.Будь моим мамой.

Джитуку вернулся с работы злой. Уставший. И так уже несколько дней. Мне искренне жаль Джи, потому что он пашет, как проклятый. Кэйод по нему скучает, я порой тоже, потому что Джи на слишком долго задерживается в офисе - всё дела, дела, дела. Они его сжирают, утомляют, уничтожают. Мне до жути обидно, что такой мужчина, по сути, в расцвете сил, гробит свои лучшие годы в душном помещении, корпя над бумагами. Я не глупый, понимаю, что деньги нужны, что Джи старается ради себя, ради сына - приятно ни в чём не нуждаться. Но не до такой степени, когда смотришь на лицо человека, и душу наизнанку выябывает, потому что он морально никакой. В такие моменты я теряюсь, я не знаю, что мне делать, как поступить, чем помочь. А помочь Джи очень хочется, потому что... Не знаю. Разве нужны причины для симпатии, человечности, доброжелательности? Думаю, нет. Кэй уже спит - поздно. А Джи вновь, уже почти привычно утягивает меня из зала, на кухню, где мы сидим в нетривиальной обстановке, потягивая бургундское. С Джи легко, с ним просто. Вот смотришь на Джитуку вне дома и думаешь, что у такого даже время не спросить - загрызёт на месте в своих навороченных шмотках и с вечно злыми глазами. Но тут... Дома... нет власти, нет тяжести взглядов\поступков, есть просто человек со своими заботами, проблемами, мыслями, планами на будущее. Этот контраст поразителен, он удивляет и заставляет задуматься о том, что у Джи, скорее всего, гораздо больше граней, чем может показаться. Завтра будет суд. Я уже давал свои показания следакам. Джи поспособствовал финансово продвижению дела. Нет, судью он подкупать не будет, просто заплатил, чтобы дело не валялось. Утром вновь дела-дела-дела. Бегаем, собираемся, пытаемся ничего не забыть, не упустить из внимания. Голова кругом, и мутит от нервного напряжения. Всё так неприятно, сложно, боязно. Мы с Кэем к десяти приехали к зданию суда - обычное, облезлое, с евроремонтом внутри. Волокита, допросы, документы, время поджимает, люди, люди, люди. Разговоры, советы, адвокат хвостом. А в помещении душно, все напряжены, суматоха. Нервы, страхи, сердце душит. Адреналин шпарит по венам. И кружится-вертится всё вокруг: слова, жесты, отчаяние, боль, разочарование. Кэйод тихий, непривычный, такой скромный и зашуганный, словно его подменили. Мальчонка меня напрягает, хочется, чтобы он был таким, как всегда. Но Кэй, как чувствует трагизм происходящего. Постоянно жмусь к нему, обнимаю, шепчу на ухо, что всё хорошо, что папа всегда поможет, что я - рядом и не позволю случиться ничему плохому. Дитя улыбается - скромно и комкано, но даже этого хватает, чтобы дышать стало свободнее. Но тяжело - на сердце, на душе, в печёнках. Давит, выкручивает, рушится что-то в теле - ужас лопает сущность, не позволяя рациональности овладеть эмоциональной стороной. Ловлю себя на мысли, что переживаю за Кэйода, за его отца, но не за себя. Не. За. Себя. Кругом одни снобы, надменно смотрят вокруг, по большей части им скучно. Чванливо копаются в сотовых, громко фыркают на обстановку, ставят своё "я" выше всех и всего. Печально, что мир умирает из-за таких людей. И тут даже не стоит вопроса о справедливости. Тут вопрос морали. Приговор был правильным. Жанна так и не извинилась. На фоне всего, особенно того, что она не только способствовала интоксикации Кэя лично, но и подбила на эти действия сестру, её лишили материнских прав. Её муж - Алексей - был этому рад. Когда он в здании суда узнал, какая у него бывшая жена, был в ужасе (жалко мужчину). Но он тут же собрал себя по кускам и сообщил суду, что дети будут жить с ним, всё равно ведь в разводе. Суд назначил новое заседание, как-то там по закону косвенно перейдя с одного дела на другое, я не вслушивался. Голова раскалывалась, хоть я и пытался оставаться в адеквате. Ольга рыдала. Просила, умоляла, извинялась - жалкое зрелище. Её раскаяние приняли к сведению, но судья всё равно был строг. И с ней обошлись непросто. Обе женщины получили срок в колонии-поселения. Только время заключения разное. Выйдя из зала суда, я чуть не упал. Ноги подкосились, и голову повело от свежего воздуха, что тянул потоками со всех сторон. Джи меня поймал, не дал распластаться на каменных ступенях. Кэй испугался, и это меня ранило сильнее, чем то, что мне не по себе от произошедшего. Звёздный мужчина чуть ли не на себе отволок меня подальше от любопытных глаз прохожих, прислонил мою тушку к колонне и на редкость быстро сбегал за стекляшкой минералки. Помогло. Оттянуло. Кэйод жался ко мне, как к родному, и постоянно заглядывал в глаза, вопрошая, не нужно ли мне к врачу. На что я только улыбался и мотал головой, жадно поглощая влагу. Вымотавшись на длинном и нудном процессе, мы решили забыться и пошли в семейный ресторан. В конкурсах участвовали все. Весело, просто, помогло развеяться. Смешно было смотреть, как Джи скачет через скакалку. Ещё смешнее, что его уделала пятилетняя девочка. Кэй смеялся громко и заразительно. Потом он вместе с сыном откровенно зубоскалил надо мной, когда я сыграл в "нарисуй корову вслепую" - с завязанными глазами. Видимо, фигово у меня с координацией, потому что хвост на лбу не предусмотрен природой, а ноги оказались вообще отдельно от туловища, что тоже заводом-производителем не рассматривалось, как вариант модели животного. Зато насмеялись вдоволь. Мне хотелось, чтобы так было чаще, ибо видеть отца с сыном счастливыми - есть лучшее, что можно пожелать. Как-то незаметно на город упал вечер, и вновь мы сидели вместе с Джи вдвоём. Сегодня в гостиной. Я с книгой. Он с документами. Вяло переговаривались о планах на завтра. Джитуку не оставляет меня в стороне. Он не просто общается со мной, он советуется, что купить, что приготовить, что сделать. Мне начинает казаться, что мы семья. Так глупо. Я начинаю привыкать ко всему. Так просто. Я начинаю верить в лучшее. А надо ли? Кэю скоро в школу, и неизвестно, когда Джи откажется от моих услуг. Я не хочу уходить отсюда. Даже когда Джи меня уволит, я буду просить право навещать моего птенца. Он ведь позволит? Ещё через несколько дней, я решил, что нужно с Кэем усиленно заниматься чистописанием. У мальчонки хромает речь, в рамках нормального для его возраста, но всё-таки дети часто делают ошибку - пишу, как слышу. И это реально проблема. Но Кэйод смышлёный, у него всё получалось легко и просто, словно играючи. Он радостный каждый вечер хвастался отцу, что я ему ставлю пятёрки. Мальчонка заслужил. А мне наградой были смех Джи и крепкие объятия Кэя, направленные на отца за гордость и радость за сына. Сегодня дождь, и мы все дома. Выходной. Кэй в своей комнате, играет в приставку. Будет трудно оторвать мальчишку на обед. Сам на диване, уткнулся в лист бумаги - белый и хрустящий, линии вывожу, следя за обстановкой боковым - рабочая привычка. Джи как-то странно посмотрел на меня, проходя мимо. Вздохнул, прошёл обратно. Ну, мало ли что, я-то рисую. А Джитуку вновь вздыхает - настойчиво и громко, и опять походкой от бедра реально топает мимо. Но я-то увлечён, меня всего аж захватило - скрипеть карандашом по волокнистому материалу с добавлением минералов. Мимо со свистом пролетело что-то, даже внимания не обратил что, но цвет был яркий. Кажется, апельсиновый. Кажется, у Джи такая футболка была. На нём. Сегодня. Немощный вздох, топот ног мимо, свист ветра возле левого уха - снова что-то пронеслось по дуге. На сей раз белое. На сей раз это, кажется, Господи, были брюки. Но как-то не хочу об этом задумываться. Вдруг у Джи опять какой-то там ритуал или ему просто жарко, хотя у нас кондиционер барабанит на полную. Топот мимо, опять, топот назад, нарочито-громкий, почти с рыком вздох, тактичное покашливание, и вновь что-то мимо летит. Твою мать, скажите мне, что это были носки! Да только салатовых носков я у Джитуку не видел. Я просто уверен, что не обращал внимания (правда, ведь?). Монотонно перевожу взгляд на мужчину и... даже не удивляюсь. Просто завис, даже не знаю от чего больше, от его откровенной наглости или от своей откровенной тупости. Вопрос-то на миллион. А Джи и так встал. И эдак. И покрутился. Ногу выставил, как проститутка на панели. Жопу отклячил - играя мышцами ягодиц. Бицепсы-трицепсы прорекламировал, словно тренажёрка ходячая. Погладил себя, изящненько так потрогал, зачем-то пощипал соски, при этом срываясь на томный стон. Его тело прогибалось в пояснице, глаза алчно блестели, манили, завлекали, обещали всё и сразу, что только захочу. А я и хотел. Очень хотел. Пиздец, как хотел! Спросить. - И что ты делаешь? - вышло как-то устало, от дождя сонливость, но я стал дальше рисовать, не глядя на обомлевшего мужчину. Видимо, не таких он ожидал слов. - Ищу свет! - громко гаркнул Джи и снова встал в какую-то немыслимую позу кракозябры. Ого, аж завидки берут от такой пластичности. - Позволь уточнить "зачем"? - ответил я, зевая. Бодряк бы словить, но даже кофе не спасает. - Чтобы он выгодно подчёркивал мои... достоинс-с-ства, - змеёй коварно прошипел Джи, вновь творя со своим телом нечто невероятное. - Твоё достоинстВО, - ехидно начал я, глядя прямо в глаза Джи, - выгодно подчёркивают твои ОУжасЦелойВселеннойСрочноРазвидеть микроскопические, сука, леопардовые стринги! - пылко выдавил я из себя, с примесью мата, которая отсвечивает в моём лексиконе, когда я на нервах, на взводе и... Не важно. - Где ты их, блять, вообще взял? Отобрал у девчонки-косплейщицы-малолетки? - задушено прошипел я на мужика, что гордо стоял в шаге от меня, выпятив вперёд это своё достонстВО. - Ты та-ак сексуально материшься, - хрипло произнёс Джи, а у меня от его голоса мурашковые зайцы по коже, плюшевые такие, прыгают, щекотят изнутри. Блять! - Й-а... Эм-м... И... - вот реально пытался ему достойно ответить, но в итоге только что-то мычал, отчаянно жестикулируя конечностями. Слова упорно не находились. - Макси-и-им, - сплошной мёд и яд в горловом произношении, - я их ни у кого не отнимал, - чуть нависая надо мной, пленяя, гипнотизируя. - Я их САМ сшил, - гордо так, громко, ломая момент нах. - Сам? - как-то от меня потянуло скепсисом. Джи тут же занял позу аля-Наполеон - гордый, воодушевлённый, хлещет амбициями. Поставил одну стопу на диван, согнув ногу в колене. Руку за спину, прижав костяшки руки к пояснице, вторую на грудь шлёпнул - с громким звуком встречи кожи с кожей - аккурат в районе сердца, и вдохнул, замерев на миг, словно что-то вспоминал. Красивый, сука. Даже слишком. И эти чёртовы труселя ему безумно в тему. Сразу видно, что мужик дикий, неукротимый, инфернальный до мозга костей. - Я их сшил! - пафосно. - Сам! - громко. - Из шкуры убитого мной зверя, что я выследил и придушил собственными руками без помощи каких-либо средств самозащиты в ночь свершения моего совершеннолетия в поле под громкой луной. Не уверен, что я должен был это знать. Но фраза впечатлила, хотя мы оба понимали, что Джитуку чуть-чуть слукавил. - То есть они из настоящей шкуры? - как-то глупо уточнил я, косясь на пах мужчины, потому что... ну, на попе попа, там от предмета одежды лишь намёки. - Да, - жаркий выдох и вновь алчный блеск глаз. Господи, я живу с маньяком-педофилом, потому что я-то выгляжу, как чёртов подросток, который ещё даже не вступил в пубертатный период, а вот Джи, как змей-искуситель, со своими недошмотками-перехарактером. - Не заметно, - мстительно фыркнул я, усиленно делая вид, что потерял интерес к разговору. Мне бы дорисовать. - А хочешь потрогать? - чересчур голодно пророкотал Джи, бросаясь ко мне. Ёпт, страшно же, когда на тебя такая туша прыгает. А вдруг раздавит хрупкого меня? Синяки лишь недавно сошли окончательно. - Джи... - пискнул, зажимаясь, глядя на чёрный шкаф с антресольками и комодом где-то сбоку. - Тогда и сомнения отпадут, - горячий выдох, чей-то вдох, и моя рука уже загорает на его паху, а он, тварь, держит за запястье, не давая трепыхаться. Сдавить, что ли, посильнее? Типа рефлекс, типа случайно, по крайней мере комодик-то отвалится. - Мило, - хрипло пробормотал я, на автомате (я абсолютно в этом уверен! Да. Да. Да?) жамкая шкуру, при этом отчаянно краснея. - Джи, кхм... - в горле пересохло, - твоё животное... шевелится! - судорожный вдох. Ого! - Вот, подмигивает чё-то, - глядя на головку и полчлена, что катастрофически капитально вывалились из "трусов", а также отчаянно рассматривая свисающие яйца, что двумя кожаными мешочками по бокам от перетянутой лентой шкуры зверя посередине. - Ммм, - только и простонал Джи, содрогаясь. Мне кажется, или тут что-то не так? Резко отдёрнул руку, механическим жестом отирая ладонь о бедро. Джи за мной проследил хищным взглядом. - Джитуку, я занят. Рисую я, - вышло чуть истерично, но нужно же как-то заставить Джи свалить из поля моего зрения. - Меня? - игриво, вновь встав в позу. - Да-а-а, вот так, детка, нарисуй мою анаконду, - протяжно выстонал наглый беспринципный муд... жик, виляя бёдрами и прикрывая томно глаза. - Думаешь, твой малыш оценит? - со вздохом выдал я, вздёргивая брови. - О да, мой малыш оценит всё, - распалённо, сам себя лапая. Он точно маньяк какой-то. А ещё явно нарцисс. И точно тугодум порой. - А не рано ли? Малышу же всего почти семь... - цокая языком. Его глаза прошлись по моему лицу, что-то там высматривая. - У меня не семь сантиметров, - громко рыкнула скалящаяся антресолька, раздувая ноздри. Шикарен, сволочь! И эти его ожоги-отметины так и притягивают взгляд. - Семь лет, - хмыкнул я. Джи как-то странно посмотрел на свой пах. Влево повернул голову. Вправо. Хмыкнул. Лицо вытянул. Уставился на меня идиотом. - Почему это ему, - пальцем на выпуклость под мехом, - семь лет? А мне, - тычок в грудь. - Семь лет твоему сыну, - добил я мужика. Вот недальновидный. - Кэйод-то тут при чём? - чуть не присел на месте Джи. - При том, что твой малыш, то есть твой сын, - упор на последнее слово, - попросил меня, слезно так, нарисовать ему рисунок-подарок с кокетливым "А пусть сюрприз будет!". Конечно, схематическое изображение твоего хуя его не только впечатлит, но и удивит. Сюрприз реально получится ошеломляющим. Но реально, не рано ли, а? - съязвил я, ловя кайф от растерянности Джитуку. Член Джи как-то в миг сдулся. Мужчина уставился на меня своими невозможными глазами. Открыл-закрыл рот. Тряхнул головой. - Пойду я, - таки выдавил из себя африканский шкаф и, собрав вещи, ретировался в свою спальню. Смотрю на лист бумаги, и мне хочется выть матом - бабочка вышла какой-то... странной. Её тельце оказалось слишком пухлым, а нижние крылья слишком круглыми, голова бабочки без усов, зато со... смахивающим на... Смял лист, выбросил, стал рисовать заново, думая о чёртовых пони, радуге и коте Леопольде. Не. Помогало!