Смотрящий

Северус нутром чует, как магия медленно, но верно возвращается в восстанавливаемые стены школы. Стройка тянет его, будто все годы учебы и преподавания в школе волшебства заклеймили его изнутри: магия Хогвартса, питавшая и поддерживающая его столько времени, теперь зовет на помощь, и чем он ближе, тем сложнее сопротивляться. Основатели постарались на славу: школа может позаботиться о себе сама и через много веков после их смерти. Место силы, как губка вбирающее остаточную магию — как много заклятий на протяжении всех этих лет улетало в Хогвартские стены, как много стихийных выбросов от подростков с бушующими гормонами этим стенам пришлось вынести! Северусу интересно, сообразил ли кто-нибудь из бывших студентов, почему им так страстно хочется бросить все дела и поехать в Шотландию разгребать пыль и камни. От стройки несет жаром, и Снейп, ускоряя шаг, стремится на ее зов. Минерва выходит к нему, окруженная синим коконом охлаждающего заклятья. Магия возвращается. Раскаленные до красного отлива стены сложно не заметить, даже Лонгботтом такое бы не упустил.  — Мы не можем ждать, иначе мы не успеем восстановить хотя бы несколько этажей к новому учебному году, — взволнованно сообщает МакГонагалл. — Если школа не будет открыта… — Я понял, — обрывает Северус, оглядываясь. Если школа не будет открыта, это негативно скажется на настроениях общественности, той самой общественности, которая не находится сейчас на этой стройке и не падает в обморок от жары, не сумев одновременно удерживать охлаждающее заклинание и левитирующее. Та самая общественность, те сотни или даже тысячи оставшихся в живых магов, раскиданных по странам и континентам, и почтенные волшебники, чей возраст давно перевалил за сотню, и совсем юные, которые помнят Северуса как самого неприятного учителя в своей жизни — все те, кто когда-либо считали Хогвартс домом, сейчас отдают свою магию по капле, добровольно и благодарно, чтобы школа продолжала существовать. Камни вбирают в себя все, нагреваются и зовут своих выпускников. Стройка постепенно останавливается, рабочие выходят на открытые площадки и завороженно смотрят, как даже воздух искрится вокруг заново отстраиваемых комнат. Все светится, пульсирует, будто живое, и Северус чувствует себя крошечной песчинкой по сравнению с такой древней и огромной силой. — Это невероятно, — выдыхает МакГонагалл. — Это магия, Минерва, — с иронией отвечает Северус. — Нам придется разбить палаточный лагерь. Все комнаты в Хогсмиде уже заняты, здесь тоже, — медленно добавляет он. — Многие приедут. — Очень многие, — соглашается Минерва. — В последнее время я даже не могу дойти до окраины Хогсмида — меня тянет обратно. Это и есть волшебство, самое мощное, не основанное на заклинаниях или ритуалах, фазах луны или солнца. Разве может Хогвартс быть чем-то заурядным? Здесь на протяжении веков юные маги влюблялись, побеждали и проигрывали в соревнованиях, дарили первые поцелуи и говорили слова благодарности на выпускном балу. Хогвартс был бы особенным, даже если бы в нем самом не осталось и крупицы магии, ведь в его верных выпускниках она — магия — живет, и она тянется к месту силы, где перестала подчинять и начала подчиняться. Рабочие и студенты стоят, зачарованные, и никто не смеет даже рта открыть. Как жаль, что такого единства можно достичь только после войны: каждый старается во имя общего дела, и ни одна вражда не становится окончательной преградой. Воздух на стройке сухой и раскаленный, и Северус дергает воротник мантии, прилипший к вспотевшей шее, пытаясь немного охладиться. Он не готов показывать свою шею, хотя сейчас, оглядевшись, он понимает, что большая часть работающих на стройке скинули осенние мантии и остались в простых маггловских майках, коротких, обнажающих шрамы, иногда настолько омерзительные, что Снейпу хочется отвести взгляд. Он мог бы помочь — мази от шрамов были практически всем, что он варил в последнее время, но никто его ни о чем не просит. Более того, никому не стыдно, никто не пытается скрыть свои уродства, и даже Билл Уизли, чье изувеченное лицо не раз украшало статьи в Пророке, на фотографиях убирал волосы от лица — смотрите. Молодость всегда была бесстыжей и изменчивой: то, что раньше становилось объектом сплетен и пересудов, сейчас данность или даже предмет гордости — смотрите. Я выжил, я не был трусом, я не боялся тогда, а сейчас тем более. Северус поворачивает голову и замечает Гарри Поттера. Он стоит поодаль в грязной растянутой майке и запотевших очках и, раскрыв рот, неотрывно следит, как красные всполохи заполняют отстроенные стены. Вся молодежь сейчас выглядит так, будто впервые увидела настоящее волшебство: они замерли от восторга и боятся шелохнуться, чтобы не спугнуть момент. Снейп фыркает: как можно хоть чему-то удивляться, когда они сами зажигают свет по мановению волшебной палочки, летают на метлах и знают, что драконы реальны. Левое плечо Поттера покрыто сетью ожогов, и чудо в том, что он жив, стоит сейчас почти рядом, как магглорожденный, впервые попавший в Хогвартс — совсем юный и восторженный. Поттер мог стать последним человеком, кого Северус увидел бы перед смертью, его личным Гермесом, провожавшим в последний путь, и чудо в том, что Северус жив, и Поттер жив, и они все еще способны поймать снитч, разлить по бутылкам известность и закупорить смерть. Бывший профессор разворачивается и идет к своим комнатам. Магия тянет его назад, но несильно, будто различая намерение вернуться и оставаться до тех пор, пока он нужен. Он знал, что был нужен Дамблдору, когда, отмеченный Лордом, вернулся в Хогвартс. Северус знал, что был нужен Поттеру, сильно, с первого курса, когда мальчишку удивляли привидения и летающие лестницы, и потом, когда он рос, учился и боролся наравне со взрослыми магами. Когда мальчишка узнал, что обречен, когда Северус подвел его и отправил «встречать смерть как старого друга». Когда Северус подвел всех, и в последней битве погибли дети. Кому он нужен сейчас? Северус думает, что ему следовало бы вернуться к зельеварению, узнать у Поппи, с какого рода проблемами ей приходится сталкиваться сейчас, после войны, и улучшить рецептуру необходимых зелий. Он мог бы помочь бывшим студентам избавиться от шрамов и ожогов. Он мог бы помочь Поттеру. Снейп думает о Поттере непозволительно часто для человека на почти на двадцать лет его старше и не являющегося кровным родственником. В первый раз Поттер видел его омерзительно пьяным, во второй раз Северус терпел алкогольные признания Героя всея волшебного мира, и это так предсказуемо, что в третий раз они напиваются оба. Вечером Поттер оказывается у его покоев с бутылкой неплохого огневиски, все вокруг безмолвное, будто под чарами, и дверь скрипит особенно громко. В такой вечер нельзя быть мстительным и жестоким, и Снейп не чувствует даже возмущения, он молча провожает бывшего студента в свой маленький кабинет и наколдовывает стаканы. Поттер пьет и не называет его уродом или чертовым убийцей. Северус пьет и не проходится по Поттеровскому отцу, детству, его отношениям с рыжей сучкой, его крестному, не называет его Героем или знаменитостью. Убийцей он его тоже не называет. Поттер молчит и пьет огневиски, пыльными ладонями обхватывает бутылку и доливает себе в стакан, потом уверенно тянет к себе руку Северуса и доливает ему. Теплые ладони, шершавые от мозолей, сильные, и бывший профессор отчетливо помнит, как Поттер схватил его за плечо и поперек груди, как отчаянно Северус хотел его те несколько мгновений, пока не понял, кто перед ним. Поттер все еще молчит и искоса поглядывает на Снейпа, потом трансфигурирует свой стул в кресло и откидывается на высокую спинку. Он уже не нетерпеливый и впыльчивый сопляк, он умеет ждать и сейчас явно ждет чего-то, и сегодня Северус не может просто потребовать: «Говорите же, Поттер!» Он ждет вместе с ним, запивая смутное волнение огневиски. Когда второй стакан подходит к концу, Поттер распрямляется и, наконец, заявляет: — Какой же вы гад, Снейп! Как же мы вас ненавидели, — Поттер отставляет стакан и трет руками лицо. — Никому даже и в голову не приходило… Северус пожимает плечами и смотрит, как Поттер проводит пальцами по своей вечерней редкой щетине, а потом запускает пятерню в растрепанные волосы на затылке и продолжает: — Раньше мы думали, что вы перестали быть упивающимся, потому что маска Пожирателя жала вам нос. Северус давится огневиски от неожиданности и фыркает: — Ошеломляющая глупость, Поттер! Для этого существуют расширяющие заклятья. — Она все же жала, да? — Поттер откидывает голову и мягко улыбается. У него очень красивый кадык, а в профиль шея кажется хрупкой, как у подростка. Замечать чужую красоту, любоваться — просто, еще проще — ничего по этому поводу не делать, замереть вместе с этим моментом. Болтливый Поттер нравится Снейпу гораздо больше молчаливого. Он говорит о планах Министерства, и Северус проглатывает это вместе с алкоголем, вместе с низким мужским Поттеровским голосом и запахом его утомленного молодого тела. — Этот год вы жили в Лондоне? — интересуется Герой. — Да, Поттер, — Северус пьет третий стакан, и голова у него уже немного мутная. Он надеется, что сейчас не произойдет никакого ЧП, где пришлось бы пить отрезвляющее зелье, потому что огневиски очень приятно греет его изнутри — будто он унес с собой накаленные магией камни со стройки. — Вы рады вернуться в Хогвартс? — Да, Поттер. — Вам же сейчас тридцать семь? — Да, Поттер. — Вы когда-нибудь целовали мужчину? Очередное «Да, Поттер» замирает у него на губах, и Северус переводит тяжелый взгляд со своего стакана на наглеца. — Вы же гомосексуалист? — продолжает Поттер, всматриваясь своими подслеповатыми зелеными глазами. Что ему нужно? Поттер разворачивается к нему всем телом, его лицо покрасневшее, почти лихорадочное, а его вопросы бестактные, грубые, наполненные животным интересом. — Да. — «Да» в смысле..? — Герой ловит каждое слово, будто измученный жаждой паломник капли святого источника. — Вам понравилось? Да, Поттер, это — изумительно, и единственное, о чем Северус сожалеет — это о годах, которые он провел, не познав мужчин. — Прошу не забывать, кто я, а кто вы, мистер Поттер, — напряженно отвечает Снейп. — Вы единственный гомосексуалист, которого я знаю, — Поттер тянется к его руке, но Снейп резко отстраняется. — Я не знаю, у кого еще спросить про это, я не знаю как спросить. Я убил Волдеморта, я встретился со смертью лицом к лицу, однако сейчас у меня поджилки трясутся. Все твердят, что я герой, но у меня не хватает смелости на то, чтобы сделать что-то по-настоящему важное для себя самого. Снейп не знает, куда это все ведет, и знать не хочет. Он чувствует себя будто на краю обрыва: смотреть вниз нельзя — потянет так сильно, что захочется сделать шаг, потому что Поттер сейчас выглядит слишком — чересчур — открытым и заинтересованным. — Вы пока слишком юны, чтобы знать, что важно, — в тихом кабинете его слова звучат неожиданно резко, и он встает, пытаясь выглядеть как можно более достойно и устрашающе, направляется к двери. Этот странный и неуместный вечер должен закончиться. — Я всегда был слишком юн, и я устал слушать о том, что важно, от других, — Герой тоже поднимается и идет прямо на Северуса, и тот не знает, чем это все может закончиться. — Поттер, у меня болит голова, — хрипит Снейп и хватается за ручку двери. — Вы лжете, — перебивает мальчишка, — вы всегда мне лжете! — Тогда перестаньте ждать от меня правду! — гаркает Снейп и позорно сбегает из своих собственных комнат, аппарируя. В какой-то момент этой встречи ему показалось, что… Показалось.