.Будь моим мамой.

- Кэйод, малыш, привет, - расплылся я в улыбке, заходя в палату. Это подошвы кроссовок скрипели по намытому полу, а мне казалось, что сердце скрипит - болью под кожей. - Масим, - вскрикнуло циановое чудо, в груди разлилось тепло, и я тут же обнял мальчишку. Господи, цел, невредим, улыбается - спасибо! Думаю, его отец должен был бы понять, что мальчик так сильно не радовался мне, если бы я был повинен в его интоксикации. Вопрос: понял ли? Чуть оглядываюсь, пока эбеновый волчонок жмётся к моей груди сильнее, и вижу господина Экенедиличукву. Он задумчив и несколько скован. Странно смотрит на меня, прячет улыбку, стреляя глазами на сына - такой уставший, вымотавшийся, измученный. Мне его не жаль, но я ему сочувствую. - Как ты? - поворачиваюсь к мальчонке и треплю того по макушке. Под ладонью косички шёлком заплетённых волос. Приятно. - Домой хосю, - трогательно-печально просит Кэйод, и мне хочется утащить, украсть его, чтобы вырвать из этих стен печали, грусти и хлорки. - Скоро отправишься, - обещаю не зря. Он ведь поверит, а я обещание сдержу. Обязательно. - Масим, ты так выгядишь... - затрепетало ресницами это чудо, осторожно, ласково прикоснувшись ладошкой к синяку на лице. Больно, но я сдержался, вымученно улыбнулся, пытаясь не выдать ощущений. Экенедиличукву вздрогнул справа от меня, отходя дальше, назад, к выходу из палаты, словно скрываясь с глаз, будто прячась от своего поступка. Не смущался, нет, но, возможно, ощутил вину, видя боль на моём лице и лице сына. У всех поступков есть последствия. - Всё хорошо, Кэйод. Это... случайно. Я... споткнулся и упал. Не выспался, - тихо и горько рассмеялся я, а господин Экенедиличукву трагично вздохнул за спиной. Что ж, я давно простил мужчину. Теперь, он сам должен простить себя. И как он только меня не убил? Такой большой и сильный против меня, такого мелкого и хрупкого. Я же хлюпик, в жизни не дрался. Не было нужды. Да и не смог бы я господину Экенедиличукву ответить. Не сил бы не хватило, а совести. - А я винофат, да? - дрожа пухлой губой, спросил мальчишка. Невозможно злиться на такого. Косички обрамляют печальное личико, и глаза яркие-яркие, их выделяет цвет кожи. - Нет, конечно нет, малыш, ты же не знал, что так нельзя, - тут же уверил я ребёнка, слегка сжимая в руке его ладонь. Может, и стоило бы сказать, что он поступил плохо. Но это ещё успеется. Сейчас, после пережитого и того, что его организм ещё не пришёл в норму, не стоит нависать. Вдруг какая моральная травма будет. Преувеличиваю, конечно, но всё же, не хочется сделать хуже. - Папа тоше так сказал, - тяжкий вздох, - а потом заплакал, - осторожно проговорил мальчик. Господин Экенедиличукву тут же потупил глаза, словно стесняясь своих эмоций. Глупо. Мужик он или где? Пусть для него это слабость, но для Кэя эмоции отца важны. Так что к чёрту стыд. - Папа очень испугался, - тихо произнёс я, заглядывая в озёра глаз. Пушистые ресницы загнуты кверху - мило. - И ты? - встрепенулся мальчонка. - И я, - улыбнулся ему. - Кэй, зайчик, скажи мне, а откуда у тебя сигарета взялась? - как можно более дружелюбнее начал я. Господин Экенедиличукву предусмотрительно остался у двери, но даже находясь от него на таком расстоянии, я чувствовал, как он напрягся, как задержал дыхание, как держит себя в руках. Настоящий мужчина - вызывает уважение к себе. - Тётя Жанна их курит, говорит, они очень вкусные, - тут же как на духу ответил Кэй, шало блестя глазами, но сразу же сникая. Понимает, что зря поверил взрослому. Господин Экенедиличукву совсем напрягся, стоит себе, звенит, как струна. - А тётя Жанна у нас кто? - что-то я не знаю людей с таким именем. А раз отец мальчонки молчит, то и он не в курсе. А вот это уже интересно. - Это сестра Ольги Пафловны, - разулыбался Кэйод, словно пытался всех присутствующий уверить в том, что он в кой-то веки знает больше, чем остальные. Дети. Самодовольство на первом месте. - Сестра Ольги Павловны? - переспросил я, вникая в суть. - Да, она к нам часто приходит, когда тебя нет на месте из-за твоих дел... - он помахал руками, пытаясь донести до меня, что я часто исчезаю по делам садика, на собрания и так далее. Быть воспитателем непросто, у нас много обязанностей, о которых никто и не подозревает. - Это она тебе сигарету дала? - осторожно уточнил я, чуть придвигаясь к ребёнку ближе. - Ага, - энергично закивал. - Сказала, что мне понавится, - и тут же сник. - Но мне не понавилось. Я плохой, да? - хныкнул мальчик. Боже, только убитой самооценки не хватает. - Глупенький, - ласково, - как ты можешь такое говорить? Ты хороший. Очень хороший. Это тётя Жанна что-то перепутала. Но знаешь, со взрослыми так бывает, с годами память сдаёт, - рассмеялся я. Вышло слишком фальшиво. Но Кэй не понял этого, и хорошо. А мне на душе противно, снова вру ребёнку. Меня от этого коробит. Господин Экенедиличукву уже кому-то звонил, что-то тихо говорил, эмоционально, стрелял глазами и брызгал слюной, сильно раздувая ноздри. Почему-то именно в такие моменты он мне видится красивым. Не тогда, когда он весь ладный и шикарный, спокойный и учтивый - акула бизнеса и я-и-есть-власть. А такой - взбешённый, пламенный, темпераментный. Так он не похож на манекен в стильном бутике, так он похож на живого человека. - Кэйод, сын, - по-взрослому начал экзальтированный шкаф, - ты останешься здесь, а мне с Максимом нужно съездить... - и запнулся. Глаза забегали, венка возле уха вспухла, отчётливо видная на слишком коротко стриженном виске, руки что-то пытались показать немыслимыми взмахами. - За подарком к твоему выздоровлению, - тут же нашёлся я, понимая суть ситуации. Улыбнулся сильно, натурально, поддерживая легенду во всей красе. - Да, - тут же согласился со мной отец мальчика. - Подождёшь? Мы скоро, - уверил отец сына, так трогательно касаясь щеки Кэя ладонью. - Конечно, - кивнул мальчишка. Ну точно птенец: взъерошенный, глазками сверкает, ротик приоткрыл - ловит каждый жест родителя. - Не скучай, - чмокнул отец сына в щёку и за шкварник выволок меня из палаты. Вообще-то было больно, но я смолчал. Не та ситуация, чтобы капризничать. А я ведь даже доктору так и не дал себя осмотреть. И только настырная медсестра Зоя, где-то часа в четыре утра, когда я отчаянно боролся со сном в коридоре, быстро ощупав меня без моего согласия, сообщила, что переломов у меня нет. Дорога показалась короткой. Очень. Я даже не спросил, куда мы мчимся. Скоро сам узнаю. Господин Экенедиличукву молчал и гнал, как ненормальный. Я боялся даже дышать, что было мне на руку, потому что дышать было больно. - Вот, - можно сказать, что смилостивился господин Экенедиличукву, кинув мне на колени блистер таблеток, при простое авто на очередном светофоре. - Это... - тихо начал я, пытаясь прочитать название лекарства. - Обезболивающие. Сильное и хорошее. Без привыкания, - тут же отчеканил мужчина, уставившись в лобовое. Руки с силой сжимали руль, а глаза казались стеклянными. Но даже такой он меня не пугал. Даже от такого его, запальчивого, в ярости, шло ошеломляющее ощущение защищённости и надёжности. Может, харизма, а может, он просто умеет себя подавать. - Воды нет, так что... - и замолчал. В воздухе повисло невысказанное "извини" больше похожее на "не обессудь". Что ж, это больше, чем я мог рассчитывать. - Спасибо, - робко отозвался я и тут же проглотил капсулу. Скользкая оболочка быстро ухнула в желудок. Скоро станет легче. Экенедиличукву лишь кивнул и вновь тронулся с места.

***

- Вы, - взревел охеренно-злой-негр, врываясь в кабинет директора сада. Дверь громко поцеловалась со стеной, явно не ожидавшей такой страсти. - Что вы себе позволяете? - тут же вскрикнула женщина за сорок в твидовом костюме и мелкими химическими кудряшками на голове. - Позовите вашу ня-не-ч-ку, - ядовито выплюнул мужчина, зверея взглядом, от которого Инга Григорьевна задохнулась и села на место, громко скрипнув обивкой, - Ольгу как-её-там, - животный рык, а не голос. Руки господин Экенедиличукву упёр в стол Инги Григорьевны, кулаками давя на столешницу, навис над женщиной, надсадно дыша. Эффект на лицо - захотелось писать. Прямо здесь и прямо сейчас. Страшно. - Павловну, - подсказал тихо я из-за спины злого отца. Сейчас лучше держаться на расстоянии. Я уверен, он меня не обидит, больше нет. Но... инстинкт самосохранения никто не отменял. - Ч-что случ-чилось? - заиграла паникой Инга Григорьевна, не зная, на кого смотреть. Она посмотрела на меня, и её лицо исказила гримаса ужаса. Знаю, больше (временно) не красавец. И чё? - Узнаете, - господин Экенедиличукву оттолкнулся и вальяжно сел в кресло напротив стола директора. Оглянулся на меня, и я тут же занял место, подальше, на диванчике в углу, за кофейным столиком. Безопасности ноль, но иллюзия помогает. Инга Григорьевна надменно собрала волю в кулак и таки вызвала Карташову. Женщина пришла быстро. Дёрганая, улыбчивая, фальшивая насквозь. Отвратительно разящая приторными духами, за которые я её мягко, но ругал, потому что нельзя так парфюмиться на работу. Не на нашу работу. У детей может возникнуть аллергия с серьёзными последствиями. Теперь я, глядя на неё, понимаю, почему Ольга не паниковала тогда, в туалете, потому что ждала наиболее действенной реакции Кэя на интоксикацию. Затошнило, и что-то лопнуло внутри, как разрыв сосудов нервной системы. Это немыслимо. Просто немыслимо. Господи Боже, и этот человек в садике, элитном садике, работает. Как ни странно, но разбор полётов был быстрым. Я тупо вжался в стену, переползя к ней с дивана - так надёжнее - пытаясь не отсвечивать лишний раз. Инга Григорьевна бледнела и краснела, зеленела и вновь бледнела, пыталась заступаться за Ольгу Павловну, но та быстро сдалась под натиском угроз, криков и упрёков господина Экенедиличукву, который был вне себя от бешенства. Умело обвинял, грамотно пользовался словами и положением, приводил доводы из статей закона. И все присутствующие в помещении его понимали, понимали, что отец порвёт за сына. Ольге повезло, что она женщина, и повезло, что господин Экенедиличукву женщин не бьёт. А то, чувствую, было бы плохо. Он и так еле держался, рука машинально дёргалась несколько раз в ответ на реально ебанутую реакцию женщины на слова тёмного амбала. Оказалось, что Жанна как-её-там быстро устроилась на моё место (оперативно, блин!) и теперь занималась - ГосподиБожеМой - воспитанием моих птенцов. У меня волосы от ужаса зашевелились. Везде. Зубы заныли, и синяки, кажется, опухли сильнее, пульсируя гематомами тревоги на теле. Уже и самому хотелось сорваться с места и, схватив Ингу Григорьевну за её искусственные барашки на башке, с силой херакнуть рожей об её же стол, чтоб кровь фонтаном, чтоб видела свои бесстыжие глаза в отражении лужи из алого по деревянному. Чтобы просто заорать: "Куда Вы смотрите? Как Вы могли?". Я не пацифист, но я сдержался. Жанну тоже вызвали в кабинет, и крики начались с новой силой. Кажется, я тихо плакал. Глаза не моргали, но влага крупными каплями летела на щёки из глаз. Никак не мог поверить в то, что слышу, точнее НЕ слышу. Женщина упорно молчала, смотрела в сторону и даже не пыталась извиниться. По взгляду отца Кэя я понял, что женщине в будущем придётся туго. Не закопает, конечно, но жизнь испортит. Месть - плохое действие, но господина Экенедиличукву уже несло. Меня, Ольгу, что быстро ушла в группу, и господина Экенедиличукву выдворили в коридор под предлогом поговорить с Жанной. Что ж, Инга Григорьевна имеет на это право. Мужчина тут же ушёл в конец помещения, кому-то звонил, что-то шипел в трубку, а я ждал, просто ждал под дверью, надеясь на слова раскаяния со стороны Жанны. Но их не было. Ничего не было. Только голос директора. И всё. Как же мне противна эта женщина. Почему-то сейчас мне казалось, что я не умер, а тупо сдох. - Ты, - прошипела Жанна, выскочив из кабинета, и тут же бросилась на меня, хватаясь пальцами за ворот. Тело прострелило болью от ранее полученных ран. - Это место по праву моё, - шипела женщина. - Я должна была работать здесь изначально. Я! Но ты влез со своими идеальными тестами, - обвиняла она, убиваясь в истерике. А я молчал. Тупо охеревал и ждал, когда же Жанна выговорится. - У меня трое детей, их кормить нужно, - почти выла, - а тут зарплата хорошая. Ты же один. Тебе-то зачем такие деньги? - шипела она надсадно. - Я следила за тобой, один живёшь, можешь и в обычном садике работать. Так вот, кто за мной наблюдал? У неё дети. Трое. Мне их очень жаль. Подошёл господин Экенедиличукву, и снова началась перепалка. Женщина и мужчина горячо спорили, каждый отстаивая свою правоту. Меня же попросили зайти в кабинет. Вообще-то мне не хотелось оставлять их одних, не убьют друг друга, но всё равно страшно, господин Экенедиличукву в гневе, Жанна вконец распалилась. Но всё же... Инга Григорьевна извинялась, просила вернуться назад, обещала, что всё будет хорошо. Но я отказал. Сходу. Я не мог вновь быть здесь, эти стены перестали быть домом, отмеченные печатью предательства. Мои птенцы. Я буду по ним скучать, и они по мне тоже. Но я переживу, а они привыкнут. Дети быстро растут. Им в школу через пару месяцев, выпускная группа - всего-то три недели до выпускного. Справятся без меня. Не могу я вновь работать здесь и видеть сочувствующие взгляды, слышать шепотки за спиной. А они будут. А это нечестно. Плевать. Я уже обещал господину Экенедиличукву, что буду растить его сына - энное время, присмотрю за Кэем. Пусть ненадолго, но это лучше, чем вернуться сюда. К тому же, хоть я и не виноват, но чувствую ответственность за мальчишку. Он не самый любимый, у меня любимцев нет, но Кэйод мне определённо дорог. Когда вышел из кабинета, оказалось, что господин Экенедиличукву один и ждёт меня, подпирая спиной стену. - Отказался? - спросил он, понимая, что мне вновь предложили место. А, может, и услышал. - Да, - легко кивнул я. После таблетки я ощутил себя более полноценным и менее разбитым, так что действия теперь не напрягали. Интересно, а могу я себе оставить этот блистер? - Хорошо, - кивнул он, цокнув языком. Что-то было в его глазах, словно он пытался во мне найти нечто... Не знаю. Но что-то определённо не давало мне покоя. - Подожди, - не приказ, не просьба, выдох. Ему бы поспать. Экенедиличукву зашёл вновь к Инге Григорьевне, пообещал женщине проверки и проблемы и спокойно ушёл. Он прав, пусть дознают подноготную воспитателей. Дети таких наставников не заслужили. - Вы... - я запнулся, формулируя вопрос. - Пошли, - кивнул в сторону выхода Экенедиличукву и направился вперёд. - Куда? - спросил, чтобы просто поддержать разговор, было не по себе после всего увиденного. Тишина между нами меня бы раздавила. Морально. А у мужчины спина широкая, статная. Интересно, у него есть национальные тату или пирсинг на теле? - Покупать подарок Кэйоду, - неожиданно легко усмехнулся мужчина, сверкнув острыми глазами из-за плеча. И я впервые за всё это время ощутил себя правильно и свободно. В машине господин Экенедиличукву неловко извинился за синяк. Не за обвинения, а именно за избиения. Я лишь пожал плечами. Чего уж там. Я не деФФочка-кокетка, чтобы сейчас строить из себя оскорблённую невинность и пищать по поводу того, что уже не изменить. Разговаривали мало, тупо смотрели в окно, каждый думал о своём. Сейчас тишина была уютной. Правильной. - Я подам в суд на Жанну и Ольгу. Будешь свидетелем, - не вопрос, приказ. Я вздрогнул от льда в его голосе. - Хорошо, - тут же согласился, понимая, что так будет правильно. Господи, меня чуть не засудили, чуть не убили, лишили всего, и всё из-за красивой зарплаты. Люди совсем дикие стали. Куда катится мир? В игрушечном гипере с офигенными ценами гуляли с час, но таки нашли подарок Кэю. Новую, навороченную, многофункциональную железную дорогу. Отец докупил для сына всяких животных, деревья, депо, ещё комплект поездов и рельс, и мы отправились в больницу. Кэйод был несказанно рад. - Я отвезу тебя домой, - предложил мне господин Экенедиличукву, когда мальчик уснул. Мне не хотелось отрываться от мальчишки, забавный такой, игривый. Сейчас трепетно сопел, уткнувшись носом в подушку, осторожно сжимая в маленькой ладошке красный экспресс. - Хорошо, - не нашёл я сил с ним не согласиться. Хотя и сам бы мог добраться. Идти по коридору больницы было неприятно. Посетителей уже не пускали, шаги гулко отдавались в ушах, откуда-то тянуло БП-едой. Аж желудок сжался. Кстати, а ведь я голоден. - Ты переезжаешь к нам, так что собери вещи, - поставил меня перед фактом господин Экенедиличукву, когда мы вышли на улицу. - А? - мозг не вникал в суть слов. Я очень устал. Как ни странно, но курить не хотелось. Наверное, шок, стресс и общее отторжение от причины плохого самочувствия дорогого человечка. - Кэйоду нужна няня на постоянной основе, - пояснил мужчина. - Будет проще, если будешь жить у нас, - добавил он. - А... - со вздохом. - Ты не помешаешь. Комнат много, - тут же уверил Экенедиличукву, каким-то образом поняв то, что меня беспокоит. - Хорошо, - только и кивнул я. А почему бы и нет? Ведь сам согласился. На всё согласился. Так что... Быстрая дорога, дом, вещи в сумку, без сожаления ушёл, здесь всё равно всё безлико. Сел в машину, и снова в путь. Заскочили в МакАвто, голод всё же доконал. Обоих. Пытался не смеяться, видя такого солидного бизнесмена в мятой рубашке с Биг Маком в зубах. Уже четвёртым по счёту. Эту ночь мы тоже провели в больнице, просто не смогли уехать домой. Мы так оба решили. Впервые увидел господина Экенедиличукву таким... простым, обычным, без маски зла и вычурного спокойствия. Сейчас он был просто отцом. - Господин Экенедиличукву... - начал я. - Джитуку Нтанда Экенедиличукву, но лучше просто Джитуку, - произнёс устало мужчина, удобнее устраиваясь в кресле в палате сына. - Что? - часто-часто заморгал я, казалось, что даже самый никчёмный на яркость ночник режет глаза куском железа. Усталость берёт своё. - Меня зовут Джитуку. И давай на "ты". Так и мне, и Кэйоду проще будет, - зевнул он. - Хорошо, Джитуку - улыбнулся я. - Будешь кофе? - хотелось ещё о многом поговорить. А сейчас самое то, при сыне Джитуку разоряться не начнёт, он устал и покладист, определённо нужно воспользоваться возможностью и узнать получше, что он за человек. Всё-таки мне с ним жить придётся. - Он здесь ужасен, - фыркнул капризный мужик. И это оказалось забавным. - Другого нет, - почти каясь. Хотя, я-то тут причём? - Неси, - со вздохом. А утром волчонка выписали.