску, которая была и на лице Поттера. Дурачились. Снова. Оторвав взгляд от тела Блэка, Октавия хотела было подойти к ним ближе, но ошарашенно застыла, смотря за тем, как Марлин МакКиннон, поднявшись на ноги из кресла, пьяно тычется носом в обнаженную спину Сириуса и обнимает его. И как в замедленной съемке Октавия, сдерживая внутреннюю истерику и желание вмешаться, наблюдала, как ее пальцы тянутся к его подбородку, цепко хватают его и поворачивают к себе. И как она, совершенно ничего не стыдясь, целует Сириуса прямо в губы. Вся гостиная залилась одобрительным шумом и смехом, а Октавия растерянно стояла на одном месте, не имея никаких сил сдвинуться. Она видела, как Сириус ошарашенно поднял брови вверх, а потом попытался отстранить девушку. Но было слишком поздно. Марлин иступленно целовала Блэка, отдавшись переполнявшему ее чувству. А Сириус в попытке разорвать поцелуй, повернул ее в другую сторону. И застыл, увидев перед собой Октавию. Октавию, которая смотрела так растерянно, с такой болью, что Блэк с силой оттолкнул от себя Марлин и, не обращая внимания на ее пьяное бормотание, дернулся к Октавии. Но она, найдя в себе силы, выбежала из гриффиндорской башни. Слезы потоком хлынули из глаз. Больно. Было ужасно больно. Эта боль разрывала сердце и шептала, что теперь точно все кончено. Но потом цепкие руки обхватили ее талию, прижав к себе ближе. Он водил ладонями по ее лицу, пытался стереть слезы. Он пытался прижать ее сильнее. Он пытался успокоить. Он шептал что-то милое. Определенно. Но Октавия не слышала. Она растворилась в боли, которая выжигала ее изнутри.