Что-то кроме

В кабинет рыцаря-командора Харрита постучались. Он вскинул голову, недовольный, что его отвлекают, секунду прожигал дверь взглядом, решая, как поступить, затем со вздохом закрыл резную шкатулку, а уже вынутые инструменты прикрыл развернутой картой Ферелдена. – Войдите. В дверь протиснулась сестра Амелия, молоденькая помощница Преподобной матери Ханны, и, откровенно смущаясь, поздоровалась. Харрит коротко кивнул в ответ. Он давно знал, что она придет, рано или поздно, но сейчас ее приход не обрадовал его – слишком неудачный она выбрала момент. – Рыцарь-командор, – неуверенно начала она. – Вы спрашивали у Преподобной, когда прибудет следующая партия лириума. Я… – она запнулась, затем увереннее продолжила: – Узнала, что это будет через четыре дня. Мать Ханна была очень недовольна, что ваши подчиненные опять так быстро израсходовали запасы. – Зачем вы мне это говорите? – Харрит встал из-за стола, хотя отойти от шкатулки ему стоило большого труда. Он вплотную подошел к сестре и, слегка обхватив ее подбородок, приподнял. – Я… Мне… – девица залилась краской и попыталась склонить голову, чтобы отвести взгляд, но Харрит не отпускал, вынуждая смотреть ему в глаза. Она сглотнула и выдавила: – Я хотела помочь. Вы мне… нравитесь. Харрит тут же отпустил ее и вернулся к столу. – Ах вот как. – Он буквально спиной чувствовал ее разочарование. Сдвинув карту и отворив шкатулку, он возобновил прерванное приходом сестры дело. Разжег небольшую лампадку, выложил в ряд мерную ложечку, нож для отделения крупиц, мельничку, небольшую кожаную грушу. С великой аккуратностью достал отливающий голубизной сосуд с порошком. Он совершал привычные, въевшиеся в него глубже куплетов Песни движения и неторопливо, размеренно говорил. Даже не видя, знал, что Амелия ловит каждое слово: – Вам понравился храмовник, сестра. Человек, не принадлежащий себе. Человек, чья жизнь отдана Святой Церкви. Человек, чей долг – служить Святой церкви. Человек, чья воля зависит от Святой Церкви. Он повернулся, сжимая в руках склянку с готовым к употреблению лириумом. Кривовато ухмыльнувшись, Харрит одним глотком влил жидкость в себя, и резко вдохнул. Глаза у него заслезились, а рот словно ожгло колдовским пламенем. Но по телу уже разливалось тепло и ощущение силы. Голова слегка загудела. Амелия смотрела на него во все глаза, даже забыв, что нужно что-то ответить. Она непроизвольно сделала шаг в его сторону и замерла с приоткрытым ртом. – Я ничего не могу дать вам, сестра. У меня нет ничего своего. Так что, полагаю, вам следует забыть обо мне, и как можно скорее. Он снова отвернулся, неторопливо складывая инструменты в шкатулку, когда почувствовал легкое прикосновение к спине. – В таком случае, может быть, я могу что-то дать вам? Харрит обернулся, пристально вглядываясь в лицо Амелии. Несомненно, ей эти слова дались огромным трудом, но, видимо, очень уж запал ей Харрит в душу, раз она все-таки сумела их произнести. – И что бы это могло быть? – Харриту надоело любезничать, лириум в крови требовал действий. – Ты точно также, как я, не принадлежишь себе. Что у тебя есть, что ты еще не отдала Церкви? Вместо ответа Амелия стянула через голову широкий воротник и тонкими пальцами судорожно вцепилась в спрятанные под ним тесемки рясы. Она решительно дернула узелок, распуская ворот и позволяя одеянию сползти с плеч, груди. В талии был скрыт еще один шнурок, и дальше ряса не упала, оставив девицу стоять перед Харритом полуголой. У нее были маленькие груди с маленькими сосками, широкие плечи и плоский живот. “Не слишком привлекательная”, – подумалось Харриту. Он мягко коснулся ее горла, медленно повел пальцами вниз, между грудей, по животу, вокруг пупка, пока не уперся в грубую ткань рясы. – А ты решительная девушка, сестра, – произнес он. – Ты уверена? – Да, – прошептала Амелия и первая поцеловала его. Ей пришлось приподняться на цыпочки, но она все равно достала только до его подбородка. Харрит смотрел на нее сверху вниз, не торопясь ответить на почти невинный поцелуй. Когда ожидание стало невыносимым, и блеск в глазах решившей, что ее отвергали, Амелии померк, Харрит наконец склонил к ней голову и томительно медленно, невыразимо нежно поцеловал ее. Когда они отстранились друг от друга, Амелия выглядела как пьяная, а у самого Харрита в крови кипел лириум. – Ты будешь жалеть об этом, – сказал он. – Никогда! – она уже возилась с застежками его дублета. Харрит позволил ей раздеть себя, затем взглядом указал на полуспущенную рясу, веля избавиться от нее. Он сел на краешек стола, еще раз слегка поцеловал Амелию в губы, а затем надавил на плечо, вынуждая встать перед ним на колени. – Ты ведь делала это раньше? – хрипло спросил он, за затылок привлекая ее к вставшему члену. Она успела только коротко кивнуть и приоткрыть рот, как он втолкнулся ей между губ. Запустив пальцы ей в волосы, Харрит слегка оттянул ее голову и снова прижал к себе, не слишком заботясь о ее удобстве. Несколько таких толчков она подчинялась, но затем уперлась ладонями ему в колени, пытаясь отодвинуться. – Ну что еще? – он за волосы запрокинул ее голову, недовольно разглядывая перекошенное лицо. – Я… мне неприятно, – пробормотала Амелия. – Ты хочешь уйти? Она неуверенно оглянулась на дверь. – Н-нет, но… – Тогда продолжай, – он снова ткнул ее лицом в пах. Девчонка забилась, давясь членом и царапая его бедра. Харрит отшвырнул ее на пол, подошел, наступил голой ступней на щеку, прижимая лицом к полу. – Ты же сама хотела. Сама пришла, сама начала раздеваться. Целоваться полезла. – Он наклонился, заглядывая ей в глаза. – Так что тебе не нравится? Ее губы, смятые между полом и его ногой, блестели от слюны, во взгляде плескался ужас. Харрит убрал ногу, вернулся к столу, завалился в свое кресло. – Ты можешь встать и уйти. – Амелия, скрытая от него массивом стола, зашевелилась, но он продолжил: – Правда, завтра Преподобная мать Ханна сдернет с тебя рясу и с позором выгонит из церкви. Возможно, ты думаешь, что зато и я понесу наказание, но хочу тебе напомнить, что я давал совсем другие обеты. Воздержания среди них не было. Самое страшное, что мне грозит, – Ханна меня пожурит. Шевеление с той стороны стола прекратилось. Харрит подождал, давая Амелии время прочувствовать возможные последствия. – А можешь остаться. Сделаешь то, что и так собиралась, и никто ничего не узнает. Некоторое время царило молчание, а затем Амелия дрожащим голосом проблеяла: – Не говорите матери Ханне. Я все сделаю. – Тогда иди сюда. Нет-нет, не вставай. На четвереньках ты лучше смотришься. Она подползла к его креслу. По лицу у нее струились слезы. Харрит похлопал себя по стоящему члену и призывно кивнул: – Начинай. Амелия обхватила член губами и скользнула вперед, отодвинулась, снова склонилась. – Не ощущаю твоего энтузиазма, – Харрит усмехнулся. – Представь, что отбиваешь епитимью. Старайся лучше. В паху было мокро не только от слюней, но и от слез. Амелия шмыгала носом, но старательно делала то, что он хотел. Чувствуя, что близок к концу, Харрит схватил ее за челюсть, отодвинул и кончил ей на лицо. Семя смешалось со слезами и капало с подбородка. Он вытер ее волосами член и слегка оттолкнул ногой. – Подай мою одежду. Он оделся, не глядя на Амелию, которая торопливо натягивала рясу, потом сказал: – В следующий раз прихвати какое-нибудь масло, покажу тебе кое-что новое. Он подошел к ней и поцеловал, как в первый раз, как будто ничего ужасного не произошло, – медленно и томительно нежно. И целовал, пока Амелия не ответила. – Ты молодец. Ты мне тоже нравишься. Ступай. И я буду ждать новостей от Преподобной матери, так что не тяни слишком долго. Он шлепнул ее по заднице, придав направление в сторону двери, и опять раскрыл шкатулку. Стоило подкрепить силы и подумать о дополнительном источнике лириума: легально получать больше, похоже, уже не выйдет.