Что-то кроме

Она стояла непреклонно, даже надменно. Смотрела прямо в глаза, полагая, что сейчас он будет ее казнить. – Моим солдатам давно требуется тамасран, – Аришок счел нужным объяснить. Немного подумав, вспомнил подходящее слово: – Жрица. На лице этой глупой и самодовольной, как все они, бас отразилось непонимание. – Я не стану отпускать грехи таким еретикам, как вы, – выплюнула она. – Я лучше взойду на костер, как Андрасте, возлюбленная невеста, чем буду иметь дело с вами, проклятые дикари. Аришок не стал ничего отвечать, просто кивнул ашааду, стерегущему ее. С женщины под визгливые проклятия и сквернословие сорвали уродливое платье и убогое, непривлекательное белье и швырнули на утоптанную землю. Она сыпала угрозами, оскорблениями и даже насмешками и, похоже, все еще не догадывалась, что ее ждет. Но когда к ней подошел стен и распустил поясной ремень, она замолчала так резко, будто ее бог существует и отсек ей язык за богохульство. Она таращилась на обнаженный торчащий член стена, словно видела мужской орган впервые. Аришок, вспомнив кое-какие обрывки знаний о бас, лениво подумал, что такое вполне возможно. Стен тем временем, рыкнув на кунлате «Лежи спокойно», чем только сильнее напугал женщину, плюнул на ладонь и провел ей между ног. Ее наконец проняло. Взвыв, как раненая кошка, она вцепилась стену в лицо, бешено извиваясь и пинаясь. Понадобилось двое солдат, чтобы держать ее, но она все равно орала и пыталась вырваться. Когда стен, что-то успокаивающе шепча, вошел в нее, из нее вырвался низкий утробный вой, весьма похожий на рычание. Стен был намного больше бас – опустись он на нее всем весом, и вполне мог бы проломить ей ребра. Она была худощавой – те самые ребра проступали под кожей – и бледной до синевы. Их со стеном тела зачаровывали своим контрастом: большое, массивное – и маленькое, тонкое. Смуглое, темно-серое – и белое. Ровные ритмичные движения стена – и судорожные, дерганные рывки бас под ним. Пожалуй, в этом был определенный символизм. Аришок оглядел своих солдат. Они стояли вокруг, внимательно наблюдая и ожидая своей очереди. Он видел признаки нетерпения в их позах – переступить с ноги на ногу, погладить пах, тяжело выдохнуть – у кого сильнее, у кого слабее, и окончательно утвердился в мысли, что поступил правильно. Бас можно было убить, но полезнее – использовать. Кун учит бережно относиться к ресурсам, и его рачительность не применет сказаться в ближайшее время: пошатнувшаяся мораль окрепнет, а недовольство спадет. Конечно, настоящая тамасран была бы в сотни раз лучше. Но где в этом всеми проклятом городе взять тамасран? Стен тем временем кончил, предусмотрительно вынув член и спустив женщине на живот, и поднялся. Его место занял следующий. Солдаты действовали аккуратно, стараясь не нанести сильных повреждений, – все-таки бас была непривычно мелкой и, наверняка, хрупкой, а их было слишком много для любой женщины любой расы. А она все ругалась и проклинала – кунари, город, свою начальницу, собственного бога и почему-то Хоука. Ей никто не мешал. Аришок, которому она с первого взгляда не понравилась – невыразительная, бледная, тощая, как прут, порадовался, мимоходом отгоняя непрошенные мысли о Расаан, что сам не соблазнился на эту болтливую жрицу. И вместе с тем он не мог не признать в ней немалую силу духа: в Кун у нее могла бы быть значительная роль. Когда сменился десятый, а бас, залитая спермой, обессиленная настолько, что уже не дергалась и просто выла на одной ноте, невидящим взором таращась в небо, Аришок сказал: – Достаточно. Ее, уже не сопротивляющуюся, подняли и унесли в казармы. Солдаты, до которых не дошла очередь, разочарованно вздыхали и расходились. Женщину приведут в порядок, она отдохнет и придет в себя, и после этого еще несколько солдат получат необходимую разрядку. После чего она снова отправится отдыхать. Потом все повторится. Снова и снова. Кто знает, сколько они будут вынуждены еще просидеть на этой скале, именуемой городом? Кун учит быть бережным с ресурсами, и, когда они наконец-то уплывут, они заберут ее с собой. Если она выживет, то будет и дальше приносить пользу. А если будет жива, но сломается, всегда есть камек. Аришок удовлетворенно кивнул сам себе и ушел в свой шатер – на сегодня дела окончены.