.Будь моим мамой.

Кэй очнулся на утро. Лекарства позволили ему пребывать в лечебном сне более шестнадцати часов. Это были адские часы. Дьявольские минуты. Бесконечно-острые секунды. Врачи пророчили полное выздоровление организма в течение одних-двух суток. Думаю, Кэйода и раньше бы домой отправили, но пойти против господина Экенедиличукву было невозможно. Мало того, что всех запугал, задавив авторитетом, так ещё и пообещал - мрачно, что натравит на больницу различные инстанции, потому что врачи не исполняют свой Гипократический долг в полной мере. Правильно. А зачем платить, когда проще всех построить? У Кэйода оказалась простенькая форма шока, сам же организм легко справился с последствиями никотинового угара. Всё-таки тело малыша не привыкло к химии и таким нагрузкам. Интоксикация никотином не сказалась серьёзными последствиями. А в остальном всё хорошо. Слышал разговор медсестёр, обсуждали голубоглазого чертёнка. Он отказывался есть и разговаривать, волком смотрел на всех и плакал, глядя на отца, за что-то извиняясь. Единственное, что ставят в диагноз врачи, так это то, что у малыша может развиться астма. Но это они совсем загнули. С одного раза такого не случится, но, видимо, просто предупредили так господина Экенедиличукву, чтобы потом не поджимать хвост в случае полной жопы. Глупо, конечно, но и их подстраховку понять можно. Правда, господин Экенедиличукву слишком серьёзно отнёсся к словам дядей в халатах. Сам что-либо спрашивать я опасался, шугался всех мышью. Тело ломило, голова раскалывалась, лицо пульсировало агонией - хорошо дядя-платяной-морёный-дуб-шкаф приложился ко мне. Не считаю, что я это заслужил, но он же отец, он на панике, он прав. По-своему. Ему сказали, он поверил. Всё просто. Я бы тоже повёлся, будь я на его месте. Но... Блядство же! Всё же пересилил себя. И... - Доктор, прошу вас, скажите, что с Кэйодом Экенедиличукву? - глухо спросил я, как ошалевший, отчаянно борясь с сонливостью, цеплялся скрюченными пальцами за халат врача. Даже имя на бейджике прочитать не смог. Силы иссякали, но держался ради мальчонки. - А, - презрительно, - это вы тот воспитатель? - фыркнув на меня. Плевать. На всё наплевать. Пусть презирает, пусть ненавидит, пусть думает обо мне плохо, лишь бы сказал. Просто сказал мне, как там малыш. - Доктор, прошу вас, - пропищал я, умоляя мужчину покрасневшими, опухшими глазами. - Что, за яйца боишься? - покачал головой врач. Сука. Но пусть. Похер. Пусть! - Нет, боюсь за малыша... - тихо протянул я. Может, мой разбитый вид подействовал, может, в глазах моих что-то увидел, но врач вздохнул и кивнул сам себе. - Объясню по порядку. Никотин попадает в организм с табачным дымом, он через семь секунд достигает головного мозга, воздействует на центральную и периферическую нервную систему, которая, в свою очередь, регулирует деятельность всех органов и систем. Реакция организма на полученный никотин непредсказуема. В зависимости от дозы и индивидуальной чувствительности к нему, она может оказаться достаточно сильной и проявиться симптомами острого отравления, - вещал док. - Кэйод сильный мальчик, но стресс организм испытал, - вздохнул мужчина. - Так всё п-плохо? - внутри всё оборвалось. Голова закружилась. К горлу подступила тошнота. - Н-нет... - запнулся он. - Лёгкая форма чаще характерна для тех, кто сделал свою первую в жизни затяжку. Как Кэйод. Такая интоксикация проявляется обильным слюноотделением, тошнотой, учащением пульса, головокружением, шумом в ушах, слабостью, спазмами гортани, пищевода, желудка. Начинают дрожать руки, возникают колики в области живота. Всё это заканчивается обильной рвотой и возможным расстройством желудка. У незадачливых начинающих эти симптомы, как правило, вскоре проходят, однако головная боль и заторможенность может оставаться ещё на один-два дня. Но у некоторых людей возможно развитие более тяжёлой реакции, - грузно пояснил с великим терпением врач. - К-какой? - хрипло. Глаза пекло, в груди пекло, в голове что-то лопалось и разрывалось. - Кэйоду это не грозит. Его уже можно выписывать, - обрадовал врач. - П-правда? - просиял я. Сразу полегчало. - Правда, - покачал головой мужчина и ушёл. А на меня навалилось, всё и сразу: боль, усталость, переживания, паника, ужас, радость. Такое чувство, что готов был упасть прямо здесь, на пол, и рыдать, благодаря всех и вся за то, что мальчишка в порядке. Ночь, что я провёл в больнице, явно не прошла бесследно. На отце Кэя тоже отразилось. Правда, я всё время был на виду, около поста медсестры, так врачи по-со-ве-то-ва-ли. Да и пусть забил бы этот чёрный боров. В мясо. Плевать. Я не виноват. Я только за мальчика переживал, как ошалевший. Но как ни пытался, к Кэю не пускали, хоть я и умолял. Ни ночью, ни сейчас. Приказ господина Экенедиличукву. Ему не посмели перечить. Пришлось идти домой. Сегодня на работу не пошёл. Бесполезно. Уже обед почти. Голова болела, пухла, тело разваливалось на части - на какие-то неправильные, угловатые, чужие части. Словно невозможно будет тело позже сляпать в единое целое назад. Осмотрел квартиру - холостяцкое гнездо не удручало. Мне нравилось быть одному. Наверное, так было проще. Наверное, я всю свою любовь и внимание растрачивал на детей, до позднего вечера готовя программу занятий в сад. Принял какой-то обезбол и, так и не дойдя до душа, рухнул спать. Так нужно. Так легче. Так проще. Но плакал даже во сне. Утром пошёл в сад. Инга Григорьевна, директор образовательного учреждения для детей дошкольного возраста, сказала, что моё поведение недопустимо, что я обязан был быть осторожнее, что я повёл себя не как педагог. Не орала, не кричала, говорила строго, но спокойно, словесно выписывая пиздюлей, и это её напускное равнодушие больно било по самолюбию, ущемляя мой статус воспитателя и мужчины. Слишком много громких слов было сказано. И как бы я ни пытался сделать так, чтобы меня хотя бы услышали, все оправдания шли лесом. Я словно наказан судьбой. Инга Григорьевна мне пояснила, что пока что против меня не возбудили уголовного дела. Но весьма может быть, что так оно и будет. Знаю, господин Экенедиличукву не останется в стороне. И тут прорвало. Вновь объяснял, рвал глотку, до хрипоты объяснял, жестикулировал конечностями и, давясь слезами, пытался донести до женщины, что это не мои сигареты. Господи, да, курю тонкие, баб-с-кие, но ментоловые "Pall Mall", а не блядские клубничные "KISS". Не поверили. Ни единому слову. Ольга Павловна была против меня. И мне этого не понять. Как так-то? Мы же год проработали вместе, ни единого нарекания за всё время, а теперь она говорит, что это мои сигареты. За что? Разумеется, меня уволили. По статье. На статью - похуй. Но за себя обидно. Вернулся назад, в больницу. Я должен поговорить с господином Экенедиличукву, объяснить ему, донести до него правду, увидеть голубоглазого волчонка. Правдами и неправдами уговаривал, молил, просил мистера-пошёл-к-чёрту выслушать меня. Но он был непреклонен. Экенедиличукву не угрожал мне, просто предупредил, что меня ждёт. И всё. Не испугался. Не сдавался. Он обязан меня выслушать. Пришлось пойти на хитрость, подловил его в туалете. А куда мужик денется, когда ширинка расстёгнута и зов природы не позволит с места сойти? - Господин... - начал я уверенно, стоя за его спиной. - Съебись с глаз моих, пока руки не оторвал, - прорычал в ответ, пытаясь выссаться скорее. Облом, организм был явно против спешки. - Оторвите, - решительно ответил я, - но выслушайте. Экенедиличукву смерил меня взглядом, обернувшись через плечо. - У тебя полминуты. Слушаю, - и вжикнул ширинкой. - Господин Экенедиличукву, поверьте, я не курю клубничный "Kiss". Они не правы. Меня подставили, - блин, не так нужно было, не с того начал. - И кому это нужно? - дерзко хмыкнул Экенедиличукву, моя руки. - Не садик, а террариум. Ноги моего сына там больше не будет. Пусть дома обучается, - ворчал себе под нос мужчина. - Позвольте быть с Кэем, позвольте воспитывать его, так же, как раньше, как воспитатель воспитанника. Позвольте помочь вашему сыну быть под моей опекой. Вы не пожалеете, - тут же ухватился я за шанс. - Только это. Если что, сразу же... - я красноречиво замолчал, давая понять, на что готов подписаться. - Не жал..ко будет, - просил я у мужчины. А пульс душил, стонал под глоткой. - После всего, - звериный рык, - ты хочешь, чтобы я позволил тебе быть с моим сыном? - осатанел господин Экенедиличукву, и я реально струхнул, потому что это не человек, это действительно машина для убийства. В нём чувствуется сила, агрессия, отцовская боль. - Я же буду под вашим надзором. Подумайте. Была бы моя вина, я бы не стал так стараться, - упрашивал я, не чувствуя низости в своём поступке. Её не было, было лишь искреннее желание всё исправить. - Вину чувствуешь, тварь? - бросил Экенедиличукву. - Не правда! Я не виноват, - вновь взвыл я, уже сам зло глядя на мужчину. Больше не страшно. Больше не важно. Да, блять, я хочу помочь его сыну, а не загнать того на тот свет. - Ты... - зарычал жертва-солнечного-пляжа. - Что вам сказал сын? Он ведь сказал, где взял сигареты? - тут же ловко сменил я тему, пытаясь добраться до истины. - Я не спрашивал, - ровно и надменно выдал свирепый негр. Охренеть! У меня жизнь к чертям летит, а он!.. - Нет? - просипел я. - У Кэйода и так стресс. Почему я обязан на него давить? - тут же огрызнулся мужик. Ла-адно, попробуем иначе. - Господин Экенедиличукву, у детей ручки не так сильно развиты, как у взрослых, а у меня с сигаретами вместе лежит зажигалка, ей и мне-то сложно пользоваться. Ребёнок бы не смог так точно. Вот, всю кожу содрал, - не пожаловался, предоставил факт, показывая господину-я-тебя-грохну израненный об колёсико зажигалки палец, кожа стёсана, контур колёсика просматривается. Плохая зажигалка в этом плане, но дорога мне, как память, она со мной из детства. - Вопрос, где Кэй взял огонь? - умно заметил я, совсем потеряв весь страх. - Хм, - только и выдал Экенедиличукву с презрением, но явно что-то обдумывая, с силой щуря глаза, словно пытаясь меня насквозь увидеть. - Хорошо. Что? Правда? - Спасибо, - проникновенно прошептал я, горячо выдохнув. - Но учти... - Согласен на всё, - тут же закивал я. - Идём...