Детка

— Значит, как вы сказали? — я удивленно приподняла одну бровь вверх, стараясь поймать его взгляд для уточнения деталей. Но в навороченном лифте со встроенной стереосистемой и огромными зеркалами во все стены, было не так много места, чтобы полностью провернуть мой маневр. К тому же, мистер Каллен не спешил мне хоть чем-нибудь в этом помочь. Мы стояли рядом, но не друг против друга, а как два незнакомых человека, случайно встретившихся в лифте и теперь ожидающих, когда его можно будет покинуть. По очереди. Я находилась чуть позади него и видела только его профиль с плотно сжатыми губами. Весь его вид говорил о том, что в произнесенных им секунду назад словах, сколько бы я этого не хотела, не было шутки. И что свой уточняющий вопрос, я могу задавать сколько угодно и в какой угодно форме, но от этого ровным счетом ничего не изменится. И это было поистине хреново. Есть мнение, что в лифтах может произойти много чего интересного особенно, если в этом лифте оказываются два человека противоположного пола. Типа химия ограниченного пространства и все дела, но из всех возможных вариантов со мной приключился самый неожиданный. Очень вежливо и тихо меня попросили на весь вечер закрыть рот. Не то чтобы в переносном смысле, а в самом прямом и не допускающем каких-либо возражений. Он сказал мне: — Сегодня я не хочу слышать от тебя больше ни слова, —, а потом, чтобы у меня не осталось сомнений по поводу серьезности его намерений, добавил. — Ни слова, Изабелла, ни звука. Я все еще рассчитывала, что это было нечто вроде шутки. И между двадцать пятым и первым этажом старательно пыталась осознать и принять поступившее предложение. — То есть, сегодня мне не надо развлекать вас легкой беседой? Он едва заметно покачал головой, продолжая следить за сменяющимися цифрами этажей на табло. — Нет, детка, расслабься, ничего такого. И опять этот снисходительный тон на грани официального заявления. Без насмешливых интонаций. Вроде бы вполне серьезно. Без подвоха. Но, блядь, в действительности-то все не так. Я это понимала, Каллен тоже. Однако играл он свою партию идеально. Никаких лишних движений. И, черт возьми, я не успевала за его полетом мысли. — А я все думала, когда же вы доберетесь до моей свободы слова, — наконец, лифт остановился, тяжелые двери разъехались. Он отступил чуть в сторону, пропуская меня вперед, и если и услышал мою последнюю фразу, то значения ей не придал. Или элементарно проигнорировал. Что было далеко не новым для него приемом. — Я вам не слишком много доставляю проблем? — У тебя старания не хватит доставить мне хоть какие-то проблемы. А вот это прозвучало уже, пожалуй, без подтекста. Прямо и жестко. И как-то моментально поставило меня на место. Вернуло в привычную стихию. Едва ли я могла своей персоной причинить ему любую, самую малейшую неприятность или неудобство. Глупо. И дико. Он бы никогда не сделал и шага, не подумав о последствиях. Ну, а уж мои скромные выходки так и вообще приравнивались к невинным детским шалостям. Так, взяв щенка в дом, вы всегда подумаете о возможном причинении ущерба: погрызенной мебели или порванных занавесках. Так же вы морально готовы, что приобретенному животному, следует выделять часть досуга для прогулок и игр. Если же ваше терпение кончится на очередном нахальном проступке, то легкий удар по носу быстро решит данный вопрос. В остальное время вам остается только по-доброму умиляться. Что, собственно, и делал Каллен, глядя на меня. Его, блядь, абсолютно точно это всего лишь забавляло. Я, сама ситуация, мое поведение и моя реакция. Увы, я совершенно не тот человек, который мог бы вывести его из равновесия. Мы вышли в холл — бесконечный, гладкий светлый. В мраморе и зеркалах. С колоннами цвета оникса и вытянутым по стойке «смирно» портье. Эдвард взял меня за руку чуть выше локтя так, чтобы я случайно не потерялась. Принял протянутый ключ от автомобиля, подогнанного к выходу. Как по заказу. Как по приказу. Ровно в нужный момент. Коротко поблагодарил служащего, не забыв назвать его по имени, чуть отстраненно, но учтиво и вежливо. Ему это ровным счетом ничего не стоило, но парень после его сдержанного «спасибо» засиял так, словно выполнил долг перед родиной. Хорошее отношение — вот, что его сопровождало, где бы он ни находился. И уважение. Даже тех людей, которые ему были неинтересны. Даже тех людей, чье мнение не представляло для него полновесной единицы. Неважно. Ему улыбались открыто и естественно, не выжимая из себя эмоций, предписанных должностной инструкцией. Ему старались угодить. Его старались не разочаровать. И уверенна, его никто никогда не полоскал за спиной. Не обсуждал. Не осуждал. О чем я в тот момент подумала? Нет, не о том, какой он клевый и замечательный, но мне в этом плане недоступный, а о том, почему именно я оказалась по другую сторону баррикад? Почему выбор пал на меня? Почему не мне достались его вежливые улыбки, короткие благодарности и щедрые чаевые после принесенного счета. Неважно, что в то кафе, где я работала, такие не заходили и мимо тоже не прогуливались. Плевать. Я говорила лишь о теории вероятности. Почему на мне надо было проявлять свои темные стороны, а не, скажем, на той же неизвестной Кейт. Возможно, ей это было бы гораздо больше по душе. Или что? Я, блядь, избранная? Единственная и неповторимая, обладающая редким умением показывать средний палец? Я едва успевала за его широкими шагами. Материлась про себя на каблуки и все, что было с ними связано. Одергивала платье, поправляла волосы. Идиоткой. Я выглядела полной и безнадежной идиоткой. Чувствовала себя так же. Рядом с таким мужиком держаться бы гордо и уверенно, идти с высоко поднятой головой, а меня не покидала мысль, что еще шаг, и я снова, как когда-то, растянусь на ровном месте. Каллен был до мозга костей статусным — высокий, красивый, сдержанный. На него обращали внимание. Провожали взглядами. Он привлекал и притягивал. Других. К своему центру Вселенной. От него волнами исходила независимость, животная самодостаточность и сила молодого уверенного в себе зверя. Естественно, в моем случае одного дорогого платья было явно маловато. Уже на улице, замерев перед блестящим черным автомобилем, я вдруг спросила: — А если я не согласна? Что сделаете? Заклеите рот? — И тут же добавила, — я буду не очень-то красиво в таком виде смотреться в общественном месте. Он открыл дверь, кивком приглашая сесть в салон. Но прежде, чем я, не особо рассчитывая на ответ, успела совершить движение в этом направлении, Каллен поймал меня за плечо и крепко прижал к машине. Наклонился ближе и тихо прошептал на самое ухо, прикусив мочку. — Тогда ночью я оттрахаю тебя языком. Бинго. Это сработало. Я отшатнулась от него, едва представив сие действие. Пару раз удивленно сморгнула, обдумывая, все ли верно услышала и так ли поняла. Судя по его довольной усмешке, ошибки здесь быть не могло, а значит, в моих интересах было постараться за ужином не воспроизвести ни звука. — А если буду молчать, вы ко мне сегодня не прикоснетесь? Не то чтобы я ставила условия. Просто уточнила. Прояснила правила. В конце концов, его отказ был бы тоже результатом. И, не исключено, что показателем чувства юмора. Точнее, его пределами. Вывернувшись, я протянула ладонь для заключения пари. Смело. И глупо. Но терять мне все равно было нечего. Собственно, это ни к чему и не привело, моя рука осталась висеть в воздухе, а Каллен, отступив на шаг, снисходительно фыркнул: — Как хочешь. В другой ситуации я бы предположила, что сделала ставки немного не на то. Все началось с того, что таблетки от укачивания мне не помогли. Эффект был, меня почти не мутило, но в районе солнечного сплетения словно появился шар с жидкостью. На каждом повороте или ускорении его центр тяжести изменялся, и он приступал активно перекатываться под ребрами. Мне казалось, что одно неосторожное или резкое движение взорвет к чертям собачьим его тонкие стенки. Но поездка продолжалась, а я испытывала ни с чем не сравнимые ощущения пребывания внутри постороннего предмета. Само собой, поделиться открытием я ни с кем не могла. Из динамиков лилась тихая ритмичная музыка — Билли Маккензи, Брайан Ферри, Леонард Коэн. Имена, которые я успела прочитать с большого жидкокристаллического экрана посреди приборной панели, которые кроме полной своей неизвестности, больше ни о чем мне не говорили. Я вслушивалась в вкрадчивые голоса певцов и, в целом, находила их весьма приятными. Пусть музыкальные пристрастия у нас с мистером Калленом были кардинально противоположными, нельзя было не признать, что вкусом мать природа его все же не обделила. Хотя бы по части искусства. Пока мы пробирались по забитому автомобилями городу, стояли на светофорах, он изредка бросал на меня заинтересованные взгляды, а я, отвернувшись к окну, боковым зрением иногда это замечала. Не считая музыки, тишина в салоне стояла гробовая и как будто скрученная в тугую пружину. Казалось, стоит пошевелиться, и она выстрелит. Поэтому я старалась не двигаться, дабы не навлечь на себя неприятностей в виде очередных несанкционированных действий со стороны Каллена. Так что занятий для ума и тела у меня хватало. Когда за нами пристроилась еще одна машина, я уже не знала за что конкретно мысленно хвататься, какие предположения строить и чего ожидать. Появление нового действующего лица никоим образом не настраивало на оптимистичные песнопения, а вызывало смутную тревогу. Ох, не нравились мне эти стратегические построения с пребывающими силами противника. Я все чаще смотрела в боковое зеркало заднего обзора в надежде, что второй автомобиль лишь плод моего воображения. И что уже через секунду я больше не увижу в отражении большой черный джип с хищно горящими фарами. Секунды капали и капали, но ничего существенного в картине не менялось. А когда они синхронно припарковались на стоянке итальянского ресторанчика, и вовсе не осталось места для сомнений. Не успела я отстегнуть ремни безопасности, чтобы уже наконец-то оказаться на свежем воздухе, как Каллен быстро бросил: — Сиди. И я осталась сидеть. Ровно до того момента, пока он не обошел автомобиль и не открыл дверь с моей стороны, подав руку. Вообще, мои знания этикета были довольно скромны и абсолютно точно не дотягивали до его уровня. Так что, вкладывая свою ладонь в его, я чувствовала себя более, чем скованно. Очень-очень неуверенно. И по-блядски нервно. Так нервно, что не заметила подошедшего мужчины, который как-то выпал из моего поля зрения и области интереса. И только его низкий густой голос вернул ему положенные позиции и обозначил присутствие. Он посмотрел на меня и представился. Я посмотрела на него и растянула губы в вежливой улыбке. Мы обменялись взглядами, не предвещавшими ничего хорошего. — Ее зовут Изабелла, — пояснил Каллен. — И ей приятно с тобой познакомиться. Следующая фраза стала единственной, непосредственно обращенной ко мне. Этот мужчина, имя которого у меня тут же вылетело из головы, сказал: — А она умеет разговаривать? — Еще как, просто сегодня у нее нет настроения. Таким образом, я превратилась в молчаливого созерцателя и безголосого слушателя, что оказалось весьма увлекательным занятием. Ресторан был маленьким, тесным и больше напоминал кухню в доме дружелюбной итальянской семьи где-нибудь на окраине Тосканы. Если бы мне сказали, что сюда просто так не попасть, я бы не поверила. Бронирование столиков за месяц? Ну-ну. Вот этих самых столиков, количеством не более десяти, с простенькими скатертями в красно-белую клетку? Впрочем, простенькими здесь были не только скатерти, но и обыкновенные деревянные стулья с высокими спинками и цветастые занавески, подвязанные атласными лентами. Исцарапанный паркет, пожелтевшие бра и до блеска начищенные окна с потускневшими от времени рамами. Тем не менее, атмосфера была домашняя и уютная, словно ты заглянул на ужин к родственникам, которые безумны рады тебя видеть. Пахло свежим хлебом, острым сыром и пряными приправами. Со стороны кухни было слышно, как переругивались повара на своем тягучем, как цветочный мед, языке. Таком же сладком и притягательном. Одна официантка на всех — улыбчивая, стройная и гибкая, с яркими южными чертами лица и тугой черной косой до пояса. Она не просто передвигалась между столиками уставшим шагом загнанной газели, а, казалось, пританцовывала, будто ей это доставляло удовольствие. Легко и непринужденно. Встречала клиентов, провожала их на места, принимала заказы, а потом незаметно исчезала, чтобы уже через пару минут появиться с широким подносом в руках. Тут надо сказать, что итальянского я не понимала совсем. Моя вялая попытка изучить его прошлым летом с треском провалилась. Все что я запомнила с первых двух посещенных мною занятий это «buona sera». Именно так нас приветствовала преподавательница, заходя в класс. Однозначно, немного, чтобы хоть чуть-чуть ориентироваться в языке. И вот почему это было важно. Все остальные вокруг меня вдруг заговорили только на нем — официантка, невесть откуда взявшийся хозяин заведения и свободно отвечающий им Каллен на пару с его другом или кем он там ему приходился. Они все — все, блядь, без исключения то и дело обменивались бесконечными бугристыми фразами, которые я воспринимала лишь как набор протяжных междометий и раздувшихся от восторгов гласных. Я подозревала, что разговор давно вышел за пределы стандартного общения с посетителями и перешел на другой уровень межгалактических связей. В мои уши втекали иностранные слова и беспрепятственно оттуда же и вытекали, не привнося с собой ни капли информации. Хозяин ресторана — пожилой мужчина, сверкал как новогодняя гирлянда, активно жестикулировал и постоянно что-то твердил на повышенных интонациях, прикладывая руки то к груди, то указывая ладонями в небо. Официантка быстро ушла, так и не отметив ничего в своем блокноте, но бросив через плечо нечто нечленораздельное, но чрезвычайно эмоциональное. На течение разговора это никак не повлияло. Я смотрела на это все с нескрываемым удивлением. Удивительным было хотя бы то, что мистер Каллен, оказывается, умел улыбаться. Причем, очень открыто и искренне. Его никто не перебивал, стоило ему открыть рот, как все тут же замолкали. Он говорил, не повышая голоса, размеренно и ровно, как будто точно знал, что все его слышат. И все его слышали. И тут же отвечали. Без пауз и заминок. Наконец, словесная вакханалия прекратилась. Подошла официантка с двумя бутылками вина и закусками. Она ловко все расставила на столе и, прежде чем уйти, вновь что-то произнесла на своем. Джейк, его имя я все же выяснила в процессе вечера, поднялся и, сказав, что через минуту вернется, удалился вслед за хозяином ресторана. От наступившей тишины заложило уши. Я пару раз растерянно сморгнула, постучав пальцем по пустому бокалу. Эдвард проследил за моим движением и улыбнулся. — Он сказал, что ты красивая, — вдруг заметил он и обвел меня взглядом, словно желая самолично в этом убедиться, а потом сделал жест рукой, чтобы я к нему наклонилась. Я чуть подалась вперед, ровно настолько, чтобы создать иллюзию движения навстречу. Примерно на сантиметр или около того. И вот, что он сказал, достаточно громко, чтобы невозможно было сделать вид, будто я чего-то не поняла. — Я хочу, чтобы ты зашла в туалет, сняла трусики и принесла их мне. Я с лихвой вернула свой сантиметр, откинувшись на спинку стула. Но не пошевелилась. Не двинулась. Даже попытки не предприняла к какому-то действию. Я, блядь, застыла на своем месте. Намертво приклеилась к нему. Навечно. И резко замотала головой. — Сейчас, — настойчиво продолжил он. Его глаза блестели от предвкушения. Полагаю, моего позора. Не убедил. Я снова отрицательно покачала головой. — Я тебе купил нижнее белье, — размеренно отчеканил он, — и я хочу получить его обратно. Немедленно. Надо ли добавлять, что после его слов я, саданув стулом по несчастному паркету, резко поднялась и ушла в направлении дамской комнаты? Нет, не надо. Задевать он умел. Обижать тоже. А после такого заявления я бы и полностью разделась, не моргнув глазом. Возможно, потому что на глаза навернулись злые слезы, а чтобы не расплакаться, лучше не моргать. Будь я посмелее, выкинула бы какой-нибудь фокус. В голове он уже даже сформировался в мельчайших подробностях. В своих фантазиях я видела себя, и что именно сделаю, но вот решительности на это не хватало. Катастрофически. То есть, на несколько мгновений ее было достаточно. Пока я находилась одна, по другую сторону двери. Но едва я вышла в зал и поймала на себе пару взглядов — пиф-паф — как рукой все сняло. И это при том, что никто не знал об отсутствии на мне нижнего белья. Никакой там бегущей строки на лбу. И других опознавательных знаков. Но, блядь… Мне казалось, что все об этом в курсе. Это эгоизм или кретинизм? Спустя несколько секунд я уже свято верила, будто привлекаю всеобщее внимание. Тут уже было не до фокусов. Расстояние до столика — почти как пятидневный марафон. Во всяком случае, по ощущениям. В плотно стиснутом кулаке тонкое кружево. Шаг. Еще один. И еще. Я почти на месте. В идеале мне бы хотелось немедленно провалиться сквозь землю. Телепортироваться на другую планету, в иное измерение или реальность. Подошел бы любой вариант моего исчезновения. Но чуда не произошло. Сегодня был явно не мой день. Как, впрочем, и предыдущий. И, кажется, до него тоже. У меня еще горел вопрос, что же все-таки делать с интимным предметом туалета, куда его девать. Я думала над этим, пока преодолевала эти чертовы десять или двадцать метров обратного пути. Удивительно, как непостоянны расстояния. В другой день я бы и не заметила каких-то нескольких шагов. Но, во-первых, идти без нижнего белья, это совсем иные впечатления. Более острые и яркие. А во-вторых, идти без нижнего белья и при этом вдруг поймать на себе его взгляд, это все те же острые и яркие впечатления, но как под кокаином. И пусть я никогда не пробовала этого наркотика, но и ничего подобного я тоже никогда не испытывала. Меня накрыло. Моментально. И капитально. От его гребанного взгляда, полного желания. Прикованного только ко мне, следящего за каждым моим движением. Так словно я была пределом мечтаний. Ценным призом, заветной игрушкой. Вот так. Это стало для меня настоящим открытием. Мирового масштаба. Все остальные мысли тут же отошли на второй план, а может быть и дальше. Они просто выветрились из моей головы, как ненужные фантики. Это как получить доступ к пульту с красной кнопкой для запуска ядерных ракет. Прекрасное чувство. Восхитительное. ­­­­­­­­­­­ Если бы мой приход остался незамеченным, кое-что мне пришлось бы понять значительно позже. Я села за стол и, не глядя, бросила трусики ему на колени. Нет, не на виду у изумленных зрителей, а вполне себе осторожно, скрыв легкое движение руки от любопытных глаз. И улыбнулась. Не ему, на него я даже не посмотрела, а подошедшему Джейку. После чего отпила из бокала красного вина и поздравила себя за то, что не совершила необдуманной глупости. Ни одной. Наклонившись, Каллен осторожно провел по моему бедру. — Умница, — тихо, чтобы услышала только я, сказал он. — В следующий раз я сделаю это сам. Боже упаси. Сердце стучало. В висках. И щеки горели. Я восстанавливала дыхание, уставившись в тарелку, не отрывая взгляда от белоснежного фарфора, так, будто он был из императорской коллекции династии Цин. И все равно чувствовала, как от его голоса, от этих низких ласковых интонаций, внутри все переворачивалось. Ерунда, твердила я себе, это только из-за того, что он меня трахнул. Кто угодно мог бы быть на его месте, а результат остался бы прежним. Кроме того, на мне не было белья, и от любого движения ногами в теле нарастало напряжение. Все сильнее. Вновь подошел хозяин ресторана, что-то спросил по-итальянски, Каллен ответил, и он перевел взгляд на меня, широко улыбнувшись. — Что желает прекрасная синьорина? Я чуть не поперхнулась вином, которое, кстати, в моем бокале заканчивалось, и медленно подняла на него глаза. Надо было быстро соображать, а быстро соображать не получалось. Мы смотрели друг на друга и глупо друг-другу улыбались. Выходило нелепо. Время шло, а я все молчала. Выручать меня, конечно же, никто не спешил. Неуверенно притронувшись кончиками пальцев к губам, я покачала головой и опустила ладонь к груди, а потом нарисовала в воздухе знак, имитирующий ручку. На язык жестов это мало походило, но к единому мнению мы все же пришли. С громким возгласом «момент», он ушел, и уже через секунду вернулся с карандашом. Я вытащила салфетку и написала на ней всего одну фразу, прочитав которую, мужчина цокнул языком и неожиданно поцеловал руку. — Вы будете всегда желанной гостьей в моем ресторане. В любое время дня и ночи, — сказал он. Я чуть было не протянула восхищенное «Уау». Но вовремя опомнилась и только благодарно кивнула. Мерси, блядь. Сплю и вижу, жаль, столько не зарабатываю. Каллен быстро на меня посмотрел и сдержанно усмехнулся. Господи, сколько в его глазах было чистого, ничем не замутненного удовольствия от этого спектакля. Он тихо промурлыкал какую-то фразу на чужом языке, обращаясь к хозяину, и едва заметно кивнул, услышав ответ. После чего тот ушел. Я осталась. Сидеть на неудобном стуле, плотно стиснув колени. Я осталась. Ждать, пока принесут заказ, стараясь все так же не поднимать взгляда от приборов на столе. Для разнообразия иногда подносила бокал с вином ко рту, чтобы сделать небольшой глоток. За неимением других занятий делала я это довольно часто. И каждый раз, стоило мне изменить положение рук, как я тут же чувствовала легкое прикосновение его взгляда к коже. Как будто мои движения или присутствие доставляли ему некоторые неудобства. Что уж и говорить, я от его соседства тоже не была в диком восторге. Или от недостаточно близкого соседства? Дальше приходилось разбираться в понятиях. Дальше приходилось разбираться с самой собой. Искать следствия и причины. Выяснять мотивы и просчитывать варианты. Но для этого у меня не было никакого желания. От вина немного кружилась голова, в теле появилась тяжесть, губы сами изогнулись в легкой полуулыбке. Я, блядь, зависла в собственном мире, в который лишь изредка врывались отдельные слова извне. — Аппетитно, — стало одним из них. С ласковым придыханием. Вибрирующим в воздухе. Тонким и трепетным, как мыльный пузырь. Таким тоном он мог бы сказать все что угодно. Любую фразу на выбор. Например, проинформировать о курсе нефти. И это все равно прозвучало бы как «Я хочу тебя». Были в его голосе какие-то специфические интонации, которые превращали звуки в пыль с высоким содержанием гормона удовольствия. Своя особая частота. Моя ладонь замерла на колене, которое я совершенно машинально поглаживала. Секунда. Резкого возвращения в действительность. Взмах ресницами. Взгляд. Его ответный — прямой, насмешливый. Скользнул. Вниз. К стоящему передо мной принесенному блюду. — Твоя паста, — тихо пояснил он. Паста. Всего лишь ебанная паста в томатном соусе. С базиликом и тимьяном. И черт еще знает с какими, неведомыми мне ингредиентами. Я подумала, о чем угодно, но только не о ней. Хоть и понимающе кивнула. В сторону. Якобы, без всяких сомнений, повар достоин высших похвал за сие произведение искусства. Хорошо, что в особенности моего организма не входила милая и невинная привычка краснеть. Трогательная и обескураживающая. Даже, если внутри я сгорала от стыда, на лице это никак не отражалось. А именно это сейчас и происходило со мной. Вот только не ясно на каком основании. На каком таком основании, меня чуть ли не потряхивало, стоило ему только повернуться и быстро, с едва заметной улыбкой на меня посмотреть. Делал он это стоит отметить с завидным постоянством. Было в его взгляде нечто такое, что тут же заставляло вспомнить, что я без белья. И что мои трусики в его кармане. Я ни на минуту не могла об этом забыть. Ни на одно мгновение. Сколько бы я не вслушивалась в их разговор. Сколько бы не старалась уловить его суть. Поймать смысл. Задержаться на фразах, чтобы сложить из слов логичные предложения. Получалось у меня это из рук вон плохо. И пересказать содержание я могла только в очень расплывчатых чертах. Они оба были то ли из дурдома, то ли из детдома. Первое бы все объяснило, второе подходило по смыслу. Вносить конкретику в этот вопрос, разумеется никто не стал, так что вполне возможно, что с диагнозом я и ошиблась. При чем в истоках. Сложно судить о целом, имея в распоряжении один-два фрагмента неосторожно брошенных слов. Это были всего лишь мои домыслы вперемешку с заскучавшей фантазией. Еще час такого времяпрепровождения и я легко бы придумала мистеру Каллену тяжелое детство и бравое военное прошлое. В последующий час прониклась бы его суровой биографией и разрыдалась бы от сочувствия прямо над недоеденной пастой. Кстати, настолько острой, что потреблять ее было практически невозможно. Что-то там, конечно, было. В тумане. На общем фоне информации о росте акций и покупке нового автомобиля. Вскользь так, нечаянно. Например, название «Дельта». Если предположить, что они вряд ли играют, в компьютерные игры, то это что-то могло означать. Как вариант, военное подразделение. Или модный ночной клуб. Или компанию по изготовлению дельтапланов… Стоп. Приплыли. От выпитого вина и собственных мыслей я вдруг начала глупо-глупо самой себе улыбаться. Сначала еще старалась как-то это скрыть. Потом перестала. Давилась улыбкой, прикусывала ее зубами. И все без толку. — Я сказал что-то смешное? — холодно и строго. Словно ударил в воздухе хлыстом. Вопросительно вскинутая бровь. На моей периферии зрения. На моей периферии упрямого молчания. Вместо ответа. — Мне кажется, она сейчас послала тебя одним взглядом, — услужливо подсказал Джейк, с интересом за нами наблюдая. — Изабелла? — не улыбнулся. Не оценил шутку друга. Даже не повернулся в его сторону. Я отрицательно покачала головой. Неуверенно. — Довольно-таки далеко, — продолжил Джейк. — Потрясающий взгляд. Такой выразительный. А если ее погладить, она укусит? — Не она, — тихо. Не спуская с меня глаз. Дельтаплан, блядь. Я зажала рот рукой, другой потянулась за бокалом и прежде чем сделать глоток, про себя произнесла тост: «Ваше здоровье, мистер Каллен». Мне надо было это сделать, чтобы не рассмеяться, чтобы немного отвлечься и прийти в себя. Я так и чувствовала, как во мне происходят необратимые процессы, связанные с потреблением спиртных напитков. Как отступает страх, как на смену ему приходит расслабление и безразличие. К тому, что скажут, о чем подумают, и что потом сделают. Меня перестало это интересовать. Постепенно. Но с каждой минутой все сильнее. Если бы не фраза Каллена «Нам пора», брошенная неизвестно кому, расточительно, в пространство. Глухо и неприветливо. И тут же последовавший за ней счет, как по взмаху волшебной палочки. А следом и логичное завершение ужина. Возможно, в перспективе меня ждал куда более веселый вечер. Но… Лавочка прикрылась. Я осталась в том состоянии, когда уже по настрою души все можно, но с пониманием, что на следующий день за это может быть мучительно стыдно. Так себе состояние. Пограничное. Ни туда, ни сюда. На ярко освещенной парковке вдыхала полной грудью воздух. Подняв голову к небу, разглядывала белесые звезды. Ежилась от ночной прохлады, обняв себя за плечи руками. Ждала. За спиной — прощались. Сдержанно, по-мужски. Слышала голоса, но не вслушивалась. Шум отъезжающей машины и приближающиеся шаги. — Упрямая, — раздался его голос. С диагнозом определились. Окончательным. Не обернулась и не ответила. — Считай, вечер закончился. — Разочарованы? — с каким немыслимым удовольствием я произнесла эти слова. Я буквально проворковала их, обласкав языком каждый звук. Я чуть ли не испытала фонетический оргазм и погрузилась в речевую нирвану. — Немного, — усмехнулся он и накинул мне на плечи свой пиджак. Быстрым движением, так что я почувствовала только прикосновение мягкой ткани к обнаженной коже. — Рассчитывал на твою благоразумность. — Какая недальновидность. — Я бы не стал на твоем месте сильно радоваться, — Каллен щелкнул брелоком сигнализации, и автомобиль в ответ моргнул желтыми фарами. — Что было в записке? Я стояла, окруженная его запахом, и считала до десяти. На цифре десять невинно переспросила: — Какой? — Что ты передала Тео. — Оу, — я сделала вид, что усердно вспоминаю, а потом размеренно процитировала. — «На мне сейчас нет нижнего белья, так что принесите чего-нибудь погорячее. На ваш выбор». Минутная пауза, как нельзя лучше охарактеризовала всю трагичность момента. Не стоило мне с ним откровенничать на этот счет и посвящать в подробности. Я попыталась исправить ситуацию, протянув: — Да, ладно, это же старая шутка. Типа, мы всего лишь приобщились к культуре милых розыгрышей и наивных развлечений. За этим не кроется задетое самолюбие и желание огрызнуться. Сделать что-нибудь назло. Нет-нет. Где угодно, но только не в этом случае. Какая может быть подоплека в стремлении подыграть? Это я себя так уговаривала. Блядь, это я себя так уговаривала, взглянув в его потемневшие глаза. И пока он молчал, я продолжала усугублять свое и без того бедственное положение. Я сказала: — В конце концов, если вас это так сильно задевает, то не стоило… Не успела. Закончить. Прервал. — Есть вещи, — между нами был какой-то десяток сантиметров. Но в эту секунду, я бы предпочла исчисление в световых годах. Он говорил тихо, подозрительно тихо. И при этом очень отчетливо. — Которые должны оставаться только между нами. Я отступила на шаг. — Есть вещи, которые должны оставаться на мне. Это был не самый идеальный вариант ответа. Однозначно. Если серьезно, он бил рекорды по хреновости всех своих предшественников. Уж не знаю, как это «нечто» вообще умудрилось сформироваться и обрести жизнь при моем участии. — Ты так считаешь? — за его спокойными интонациями не крылось ничего хорошего. То есть, я уже поняла, что компромисса в этом вопросе мы не достигнем ни при каких обстоятельствах. Но как бы… Я сделала еще один шаг назад. — Да. Терять мне было нечего. — Правда? И у меня еще был шанс сбежать. С мизерным успехом, но был. — Да. Он коротко кивнул. На машину. — Садись, поехали. Прозвучало это примерно, как «Сжечь ведьму». Ну, или что-то вроде этого. В общем, никакого позитива в его словах я не услышала. Если честно, не будь за моей спиной такой ебанистической ситуации в целом, я бы непременно испугалась одного его взгляда — удивительно спокойного и холодного. В котором явственно читалось желание убедить меня в неправильности моих жизненных позиций. А вот какими средствами, об этом мне думать не хотелось.