Ты - мое небо, я - твоя птица, Мне бы с высоты твоей не разбиться, Не заблудиться, не потеряться, Научи меня не бояться.
Насилу раскрыв сощуренные глаза на ужасном ветру, издалека я заметила щель приоткрытой парадной двери. Я зашагала туда, борясь с ураганом, как будто не желавшем моего прибытия в дом. Едва я преодолела три парадные ступени, дверь захлопнулась у меня перед носом. От неожиданности я вскрикнула. Ветер вовсе сбил меня с ног, толкая прочь от дома, я стала клониться спиною и едва удержалась от падения. А ветер всё толкал, толкал и толкал меня, я еле стояла на ногах, и тут я навернулась и покатилась кувырком, ссаживая правую ногу о камни, и почувствовала, как с колена сдирается кожа; я пронзительно закричала, завопила, и в тот же миг дверь открылась, а ветер рассеялся, стих, замер... столь же внезапно, как и начался. — Соня! — вскрикнул Никита, направляясь ко мне; Толя бежал чуть позади. — Почему ты тут легла? — Отдыхаю, не видишь разве? — огрызнулась я и поморщилась от боли. — Посмотри, сколько крови, — сказал Толя, трепетно понизив голос, и я поглядела на своё колено, и в самом деле немало окровавленное, хотя я тотчас поняла, что ничего не сломано, нужно лишь промыть и забинтовать рану, а затем всё будет хорошо. Я настолько ослабела, что едва встала с кресла. Неказистая с виду кушетка оказалась довольно удобной. Я свернулась калачиком, нога немного побаливала. Кажется, успела почувствовать, как Артём заботливо укрывает меня. Под едва слышное пение парня я проваливалась в сон. Этот звук стал для меня чем-то вроде колыбельной. Я слышала шаги Артёма. Где-то далеко лаяла собака. Проснулась в темноте и не сразу сообразила, где нахожусь. В комнате стало прохладно. Артём прикрыл меня вторым, более плотным одеялом и подсунул под голову подушку в ярко-синей наволочке. Чувствую, как его рука касается моей. Я хочу сжать её в ответ, но мои руки мне не повинуются. На столике я увидела стакан чая, тарелку с пирожными и вазочку со свежими лепестками жасмина, которую ставили в каждый номер. Всё это почему-то пахло кофе и булочками с корицей, и чем-то домашним. До меня донесся скрип закрываемой двери. Потом я повернулась на бок, подтянула здоровое колено к подбородку, укрылась почти с головой и вновь провалилась в сон. Я снова проснулась. Безумно устала. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, но и сон не шёл. Я просыпалась едва задремав, и на меня тут же набрасывался ворох вопросов. Казалось, кто-то безостановочно выкрикивает их мне в уши. Так продолжалась всю ночь. Я резко вскакивала и смотрела на зелёные цифры настенных часов. Половина второго… Десять минут третьего… Без двадцати четыре. Утро желанного облегчения не принесло. Я ворочалась с боку на бок или лежала на спине, уставившись в потолок. Меня мутило. Отчаянно болела голова, а сердце колотилось так, будто кто-то давил мне на грудь. — Ну, чего, ты как? — я отрываю лицо от подушки и молча смотрю на Никиту. — Язык проглотила? Соня, ау, — парень старательно машет рукой у меня перед лицом. Ах, да, он был одет в фольгу. С головы до ног. И даже шапочка у него была. Из фольги. — Так как твоё самочувствие? — спросил он. — Могло бы быть и получше, — честно ответила я. Я не знала, куда мне смотреть: на его лицо или на серебристое блестящее тело. — Плохая ночка была. — Угу, — сказала я, сфокусировав взгляд на его блестящем животе. — Плохая. Он поправил свои манжеты из фольги. — А это помогает? — спросила я, решив наконец заговорить об очевидном. — Чего? — Ну, эта штука. Её ведь бегуны носят после марафона? — Какая штука? — Фольга. — Какая фольга? — спросил он. Я как раз собиралась спросить у Никиты, смеется он надо мной или нет… Но потом завыл ветер, двери открылись и зашёл Артём. Его голова, руки и ноги были обмотаны полиэтиленовыми пакетами. Уже двое чёрт знает в чём вместо одежды. Это начало дня начинает меня бесить. — Там дождь пошёл, — сказал Тёма, обращаясь к нам, — пришлось переодеваться идти. Никита понимающе кивнул. Рюкзак Тёмы открылся, и из него выпали полиэтиленовые пакеты — примерно дюжина. Он собрал их, ничуть не смутившись. — Как колено? — спрашивает он меня, засовывая пакеты обратно в рюкзак. — Нормально. Может объясните, что вы делаете? — Ты про что? — спросил Никита, широко распахнув глаза. — Один в фольге бегает, другой в пакеты заматывается. — А-а! — воскликнул Никита, когда до него это наконец-таки дошло. — Мы флешмоб решили устроить, тут стало как-то скучновато. — Не удивлена, — качаю головой. — А тебе, кстати, нужна шляпа. — У меня нет шляпы. Я ехала в Баку. — У меня тоже нет шляпы. Но есть вот эти штуки… Никита продемонстрировал мне те самые полиэтиленовые пакеты, обмотал один из них вокруг головы и подоткнул так, что эта штуковина стала похожа на странный вздутый тюрбан. Я послушно намотала пакет на голову. — Тебе идёт. — Спасибо. — Так, мы пошли на репетицию. Позже увидимся, — Артём подмигивает мне, кивает Никите и они уходят.***
Я была в городе. Мне захотелось прогуляться и выветрить все ненужные для меня мысли из головы. Я шла вверх по бульвару и заметила его издалека. Не знаю, может, из-за походки, чуть небрежной… Короче, на расстоянии в двадцать метров я уже знала, что не упущу его. Так оно и вышло: мы поравнялись, и я вижу — он на меня смотрит. Выдаю ему кокетливую улыбку, но весьма сдержанно. Он тоже мне улыбается. Я иду своей дорогой и продолжаю улыбаться, на ум приходит стихотворение. Я замедляю шаг, потому что пытаюсь вспомнить… «Твои шаги звенят за мною. Куда я ни войду, ты там»… дальше не помню… дальше… «Не ты ль проскальзываешь мимо, едва лишь в двери загляну»…, а в конце… «Еще увидимся с тобой».* Так вот, иду себе, как ни в чем не бывало, а сама чувствую взгляд того парня, всё время чувствую его спиной. Он приятно греет лопатки, но я скорее умру, чем обернусь. Я остановилась на краю тротуара, не доходя до проспекта Хатаи, и всматриваюсь в поток машин, чтобы перебежать на другую сторону. Да, уважающая себя девушка никогда не станет переходить проезжую часть по белой «зебре» на зеленый свет. Она дождётся плотного потока машин и ринется напрямик. И вот, когда я наконец кидаюсь напрямик, меня останавливает чей-то голос. — Простите… Я оборачиваюсь. О, и кого же я вижу?.. Передо мной всё тот же прекрасный незнакомец. Поймался-таки. — Я хотел спросить, не согласитесь ли вы поужинать со мной сегодня… В голове проносится: «Да, да, да! Конечно, я пойду с тобой.» — но в слух отвечаю: — А не слишком ли быстро? Он за словом в карман не лезет, видимо. И говорит мне: — Вы правы. Но когда я вас увидел, мне, почему-то, не захотел вас упускать. Ну?.. Так что вы скажете? Здесь, сегодня вечером, в восемь часов, на этом же месте? Возьми себя в руки, Соня, если будешь ужинать со всеми парнями, которым улыбаешься, всю жизнь проторчишь в кабаках… — Назовите мне хоть одну причину, чтобы я приняла ваше приглашение. — Причину?.. Боже… вот задачка-то… Я смотрю на него, ситуация начинает меня забавлять. А потом вдруг он берёт меня за руку. — Кажется, я нашел более-менее приемлемую причину. Он прикладывает мою руку к своей небритой щеке. — Причина есть. Вот она: скажите «да», и у меня будет повод побриться… Честно говоря, я и сам думаю, что гораздо лучше выгляжу, когда выбрит. И он возвращает мне мою руку. — Да, — говорю я. — Вот и славно! На этот раз я смотрю ему в спину, а он удаляется в другую сторону. Наверное, радостно потирает щеки и думает, что заключил недурную сделку… Уверена, он безумно доволен собой.***
Честно говоря, к концу дня у меня немножко сдают нервы. Вот ведь придумала на свою голову, теперь не знаю, как мне одеться. Немножко нервничаю, словно дебютантка, уверенная в том, что у её ужасная причёска. Разговариваю с Катей без всякого повода, о сегодняшней встрече я не обмолвилась ни словечком. Она мне говорит о каком-то фестивале и, как ей кажется, совершенно невзначай спрашивает о Никите. Кончики пальцев у меня ледяные, и я не сразу понимаю, когда Катя обращается ко мне. Дыши глубже, Соня, дыши глубже…***
Смеркается, город притих, машин совсем мало. В кафе убирают с улицы столики, люди поджидают друг друга. Я, понятное дело, не могу прийти первой. Ни за что. Пусть чуточку помучается, так будет лучше. Толкаю дверь, и сразу — запах пива и табачного дыма, звяканье игровых автоматов, за стойкой важно восседает хозяйка, крашеная, в нейлоновой блузке, сквозь которую виден бюстгальтер; фоном — комментарий вечернего футбола; двое-трое рабочих в заляпанных комбинезонах оттягивают час одиночества, а может, встречи с благоверной. Просидела я там минут двадцать. Выхожу на улицу с порозовевшими щеками, и холодный ветер хлещет меня по ногам. Он уже там, на углу улицы, он ждёт меня, видит меня, идёт ко мне. — Я испугался. Думал, вы не придете. — Давай на «ты». — Извините… извини, — улыбается он и берет меня под руку. До улицы Бакиханова мы идём молча. Время от времени он посматривает на меня украдкой, словно изучая мой профиль. — Я поведу тебя в одно местечко, которое очень люблю. Могу себе представить… слегка развязные, но услужливые официанты понимающе улыбаются ему: «Здравссствуйте, мистер… (это, стало быть, новенькая… блондинка в прошлый раз мне больше понравилась…)» — и рассылаются: «Столик на двоих в уголке, как обычно, мистер? (да где он их только берет?..)». На улице он их берёт, дурья твоя башка. А вот и ничего подобного. Он пропустил меня вперёд, придержав дверь маленького винного погребка. Я сняла с себя тонкую накидку и парень замер на мгновение при виде плавной линии моего декольте — в эту секунду я поняла, что он ничуть не жалеет о свежей ранке под подбородком, результате сегодняшнего бриться, когда руки его плохо слушались. Мы пили потрясающее вино из больших пузатых бокалов. Мужчина напротив меня пьёт, щуря глаза. Я знаю его. Директор парней. На нём серая кашемировая водолазка. Пиджак совсем скромный, с виду самый обыкновенный твидовый пиджак, но я вижу, что этот пиджак сшит на заказ. Тот парень говорит о разных разностях, но ничего о себе. И всякий раз теряет нить своего рассказа, когда я задерживаю руку у себя на шее. Он спрашивает: «А ты?» — и я тоже ничего не говорю ему о себе. Он накрывает мою ладонь своей, но тут же убирает руку, потому что приносят мороженое. Он что-то говорит, но слова едва шелестят, и я ничего не слышу. Я ловлю себя на мысли. Мне совершенно не интересно слушать его, вся эта мимолетная симпатия выветрилась полностью. В моей голове другой, он резко всплывает в моих мыслях и так же исчезает. И я бы выкинула его из головы прямо сейчас. Но мне почему-то не хочется. И тут — о, ужас! У него звонит телефон. Как по команде, весь ресторан уставился на него, поспешно отключающего телефон. Он наверняка многим испортил вкус замечательного вина. Чёртовы штуки, всегда хоть одна - да задребезжит, где угодно, когда угодно. Он смущен. Он виновато кивает соседям, давая понять, как ему неловко. Смотрит на меня, слегка ссутулив плечи. — Прости, мне так жаль… — он улыбается мне, но уже не так напористо. — Ничего страшного. Мы же не в кино. Мороженое было, как бы это сказать… изумительное. Заметно взбодрившись, мой прекрасный принц, когда подали кофе, пересел поближе ко мне. Так близко, что теперь он знает точно, на мне чулки. А я знаю, что в эту минуту он не помнит, где живёт. Он приподнимает мои волосы и целует сзади в шею, в ямку на затылке. Шепчет мне на ухо, что обожает какой-то там бульвар, бургундское вино и шоколадное мороженое. А мне плевать. На улице стало прохладнее. Я устала и меня подташнивает. Прошу его проводить меня до ближайшей стоянки такси. Он в панике. Но нет. Он не дрогнул. Как будто так и надо. Вроде как мы провожаем добрую знакомую до такси, растираем ей плечи, чтобы согреть и разглагольствуем о этой волшебной ночи. Он держит планку почти до конца — что есть, то есть. Но прежде чем я сажусь в такси, он говорит: — Но… мы ведь ещё увидимся, правда? Я даже не знаю, где ты живёшь… Оставь мне телефон… Он вырывает листок из блокнота и торопливо пишет цифры. — Вот. Первый номер — домашний, второй — моего мобильного, по нему можешь звонить в любое время… Это я уже поняла. — Только не стесняйся, в любое время, хорошо?.. Я буду ждать. Я прошу водителя высадить меня в двух километрах от отеля, мне надо пройтись. Я иду и поддаю ногами несуществующие консервные банки. Тот самый вырванный листок из блокнота оказывается на асфальте рядом с пальмой. Ненавижу его.***
Я открыла дверь. Когда я зашла внутрь, я расслабилась и присела на диван, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Катя присела рядом и заглянула в глаза. — Как прогулялась? — Кто?! — Ты. — Ты всё-таки узнала? — вздохнула я. — Это было не сложно, — пожала Катя плечами. — Никак. Ноль эмоций от пережитого. Ни жарко, ни холодно. Ничего не чувствовала. — А знаешь, почему? — Ммм? — Кому-то нравится совершенно другой человек, — шепнула она мне и тихонько захихикала. — Ты в том же супе варишься, что и я. Так что не обессудь, — ухмыляюсь я. — Я Сашу встретила. — Кого? — Директора. Сидел за соседним столиком. — Думаешь, расскажет? — Нет, не думаю. Просто увидела знакомое лицо. Раздался настойчивый стук в дверь. Я встала с дивана, а Катя быстро поднялась с коленей. — Кто там? — испуганно спросила я, наморщив лоб. — У нас чрезвычайная ситуация, откройте! — крикнул знакомый голос. Дверь распахивается. На пороге стоит Артём с Никитой, который повис на парне. — Идёмте, сударь! — Артём крепко взял Никиту за талию и протолкнул вперёд, тот зашёл с явной неохотой. И только потом я заметила кровь на белой футболке Киоссе. — Что случилось? — спрашивает уже изрядно разнервничающаяся Катя. — В догонялки играли, — двусмысленно улыбнулся Тёма. — Так, Екатерина, я передаю этого больного тебе, — Артём выпустил Никиту, и тот покачнулся, мне показалось, что он сейчас сядет на пол, но тот удержался на ногах, обхватил обеими руками Катю и повис на ней. А у неё слегка подкосились ноги, она крепко обвела его руками и потащила в ванну. — Снимай футболку, — серьёзно промолвила Катя Никите. — Это зачем ещё? Учти, у нас с тобой ничего такого не будет. — Осколок вытаскивать будем из твоего плеча, умник. Киоссе обессиленно вздохнул и со всей осторожностью стянул с себя футболку с непроизвольным звуком «ай». — Что у вас произошло? — тихо шепчу я на ухо Тёме. — Да в стекло влетел он, как обычно, ничего нового, — промолвил он и прошёл вдаль по коридору. — Хорошо, что живую ткань не задела. — Да не дёргайся ты, — исходили голоса из ванной. — Я не дёргаюсь. — Готов? На счёт раз… два… три! — в минуту напряжения Никита крепко сжимает губы. Рот становится суровый, непреклонный. Катя вытаскивает пинцетом осколок стекла из плеча Никиты. — ТВОЮ МАТЬ! СУКА… ЧЁРТ ВОЗЬМИ… — по голосу Никиты можно было сказать, что он… слегка зол. Катя в ответ закричала вместе с Киоссе. Тот же в свою очередь внезапно успокоился и ошеломлённо посмотрел на девушку. — Ты чего кричишь? — Ты же кричал, а я решила тебя поддержать. Она промывает рану проточной водой и мылом, а затем заботливо перевязывает рану бинтами, которые ей подает Артём. Никита больше не кричал, он лишь морщился. — Ты на врача учишься? — спрашивает Никита у неё. — Нет, а что? — Катя аккуратно разворачивает бинт. Из плеча Никиты всё ещё сочится кровь. — Или ты просто хорошо делаешь вид, что знаешь, что делать, или… — Я ещё бисером вышивать умею, доволен? — Катя смотрит ему в глаза, улыбается, а затем похлопывает по раненному плечу. Никита скалит зубы. — Тебе всё равно стоит завтра к врачу сходить. — У нас концерт, я не смогу, — пробормотал тот. — Он сходит к врачу, не переживай, — заверил её Артём и помог с перевязкой.***
— Завтра вечером после концерта… Будет вечеринка, ты же идёшь, да? — Артём взглянул на меня и, взяв кружку с кофе, отпил из неё ровно половину. — Можно будет, — устало кивнула я. — Как тебе в городе? Понравилось? Мы ведь так и ездили туда все вместе. И я подхватила эту тему, заговорила быстро, непринужденно. Артём сел поудобнее, только сжал кружку в ладони. Он сумел направить разговор на то, что мне знакомо, и я говорила и говорила, а он слушал, стараясь уловить ход моих мыслей. И глядел жадно, не знаю, осознает ли он это сам. Я смутилась. Запнулась, запуталась в словах. Он пугал меня, и, однако, оказалось до странности приятно, что на меня так смотрят. — Да, так вот… О чём же я? — я оборвалась на полуслове и тотчас прокляла свою забывчивость. — Ты говорила, что тебе очень уж пришлось по вкусу сегодняшнее вино и губы того парня, а дальше вот не досказала, — напомнил он. Я безмолвно смотрю на него, внутри бушуют мысли типа «Откуда? Как?» Слова скребутся в горле, словно кошки. — Да ладно тебе, не пугайся так, — засмеялся он. — Это очень хорошо, что ты устраиваешь свою личную жизнь. — Он мне не нравится, Тём… — А жаль, вроде нормальный парень был, — ухмыляется. — Не тот, кто нужен, — сглатываю комок, застрявший в горле. — А кто тебе тогда нужен? Я? Только не думай, что я словно не замечаю твоих чувств. Всё я прекрасно вижу. Но, милая, очнись, нас с тобой никогда не было и не будет, — он легонько потрепал ладонью мои волосы. Я промолчала. Нелепо и нечестно. — Тёмыч! Я готов, пойдем, — в дверном проёме появляется Никита с широкой улыбкой, выглядел он так, словно десять минут назад у него не было никакого осколка стекла в плече. Парень был без футболки с перебинтованным плечом. Он взглянул на моё лицо, и улыбка в ту же секунду исчезла. — У вас всё нормально? — он взглянул теперь на Артёма. — Как всегда, — улыбается тот и подходит к Никите. — Пойдемте, больной, — разворачивается ко мне и молча кивает, стараясь не смотреть в глаза. — Катюх! Мы ушли, до завтра, — кричит он девушке. — Добрых снов, — её голос, кажется, доносился из ванны, а затем послышался звук открывающейся двери. — Спокойной ночи, — Никита помахал ей здоровой рукой и искренне улыбнулся. Мне показалось, или у него блестели глаза? — Соня, спите крепко, — шутливо произнес он. Я кутаюсь в шаль и улыбаюсь. Дверь за ними захлопывается, я облокачиваюсь на стенку. Моя самооценка и гордость не позволяют мне после этой обидной правды плакать. Я ведь и так всегда требовала правды, и теперь, получив её, я почти счастлива, что всё разрешилось. Дрожь во всём теле. Катя проходит мимо меня и что-то говорит мне. Но я её не слушаю. Глаза что-то застилает. — Сонь? Соня, что случилось? — встревоженный голос девушки прошёл мимо меня. — Ну же, милая, ну не реви, — она обнимает меня, от того, что я выше её, я подгибаю и так уже дрожащие ноги и кладу ей голову на плечо. Девушка нежно гладит меня по волосам. Что-то шепча. «…Очнись, нас с тобой никогда не было и не будет».