Are we able to forget each other?

Когда я проснулся, Уилла уже не было рядом со мной. Я перевернулся на спину в попытках держать глаза открытыми. Свет, пробивавшийся сквозь щель занавески слепил, а глаза слипались, хотя я уже не хотел спать. Провалявшись в кровати около пяти минут, я, наконец, заставил себя встать. Выйдя в прихожую, я услышал какой-то едва заметный шум на кухне. Определенно, там был Уилл. — Доброе утро, Спящая Красавица, — произнес он, даже не поворачиваясь, стоило мне зайти на кухню. Я усмехнулся. — Нет, серьезно, ты проспал, э-э, — он взглянул на часы, — одиннадцать часов! — У меня дома сейчас пять утра. — Тем не менее, тебе это не мешало два дня подряд вставать раньше меня. — Ты прав, — усмехнулся я, поцеловал его в щеку и сел за стол. — Знаешь, я готовил омлет, но он был рассчитан на меня одного, я не знал, когда ты там решишь встать. Можно разделить и, предположим, еще по бутерброду. Как ты смотришь на это? — повернулся он ко мне и спросил. — Думаю, вполне нормально. Еще пару минут он суетился по кухне, ища все, что нужно. Мне, он как и всегда, сказал заваривать чай. Вероятно, он считал, что больше я в готовке ни на что не способен, но меня это особо не напрягало. Я, в любом случае, не был лучше него, так что спорить я не собирался. Наконец, закончив со всем, он сел за стол. — Почему ты живешь в такой огромной квартире? Тебе ведь столько места вряд ли нужно, а снимать — недешево выходит, — произнес я давно интересовавший меня вопрос. — Оу, довольно долгая и слегка странная история. Мы снимали эту квартиру вдвоем с Джошем, когда я переехал в Лондон. Год мы прожили, снимая ее вдвоем, все было отлично. Потом мы решили расстаться. Он оставался тут, пока не нашел другую квартиру. Учитывая, что мы расстались без ссор, то меня это ничуть не напрягало. Я решил дожить тут месяц, так как Джош съехал в самом начале июля, когда я уже заплатил. Да, пришлось за двоих. Внезапно хозяева сообщили мне, что они продают квартиру. Сюда стали регулярно наведываться потенциальные покупатели. Затем, об этом узнали мои родители, посовещались там с друг другом, потом не раз спрашивали, насколько мне нравится эта квартира. Получив несколько утвердительных ответов, они ее купили. Так что это был мой подарок на двадцатый день рождения. И она моя теперь. — Он слегка рассмеялся, вспоминая эту историю. Я смотрел на него огромными от удивления глазами. То, что квартира его, я ожидал услышать меньше всего. И он так непринужденно обо всем говорил, что я удивился еще больше. — Эй, чего ты? — спросил он со слегка взволнованным выражением лица. — Я… просто слегка удивлен, что в двадцать лет у тебя уже своя квартира. — Неужели у тебя не было никаких знакомых, которым родители покупали квартиры? — Не знаю, — задумался я на минуту, — а нет, была одна знакомая точно. Это, кстати, реально ее спасло. Он удивленно на меня взглянул, а затем спросил: — И как же? — он на секунду замолчал, а затем добавил: — Твое время рассказывать истории, — и усмехнулся. — Что ж, я знаю ее с детства, но мы никогда не были особо друзьями. Она из очень богатой семьи, так что получила квартиру на восемнадцатилетие, а она еще даже не закончила школу. И когда ей было, вроде бы, пятнадцать или шестнадцать лет, она начала встречаться с какой-то девушкой. Прости, вот ее я лично не знаю, — он кивнул, как бы говоря «не страшно, продолжай». — В общем, они встречались четыре года, все у них было прекрасно. Но девушка ее была из очень религиозной семьи, — Уилл кивнул, но перебивать не стал, — в общем, родители узнали обо всем, папа стал ей, ну, Лизе, ее так зовут, звонить, угрожать. А жизнь дочки превратилась в сущий ад. Их обеих спасло то, что родители не знали адреса этой квартиры, — он вопросительно взглянул на меня, не совсем понимая, что я имел в виду. Я продолжал: — Лиза долго ее уговаривала, когда они смогли пересечься. В итоге, девушка согласилась на эту авантюру. Она собрала вещи, когда родителей не было дома, собрала все, что могла, а затем ее забрал какой-то друг и отвез, куда надо. Девушке пришлось где-то недели на три залечь на дно. В колледже было сказано, что она заболела. Потом они вышли с родителями на связь, те поклялись ничего не делать с дочерью, когда она придет за оставшимися вещами. Обещание они сдержали, возможно, только из-за того, что ее сопровождали Лиза и тот друг, который ее забирал, она взяла все оставшиеся вещи. Родителей переубедить не удалось, но больше они девушку не трогают. А она счастливо до сих пор живет с Лизой. Да, год почти они живут вместе. Уилл сидел со странной полу-улыбкой на лице, задумчиво глядя куда-то вперед. Он ничего не отвечал. — Кстати, если бы не она, то не факт, что я бы стал с тобой встречаться, — добавил я. — То есть она нас свела? — удивленно спросил он. — Не совсем. Однажды мы с ней говорили обо всем в жизни. Сначала она рассказала мне, что у нее проблемы с родителями девушки. Ну, а потом стала расспрашивать меня о жизни. Я ей рассказал очень много личного, потом упомянул тебя, мы тогда еще были не очень долго знакомы. Ну, и она сказала, что считает, что ты мне нравишься. Это даже глупо звучит со стороны, я знаю. — Но это заставило тебя задуматься? — он вопросительно приподнял брови, одну немного больше, чем вторую. Я и не знал, что он так умеет. — Ну, да, что-то в этом роде, — ответил я. — Знаешь, мы не единственные, кого она свела, насколько мне известно. В нашем колледже есть еще несколько людей. Но их она сводила в прямом смысле. — Купидон какой-то… — усмехнулся Уилл. Так, за разговорами, мы доели, собрались и отправились гулять. Я решил надеть очки. Без понятия, почему именно сегодня и почему я не делал этого раньше. Просто захотелось. Хоть мое зрение и не было чем-то великолепным, без очков я мог вполне спокойно обходиться. Чаще я надевал их при чтении, что тоже бывало не всегда. Мне не нравилось то, что они мне натирали переносицу и запотевали, стоило с холода войти в тепло. В снег и в дождь в них тоже гулять было не очень. Так что, логично, что я ими слегка пренебрегал. За окном светило солнце, и было достаточно тепло. Уилл сразу же предложил поехать в Гайд-парк и погулять там. Он уже не раз заговаривал с восторгом об этом месте и не первый день уговаривал меня туда сходить. Уилл обожал этот парк. Он часто говорил, что, хоть там и много людей, к нему каждый раз приходит какое-то умиротворение. У него и в родном городе были такие места, он их безумно любил. Места, куда можно прийти и забыть о страхах, проблемах и стрессе. По переезду в Лондон он сразу же бросился их искать, и одно из них было в этом парке. Он сказал, что хочет показать мне часть из них. Хочет, чтобы я тоже что-то почувствовал. Дом, по его словам, никогда не был для него тем местом, где можно найти полный покой. В доме слишком много всего происходит: обыденные дела, ссоры, телефонные звонки, семейные праздники, грусть. Все происходит дома. И, когда все это ассоциируется с ним, трудно уже найти там тот самый покой. Я не всегда понимал его рассуждения на разные темы, однако мне нравилось их слушать. Если быть честным, я даже не всегда вслушивался. Но он умел ловить меня на невнимании и был очень терпелив, повторяя мне все, что он говорил, после того, как я неловко извинялся. Мы доехали до парка на метро, которое начинало мне даже нравиться. В общем-то, в автобусах, в которых я ездил, тоже бывало тесновато в неудачные часы. А если ездить в рабочее время, то можно было вполне нормально добраться до нужного места. Вскоре мы доехали до парка. Уилл был прав: место было действительно необычным, однако никакого умиротворения мне не приходило. В парке было невероятно красиво, но также много людей, которые говорили друг с другом, что-то делали, куда-то шли. Жизнь здесь кипела, и я бы ни за что не смог здесь творить. — Я бы никогда не смог здесь сосредоточиться, — заныл я, — красиво, но абсолютно все вокруг будет отвлекать. Я бы сфотографировал это, а рисовал бы дома. Что ты тут нашел вообще? — Мы же только пришли. Пошли дальше? И… я же не заставляю тебя тут рисовать. Ты же, вроде, и не брал ничего, — отвечал, как всегда, спокойно Уилл. — Карандаши и блокнот всегда при мне. То, что я не рисовал еще в Лондоне, не означает, что я этого не планировал, заметь. И так мы побрели дальше по парку, разговаривая друг с другом и осматривая сам парк. Здесь были аккуратные газоны, множество занятых скамеечек, скульптуры, фонтаны, различная растительность. И все было столь аккуратным и продуманным, что даже деревья казались искусственными. Однако в этом было что-то свое, какая-то своя красота. После долгих блужданий мы смогли найти пустую скамейку, которую поспешили занять. — Тебе все еще не нравится тут? — спросил Уилл после нескольких минут молчания. — Нравится. Но это совсем не то, что ты описывал. Тут слишком шумно, это не может успокаивать. — Это сложно объяснить, — задумчиво начал он, — голоса становятся фоном. Обычно я сажусь максимально далеко от всех, чтобы никто не говорил рядом, и просто читаю. Я не разбираю их слов, к тому же, многие говорят не по-английски. Затем я углубляюсь в чтение, и меня может вырвать из моего мира уже только какой-то совсем пронзительный крик. Закрой глаза, начни думать о чем-то своем, расслабься. Ты поймешь, я верю! — сказал он с энтузиазмом. Я закрыл глаза и начал думать о разных вещах. Я пытался сфокусироваться на чем-то конкретном, но мне это не удавалось. Мои мысли перепрыгивали с одной на другую, и ни на одной не получалось действительно надолго сосредоточиться. Открыв глаза, я увидел Уилла, сидевшего на скамейке абсолютно расслабленно, закрывшего глаза и думающего о чем-то. И я понял, что мне очень хотелось его нарисовать. Я неслышно, чтобы он не заметил, достал блокнот и карандаш. Это должен был быть всего лишь набросок, но я понимал, что очень хотел запечатлеть этот момент не только в памяти, но еще и на бумаге. Этот блокнот был в какой-то степени особенным. В нем не было учебных набросков, а были именно мои личные. Потому я и решил взять именно его в путешествие. Он был довольно толстым и старым, и, увы, должен был скоро кончиться. Он был будто бы личным дневником. По моим рисункам можно было проследить не один год моей жизни. Этот блокнот я завел еще в две тысячи двенадцатом, в начале весны. В тот год многое в моей жизни поменялось. Я сильно повзрослел, узнал много всего нового и многое понял. В тот же год, правда, только осенью, я начал свои первые отношения, которые тоже очень много для меня значили. С ними было связано очень много зарисовок в начале этого блокнота: я изображал своего парня в разных местах, ситуациях и позах; очень часто он стоял боком или спиной, отвернувшись; ни на одном из рисунков не было его лица. Я умел рисовать лица уже тогда, да только была одна проблема — лица своего тогдашнего парня я никогда в жизни не видел. Там было очень много разных людей и событий, здесь уже был и Уилл. Я рисовал всех самых дорогих и значимых, чтобы они остались хотя бы на этих страницах, если я когда-то их потеряю. Там были все мои друзья, близкие родственники и люди, с которыми я когда-либо встречался. Всех изменившие мою жизнь и меня люди. И однажды я изрисовал несколько страниц, пытаясь воспроизвести забытое лицо из сна. Я открыл блокнот на чистой странице и стал рассматривать Уилла и все, что было вокруг. Поняв, что хочу сделать, я приступил к делу. Я погрузился в работу. Я рисовал то, как он выглядел совсем со стороны, будто я стоял неподалеку и наблюдал за ним: скамейка, а на ней парень с закрытыми глазами, будто даже спит. Меня на рисунке не было, хотя, если бы это была фотография, то я бы там оказался. Я почти закончил, когда Уилл внезапно открыл глаза. — Что ты делаешь? — спросил он, смотря на меня и щурясь от солнца. — Рисую. Я же говорил: я планировал рисовать в Лондоне, — ответил я с некоторым чувством торжества в голосе. — Что рисуешь? — поинтересовался Уилл. — Тебя, — с легкой усмешкой ответил я, — уже почти закончил, — он слегка удивленно на меня взглянул, но ничего не ответил. Вскоре я закончил набросок. Выглядело довольно симпатично и аккуратно. Впрочем, я даже не собирался переносить это на большой размер, это была абсолютно личная зарисовка. Я написал в уголке страницы «07/10/16, Уилл» и закрыл блокнот. — Даже не покажешь? — Он открыл глаза и повернулся ко мне. Его голос звучал, как у ребенка, которого обделили сладким после обеда. Я усмехнулся, открыл нужную страницу и повернул блокнот к нему. Он удивленно посмотрел на рисунок, затем на меня, а потом произнес: — Я очень похож, хоть это и набросок. Мне нравится! Вскоре мы встали и пошли дальше бродить по парку. В целом, ничего в парке кардинально не менялось, если даже уйти в другую его часть. Да, это выглядело немного иначе, но все равно везде была красота и искуственность. Одна капля, две, три — и вот начался полноценный дождь. Мы были посреди парка, и у меня не было никаких идей, куда мы могли бы деться. Зато, к счастью, идея была у Уилла. Он моментально предложил находившуюся рядом галерею современного искусства, что сразу подняло мне настроение. В ней мы вчера не успели побывать, а обойти я хотел еще многое. Успевать вытирать очки было нереально, так я просто снял и убрал их в рюкзак. Мир сразу стал менее четким, но это было единственным неудобством в отсутствии очков. Я вновь рассказывал Уиллу о разных картинах. Он внимательно слушал и старался запомнить все, что я ему говорю. В отличие от меня, он реально всегда внимательно меня слушал, даже если тема была определенно не его и не могла его в должной мере заинтересовать. Уилл почти никогда не рассказывал мне о творческих увлечениях, если не считать того, что он временами писал стихи, которые никому не показывал. Мне очень хотелось их увидеть, однако я считал невежливым спрашивать об этом; он сам, определенно, тоже не горел желанием это сделать. Закончили с осмотром мы лишь немногим позже окончания затянувшегося дождя и вышли на улицу. Сквозь облака местами просвечивало солнце, и пахло мокрым асфальтом. Уилл стал сразу же, стоило нам выйти наружу, жаловаться, что ему хочется есть и нормально отдохнуть. Он так усиленно уговаривал меня пойти сейчас домой, что я не мог никак от этого отказаться. Мы сели на метро и поехали к нужной станции. Время было уже не самое хорошее, так что нам приходилось тесниться. Но и тут Уилл увидел свои плюсы: он крепко меня обнял прижимая к стене, и абсолютно никто при этом не обращал на нас внимания. Парочки в общественном транспорте — привычное всем явление, но лишнего внимания я не любил. Вдохнуть полной грудью я смог только когда мы вышли из вагона. Там было просто невероятно душно, что сильно контрастировало с прохладой самой станции. И уже через несколько минут мы были дома. И дальше случилось то, чего я слегка не ожидал. Стоило мне снять обувь, Уилл тотчас прижал меня к стене и начал целовать. Когда он оторвался от меня, я с усмешкой произнес: — Ты, вроде бы, ужинать хотел? — К чертям ужин, у меня есть идея получше, — ответил он и снова начал меня целовать. У нас обоих довольно давно не было нормального секса, так что один факт, что это вот-вот случится, доставлял уже мысленно огромное удовольствие. Я начал более смело отвечать на его настойчивые поцелуи и потихоньку перехватывал инициативу. Мы передвинулись в сторону спальни, и, не раз споткнувшись, дошли до дивана. Не желая отрываться друг от друга, раздеться было довольно сложно. После нескольких минут попыток, нам все-таки удалось. Комната была похожа на истинный хаос: повсюду валялась одежда, одеяла были откинуты на край дивана и свисали более, чем наполовину, на пол. А на самом диване были мы вдвоем. Секса хотелось. Мы то неловко спешили, то растягивали какие-то моменты чересчур надолго. Я старался, чтобы Уиллу было приятно, он не чувствовал никакого дискомфорта. Он делал то же самое. Я потерял счет минутам. Я просто отдался своим эмоциям и делал все, как делалось. Вся неловкость быстро пропала, и нам было столь комфортно, будто мы были старой супружеской парой. Я получал удовольствие даже не столь физическое, сколько эмоциональное. Было приятно от факта того, что я был с Уиллом. Настроение было хорошим с самого утра, и абсолютно все, что случалось за день, делало его лучше. Вряд ли уже что-то могло его сильно испортить. После всего мы сходили в душ, все еще не будучи готовыми разойтись даже на несколько метров. Я уже вытирался, когда Уилл, вылезая из ванны, сказал что-то едва слышно вслух. Он нередко произносил какие-то мысли, которые могли иметь или не иметь отношения к делу. — Что? — переспросил я. — Я сказал, что просто уже начинал думать, что этого никогда не случится. Долго пришлось подождать, — и он улыбнулся каким-то своим невысказанным мыслям. — Долго, — повторил я устало. Мы оделись и пошли в гостиную. Там мы около часа сидели и просто болтали обо всем. Затем Уиллу захотелось есть уже настолько сильно, что он просто вскочил и почти бегом пошел в кухню. На этот раз он заставил меня помочь ему с готовкой, поручая какие-то элементарные вещи. Через полчаса мы сидели за столом и ели. За окном начинало смеркаться. — Пошли погуляем по окрестностям? — внезапно предложил Уилл. Я пожал плечами, что означало скорее согласие, чем сомнение в предложении. После еды я чувствовал себя менее уставшим. Поужинав, мы оделись потеплее, обулись и пошли на улицу. Уилл повел меня в сторону, противоположную метро, в которой я еще не был. Мы шли, а он на ходу объяснял, где что находится, куда можно пойти, потратив не более десяти минут, где можно купить еду и многое подобное. Я все продолжал удивляться его способности помнить город в таких деталях, учитывая, что прожил он тут всего два года. Он вообще казался мне самым удивительным из всех, кого я встречал. Его память была не единственной вещью, которая меня поражала. Все его слегка противоречивые черты характера и события жизни — я постоянно был в восхищении от него. Все, что он делал и говорил, заставляло меня думать о нем, как о великом человеке. Он казался каким-то недостижимым идеалом для меня. Я понимал, что думаю так, потому что влюблен. Стоило бы пройти моим чувствам, я бы стал смотреть на Уилла иначе. Я прекрасно знал, что влюбленность не могла длиться вечно. И, черт возьми, мы были из разных стран. Как вообще вышло так, что мы стали встречаться? Внезапно Уилл повернул в какой-то дворик, освещенный лишь парой фонарей. — А вот еще одно место, где я всегда хорошо себя чувствую. Прихожу сюда, когда хочу подумать. Мне казалось очень странным, что он знакомит меня со своими столь личными местами. А ему было легко и спокойно. Мы сели на скамейку. Фонарь едва освещал его лицо и фигуру — он улыбался и был расслаблен. Но, на самом деле, я за время своего пребывания здесь видел его преимущественно таким. Он всегда был спокоен и в хорошем настроении, за исключением каких-то отдельных моментов. Я до сих пор не мог понять, почему он загрустил после разговора с Заком. — Твой блокнот, где ты нарисовал меня, с собой? — спросил он вполголоса, прерывая тишину, повисшую между нами. Я кивнул. — Можно посмотреть? Я залез в рюкзак и нащупал блокнот, затем открыл страницу, на которой был изображен Уилл и протянул ему. Он пригнулся близко к рисунку, чтобы видеть его в темноте. — Поражаюсь этому, — произнес он задумчиво себе под нос. — Джек? — я вопросительно на него взглянул, — можно я посмотрю другие рисунки? Я с минуту колебался, думая, разрешить ему это сделать или нет. В конце концов, я ответил утвердительно. Он открыл блокнот на первой странице и стал вглядываться в первый рисунок. Он долго их все рассматривал, даже не задавая вопросов. Он пролистал его весь, находясь где-то в своем отдельном мире. Или же, наоборот, он был в моем мире — ведь он почти что изучал мой личный дневник. Я разрешил ему это сделать лишь потому, что самого личного он не знал, а остальное личным не было. Спустя долгое время, в которое я все время пристально смотрел на него, он закрыл блокнот и протянул его мне. — Это что-то невероятное, честно! — сказал Уилл с лицом, полным детского восторга. — Пошли уже домой, я хочу спать, — только и ответил я, беря его за руку и поднимаясь со скамейки.