Под Андреевским стягом!

Тяжелые свинцовые тучи накрыли Петербург, плывя столь низко, что задевали даже шпиль Адмиралтейства. Пошел крупный снег, иные снежинки в тусклом свете казались почти такими же крупными, как недозревшее яблоко. Вмиг потемнело, словно ночью, с Балтики прилетел сильный штормовой ветер, закружив снежинки в ураганном хороводе. Снег был настолько плотным, что из окон приземистого главного здания главной морской крепости России не было видно даже земляного вала и бастионов, ограждавших вход в святая святых города. Уже немолодой, но все еще крепкий и кряжистый мужчина, в одиночестве стоявший у окна, поморщился. - Мерзость, - буркнул он, слегка поежившись. – Север… Пробурчав под нос что-то весьма грубое, мужчина громко позвал: - Мишка! Ответом ему была тишина. Выждав с минуту для приличия, мужчина заорал что было мочи: - Мишка! От злости, переполнявшей его голос, зазвенели стекла. За стеной что-то зашуршало, затем послышались гулкие шаги. Слева от мужчины что-то скрипнуло, приоткрылась дверь, комнату осветил тусклый свет факелов, казавшийся после сумрака осенней непогоды, очень ярким. Хозяин кабинета досадливо поморщился, прикрыв глаза рукой. - Звали, барин? – такой же гулкий, как и шаги, голос вошедшего отображал смесь добродушия, покорности и едва заметной иронии. - Где шастал, сволочь? – теперь голос мужчины напоминал звон корабельного колокола. – Опять по бабам бегал да водку хлестал? Мужчина сделал шаг навстречу проему в стене. Глаза его немного привыкли к свету, теперь он мог разглядеть в нескольких шагах от себя низко склонившуюся фигуру в красном кафтане слуги. Злость с новой силой захлестнула боярина, он сделал шаг вперед, замахнулся, но удар не вышел. Кулак лишь скользнул по плечу: сильная боль еще сильнее скрутила поясницу, заставив согнуться обладателя властного голоса. - Да что вы, батюшка наш, свет, Федор Матвеевич, - слуга явно хорошо знал своего господина, потому особо не спешил на помощь согнувшемуся от боли хозяину. Напротив, издав хлипкий звук, похожий на кашель, крепостной начал плакать. – Да как можно… Я спешил на ваш зов со всех ног, но ведь годы то не те… Да я ради хоть самому черту… - Да замолчи ты, надоел… При свете факелов, боярин разглядел стоявший неподалеку стул, протянул его к себе и кое-как взгромоздился на него. Крепкое красное дерево, поставленное из Османской империи, в качестве дара и с предложением мира после кровопролитных Азовских походов, жалобного заскрипело под тяжестью массивной фигуры Федора Матвеевича. Потерев ноющую спину, мужчина покосился на всхлипывающую фигуру слуги. - Распустились совсем! – снова загремел Апраксин, понемногу приходя в благодушное настроение. – Не Адмиралтейство, а проходной двор сплошной! Где стража? Где патрули? Я тебя спрашиваю… Слуга молчал, виновато понурив голову. - В Сибирь захотели? – Апраксин говорил все тише и тише. – Так государь мигом на каторгу всех спровадит! На тульских заводах и уральских рудниках люди нужны! Там быстро уму разуму научат! Если доживешь! - Виноват, батюшка, прости… - Виноват… Государь с минуты на минуты будет, а чем я его встречать буду, а? Ни стол ни накрыт, ни донесений… - Государь нескоро будет, - перебил Апраксина слуга. – Если вообще сегодня будет. Государь нынче очень занят в Петродворце с Меньшиковым… Апраксин насторожился. - Никак послы вернулись из Копенгагена? – глаза Федора Михайловича сузились. – А ну быстро говори что случилось! По глазам же вижу, что знаешь что-то, лисья твоя морда. Слуга хитро улыбнулся, потупив глаза, но ничего не сказал. - Говори, сгною! - Так людям надо десять рублев за новости дать… - Десять рублев, говоришь…. Апраксин, словно забыв о мучающей его боли, схватил со стола бронзовый подсвечник и швырнул его в слугу. Тот, давно привыкший к вспышкам хозяина, увернулся. - Воля ваша, барин… Холуй повернулся к Апраксину спиной и сделал вид что уходит. - Стой, разбойная морда! Да где это видано, что бы за новость, которая утром будет известна всем, да десять рублев платить? А тебе с этого ничего не перепадет, а? Никак выкуп собираешь выкуп на свободу, а? Апраксин хитро прищурился и подмигнул. Слуга с понурым видом вздохнул и с осуждением посмотрел на боярина. - Да как можно, батюшка? Да вы ж мне как отец родной… - Да ладно тебе, знаю я тебя хитрую морду! Ты своей выгоды ведь не упустишь нигде… Ладно, будут тебе десять рублей. Говори, что узнал… Но смотри мне… Если оно того не стоит, лично шкуру спущу… Слуга улыбнулся во весь рот, подмигнул хозяину и покачал головой. Они давно работали вместе никак хозяин и раб, а как два равноправных партнера. Мишка, сын крепостного крестьянина из поместья главы Адмиралтейского приказа, могущественного человека в огромной Российском государстве, третьего человека в империи после Петра и Меньшикова, с детства обладал очень живым нравом. Толковый и смышленый, он мог проникнуть туда, куда не проникал никто, и обладал уникальными способностями как впутываться в неприятности, так и выпутываться из них. Одной из таких способностей было умение добывать информацию о любом человеке, который его заинтересовал. Как он это делал, никто не знал, но Мишке хватало нескольких дней, что бы узнать всю подноготную человека, все его тайны, которые он предпочитал не рассказывать широкой общественности. Делал он это не со зла, а просто так, развлечения ради, дабы потом, когда завравшийся боярин, самонадеянный купчина из гостей или вороватый приказчик, надумавший вытянуть кнутом не слишком расторопного крепостного, мог услышать из уст такого, казавшегося совсем неопасным, отрока: - Что, небось, когда вчера с Апраской, супругой нашего преподобного отца Федора в его доме развлекался да муженек ее раньше времени из города нагрянул, не был такой храбрый? Каково оно прятаться в коровнике, а? Для Мишки не было большего удовольствия, чем наблюдать как вытягиваются лица господ, как бледнеет его хозяин. Несколько раз его били, причем один раз так жестоко, что он месяц потом не мог ходить да мучался болью в избитом теле. Но это, отнюдь, не отучило Мишку от его дурного нрава и кто знает, как бы сложилась его судьба, если бы однажды к нему не подсел сын его хозяина, Федор, старший его на пять лет. - Бежать надумал? – без предисловий спросил сын боярский. - А если и надумал, тебе то что? Или донести думаешь? Так беги, донеси… Все равно убегу… Федор, даром что был молод, отличался живым умом и уже тогда видел, какую выгоду можно получить от смышленого отрока. - Да беги, мне то что? Только, не будь ты дураком, мог бы хорошо устроиться… Мальчишка стрельнул на Федора темными глаза – не врет ли? Да вроде нет, на и не в его этого характере: уж кто кто, а Мишка знал, что Федор на ветер слова не бросает. - Я могу помочь тебе, - правильно истолковал взгляд Мишки тот, кому много лет спустя доведется стать главой Адмиралтейского приказа. – Будешь жить в боярских хоромах, вкусно есть, сладко спать, денег заработаешь, поднимешься над другими… А там, гляди, и свободу получишь… - А тебе-то с этого выгода то какая? – все еще насторожено спросил Мишка. - Ты будешь служить мне и только мне, - ответил Федор. – И делать, что я скажу… В тот же день Мишка переехал в боярскую усадьбу. За долгие годы службы Федору Матвеевичу Апраксину, Мишка стал, фактически, его тенью, главой тайной службы. Как ни хохрился Федор Михайлович, но и он был вынужден признать, что не приблизь тогда он Мишку, кто знает как бы сложилась его судьба? Достиг бы он нынешних высот? Вряд ли… Знал об этом и сам Мишка, смотревший темным жгучим взглядом на хозяина. Апраксин был щедр, никогда не обижал верного слугу. Он был сейчас едва ли не богаче самого Апраксина, мог давно купить себе свободу, да и очень многие тайны сильных мира сего он держал в своих руках. Но… Вздохнув, Мишка сел на стул рядом с хозяином и наклонившись к нему, зашептал: - Только что буквально прибыл гонец из Швеции со срочными письмом для послов… Карлус убит… - Что? – брови Апраксина взлетели вверх. - Неделю назад, из мушкета, прямо в голову. Говорят, пуля ему полголовы снесла, изуродован – ужасть, - не смотря на то, что Мишка, стараниями Апраксина, получил хорошее образование, от простонародных слов он избавиться так и не смог. – А еще говорят, что Карлус думе Боярской ихней поперек горла сидел, что у шведов бояре думные несогласные с его политикой были жуть… Только Карлус чихать на них хотел, вот те ему и убийц и подослали… Апраксин сдвинул брови, длинные пальцы боярина забарабанили по столу. - А еще сказывают, - продолжал нашептывать Мишка, - что послы ихние приказ получили переговоры прекратить и в Стокгольм возвращаться… Они и при Карлусе не шибко старались, все еще надеясь на что-то, а сейчас… - Да не томи ты душу, - рявкнул Апраксин. – Говори суть… - От армии шведской одни ошметки остались, бери их голыми руками на суше. А вот на море… Флот шведский силен. Карлус не придавал ему значения, считая что может победить нас на суше и без него. А вот кое-кто в Швеции думает по-другому…Элеонора, сказывают, приложила руку к смерти братца и на престол метит… Очень многие ее поддержат… Из рукава Мишка выскользнула свернутая в трубочку бумага. Апраксин подхватил документ, покрутил его перед глазами, затем бросил на стол. - Не крути носом, отец родной, - почти ласково сказал Мишка. – Обманывал ли я когда? Ошибался ли хоть раз? Федор Михайлович не ответил. Снова взял бумагу, он посмотрел на свет, затем сорвал сургучную печать. - Иди, - сказал Апраксин. – Зайдешь к Михайлову, скажи что бы выдал тебе десять рублев... И еще… Скажи этим остолопам, что бы вина принесли на закуски какой… Я думаю, что государь все же пожалует… Да и света пускай добавят, не видно не черта ведь… Мишка что-то сказал, но Федор Михайлович его не слышал. Облокотившись боком на кресло и повернувшись к свету, боярин углубился в чтение. Донесение агентов верного Мишки были на удивление точными и исчерпывающими. Апраксин настолько увлекся, что, казалось, не заметил, как вошедшие солдаты подбросили свежих березовых дров в камин, поставили на маленький столик в углу блюдо с жареной дичью, бутыль, воткнули в гнезда по углам комнаты несколько массивных подсвечников. Вспыхнул свет, осветив небольшую комнату, у южной и северной стен стояли шкафы с книгами, на западной стене висела картина в человеческий рост, изображавшая рослого мужчину, с пышной шевелюрой и маленькой полосочкой усов, одетого в серебристую кирасу. Мужчина был крепок, его осанка свидетельствовала о величии, а твердый взгляд – об умении управлять и властвовать. Поверх кирасы вился темно-синий плащ, а позади мужчины можно было разглядеть окутанные дымом силуэты линейных кораблей, на флагштоках которых развевался Андреевский стяг. Противоположная стена заканчивалась огромным окном, прикрытыми тяжелыми темно-синими шторами, а посреди комнаты расположился большой стол, на котором были свалены в кучу множество бумаг, почти полностью заваливших небольшой глобус. Вокруг стола стояли несколько стульев и металлических подставок, очень кстати вписывающихся в интерьер небольшой комнаты. Но человека, сидящего посреди комнаты, сейчас не интересовала окружающая обстановка. Он так углубился в чтение, что ничего не замечал. А в докладе было что почитать. И о чем подумать. Крайне недальновидная политика шведского короля Карла привела к тому, что Швеция сейчас стоит на грани катастрофы. Да что там стоит, она уже разразилась. Возомнив себя великим полководцем, чуть ли не Цезарем, он позволил Англии и Голландии, не желавшим его участия в разборках за испанское наследство, втянуть себя в войну на несколько фронтов, с Россией, Ганновером, Пруссией, Данией и Саксонией. Ему даже удалось одержать несколько побед над своими противникам. Но это был лишь временный успех. Особенно на русском фронте: царь Петр оказался талантливым учеником, он не только правильно усвоил уроки из сделанных ошибок, но и научился просчитывать каждое свое действие и действие своего врага на много шагов вперед. Петр сейчас напоминал Апраксину гениального шахматиста, склонившегося над доской Европы и передвигающего фигуры так, как ему нужно, предвидя каждый ход противника, заманивая его в ловушку, где того ждали множество очень неприятных сюрпризов и которые лишь приближали его победу. По сути, создавая новую армию и флот, Петр поступил так же, как поступила по отношению к нему Англия и Голландия, поклявшиеся ему в союзничестве, а потом предавшие, натравив недалекого и крайне неумного Карла Двенадцатого. Он попросту рассорил французов, англичан и голландцев между собой, использовал союзников, особенно поляков, дабы ослабить армию шведского короля, а затем в нескольких сражениях окончательно разгромил его. Но тот до последнего верил в свою звезду. «Мальчишка, сопляк», - зло думал Апраксин. – «Но, может быть, он не так уже и не прав? Ведь наш флот слаб еще, а Балтийское море не зря называют Шведским. Даже победа в Гангутском бою еще ничего не кому не доказала. Флот шведов силен, и ему достаточно просто блокировать наши морские коммуникации». Федору Матвеевечу вдруг вспомнился тяжелый и нелегкий месяц в августе-сентябре 1708 года, когда шведский генерал Либекер*, с тринадцатитысячной армией и имея поддержку флота, рискнул атаковать Петербург. Он сам тогда вышел ему на встречу с восьмью галерами и семью парусными кораблями и всеми силами, что были в его распоряжении, оставив Петербург почти без защиты. Апраксин не забыл свой шок, когда на траверсе Финского залива он увидел вымпелы двадцати двух шведских боевых кораблей, готовых поддержать наступление на суше. Чего греха таить, он тогда растерялся, позволив шведам перебраться на другой берег Невы и взять Петербург в блокаду. Лишь много позже, поняв, что шведы по какой-то причине не собираются использовать свою эскадру, Апраксин перешел к активным действиям. Тогда он пошел на сумасшедший шаг, выведя свою эскадру в открытое море и приказав командирам судов делать вид, что они готовятся к бою. Федор Михайлович понимал, что рискует и очень сильно, но его расчет оправдался: шведская эскадра, имевшая явное преимущество в кораблях и артиллерии, отступила. На шведских кораблях подняли паруса и эскадра величаво удалилась в открытое море, не приняв боя. Воспоследовавший стремительный удар и лихие наскоки на шведский корпус завершили разгром: тех ушла едва ли половина**. Тогда Федор Михайлович Апраксин понял: судьба этой войны решается на море. Именно он тогда, умело играя на настроениях Петра, и без того желавшего иметь сильный флот, добился перестройки Адмиралтейства, возведении на побережье Балтики семи фортов, которые бы защищали город с моря. При нем была расширена адмиралтейская верфь, усиленно строительство новых боевых кораблей. Апраксин мог гордиться собой: в Гангутской победе была, в немалой степени, и его заслуга. Русский флот во всю заявил о себе не только на Балтийском море, но и в мире. Федор Михайлович встал из-за стола и подошел к окну. За окном, по-прежнему гудела метель. Боярин не строил иллюзий: русский флот все еще уступает шведскому. Какой выбор сделает царь? Кто придет сейчас к власти в Швеции? Карл Фридрих? Или все-таки Ульрика Элеонора? Меньше всего ему бы хотелось, что бы это была Элеонора. Такая же воинственная и столь же недальновидная, как и ее брат, эта молодая женщина очень любила военных. Еще больше она любила военных моряков, а значит, приди она к власти, стоит ждать активизации действия Швеции на море. А в том, что именно она сядет на трон, Федор Михайлович не сомневался. Значит… Внизу что-то загрохотало, послышался цокот копыт. Приглядевшись, Апраксин в мареве снегопада разглядел лишь мелькнувший, такой очень знакомый ему силуэт. Адмирал усмехнулся: уж кто, а он в своем государе никогда не ошибался. Надев китель, Федор Михайлович сделал шаг на встречу к входу. Примечания к тексту: * - Речь идет о попытке шведских войск под командованием генерала Ликбера захватить Петербург в августе-сентябре 1708 года. Поначалу ситуация складывалась для русских войск неудачно, прежде всего из-за грамотного маневра шведов при переправе через Неву и бездействия командующего русской армией Ф. М. Апраксина на начальном этапе шведской операции, но затем русский адмирал преодолел нерешительность и перешел к активным действиям. Пожалуй, впервые в истории войн, регулярная армия в сражении применила против противника партизанскую тактику ведения войны, и этот поход Ликбера закончился для шведской армии полным разгромом. ** - Сами шведы признавали потери от столкновения с русской армией в этом походе до пяти тысяч человек убитыми и пленными.