***
Наконец-то в ноябре началась практика: конкретные расчеты и чертежи временных связок. И тут Петунья зависла надолго. Перед ней был наглядный пример, почему темпоральная рунистика считалась самой сложной. Все руны времени постоянно двигались. Остановка хоть на мгновение означала смерть всей связки. Рунную связку закольцовывали, и она подобно уроборосу находилась в постоянном движении. В древности рунисты чертили обычную стабильную связку, затем особым ритуалом «запускали», заставляя значки двигаться. После того, как все кольца запускались, артефактами активировались внутренние связи, и осуществлялось времяшествие. Однако с развитием науки от этого метода пришлось отказаться: огромный пласт временных связок не мог действовать, если хотя бы один из конгломерата рунных кругов хоть на миг был статичным. Поэтому чертить полагалось с одновременным подпитыванием связки личной силой руниста, чтобы все символы постоянно находились в движении, а также каждую связку следовало закольцовывать как можно быстрее, в противном случае огромное количество силы уходило впустую. Личной силы у Петуньи (даже несмотря на вливание силы Дамблдора из другого времени) было немного, поэтому большинство связок она запитывала на чистом упрямстве, яростно моргая сквозь черные мушки перед глазами. После каждого такого рывка она чувствовала себя вымотанной до предела и отлеживалась. Анализировать движущиеся рунные связки оказалось также весьма непростым занятием, от постоянного мельтешения рябило в глазах. Можно сказать, что практически вынужденно Петунья подсела на разные зелья, концентрирующие внимание. Она, конечно, читала о побочных эффектах, но последствия были далеко и не наверняка, а проблемы с учебой прямо здесь и сейчас. И потом она наивно полагала, что близкое знакомство с мастером зелий делает ее почти неуязвимой к таким глупостям. Стоило ей путем немалых усилий и ценой двадцати пузырьков освоиться в основах темпоральных рун, как началась конкретная практика времяшествия. Занимала она обычно свыше полугода кропотливых расчетов и регулярных практических проверок отдельных колец. Собранный в итоге конгломерат связок позволял совершить крошечный прыжок в прошлое. Для успешной сдачи курса следовало переместиться на две минуты назад и объявить экзаменаторам кодовую фразу, которую ей сообщали непосредственно перед перемещением. Но трудности подстерегали ее с самого начала. Рунная связка, отвечавшая за субъект перемещения, жестко фиксирующая кто именно и в каких частях времяшествует, сбоила и отказывалась работать. Петунья несколько дней кружила вокруг нее, пытаясь найти ошибку, перекручивала ее из стороны в сторону: вносила сведения о себе, о Лили и о Фриллитунии Эванс, усложняла привязками к дате рождения всех троих, но успеха не достигала. Самое обидное, что она жила фактически над богатейшей библиотекой мира, но не представляла, где именно в ее недрах скрыты необходимые ей знания: в открытых для студентов комнатах ничего подобного не наблюдалось. В какой-то момент ей показалось, что она нащупала решение: в одной из книг упоминалось, что связки для Ходока отличаются от связок Следа, поскольку должны учитывать параметры верхней воды. Петунья размышляла над загадочной фразой несколько дней и решила, что речь идет о параметрах будущего. Но куда ее вписать в весьма лаконичную конструкцию связки? Она решила спросить совета у профессора Биннса.***
Профессор давно закончил читать основы перемещений и перешел к более близкой ему теме изменения личного времени мага. Лекции проходили с огоньком, предмет он знал от и до, связками оперировал, даже несмотря на старческий тремор рук, виртуозно, и от открывавшихся перспектив кружилась голова. Заразившись его энтузиазмом, Петунья буквально влюблялась в саму идею пожить подольше. Несколько омрачало ее радость одно существенное ограничение: самым энергоэкономным состоянием долголетия была глубокая старость, а к ней девушка была еще морально не готова. В надежде застать профессора она пришла в комнату с ручейком во внеурочное время. Тот стоял у самой воды, застыв, подобно изваянию, и никак не отреагировал на ее появление. — Профессор? — окликнула она его. Тот медленно обернулся, и к своему ужасу она увидела, что он плачет. — Ч-что? Он покачал головой и какое-то время молча двигал рукой, не в силах справиться с голосом. — Тяжкий груз, — наконец произнес профессор слабым голосом, как и всегда он говорил медленно, делая паузы после каждого предложения. — Порой почти неподъемная тяжесть. В юности я был наивен и полагал смерть самым страшным событием. Мы с братом пытались с этим бороться, мы оба нашли разные способы отсрочить смерть. И каждый в своем разочаровался. — Почему? «С профессором Биннсом в Хогвартсе что-то случилось? Но что может случиться с привидением?» — Долгая жизнь — это суровое испытание одиночеством. Я помню множество прекрасных людей, некоторые из которых были моими друзьями. Они дарили мне свое тепло, нам довелось разделить друг с другом чудо понимания без слов... Но годы шли, и они уходили один за другим. Когда смертей становится слишком много, они копятся и копятся, вытесняя радость недолгого общения. И вот, оглядываясь назад, я вижу только унылую рутину одиночества. Он помолчал, медленно шевеля морщинистыми губами. — Мне все труднее говорить. Все тяжелее даются новые впечатления. Я заставляю себя выходить к людям, заставляю себя открываться и говорить честно. Я надеюсь, в моей жизни еще будут друзья, с которыми можно хорошо помолчать. Хотя бы недолго. Профессор прошаркал к небольшому стеллажу у стены, на котором стояла небольшая нефритовая фигурка бегемота. Он протянул дрожащую руку и морщинистым пальцем неуверенно погладил толстый округлый бок статуэтки. — Все долгожители умеют необычайно радоваться даже самым простым вещам, — пробормотал он, не оборачиваясь, затем голос его окреп. — Победить телесную слабость — малая часть проблемы, главное — уберечь свой дух. Свое желание жить. Он повернулся и посмотрел на нее: — Но иногда так тошно. — Мне очень жаль, профессор, — Петунья постаралась сказать как можно мягче, чтобы наставник почувствовал ее сопереживание. — Пройдет. Всегда проходит. Прав, прав был Соломон. Что там у вас, Эванс? Петунья неуверенно посмотрела на профессора, но тот уже собрался, пусть покрасневшие глаза и выдавали его. — Я не могу понять, как усложняется связка Ходока при повторном перемещении во времени. Профессор задумчиво пожевал губы и посоветовал посмотреть в комнате Маэв. — Это комната для революционеров в темпоральной рунистике. На втором стеллаже были хорошие чертежи усложнений. Вообще в этой комнате много интересных сведений про времяшествия и их последствия. Если вас это заинтересовало, поройтесь целенаправленно именно там. Только следите за временем: по полнолуниям там небезопасно.***
Книги с чертежами оказались не совсем книгами, скорее огромными атласами с разворачивающимися страницами. Помимо печатных пояснений к усложнениям (появившихся после очередного «пожара», как видно) имелось немало рукописных уточнений, внесенных многочисленными исследователями. Вернувшийся в прошлое Ходок, тем не менее, нес на себе незримый след будущего, не исчерпывавшийся только лишь теоретическим предзнанием. И если до возврата в точку Икс Ходок желал еще раз переместиться, то его особый статус следовало «прописать» в рунной связке субъекта. В числе обычных параметров следовало указать не только дату своего рождения, но и некие основные вехи жизни: точное время первого пробуждения магии, лишение невинности, рождение первенца и прочее. Петунье пришлось изрядно поднапрячься, чтобы вспомнить все даты. Но внесение их в связку не дало никакого результата. Засомневавшись в точности своей памяти, она перепробовала разные варианты, все — с равной степенью безуспешности. Опять идти на поклон к Биннсу не хотелось, поэтому девушка начала методично искать ошибку в теоретических трактатах о проблемах времяшественников, каковыми так изобиловала комната Маэв. Один из гримуаров вносил неприятное уточнение: если Ходок перемещался не один, параметры «попутчиков» также следовало внести. Даже приводилась подобная схема: она выглядела как небольшой цветок, середину которого представлял символ, отвечавший за пронзатель времени (в случае Петуньи — хроноворот), а лепестки полагалось заполнить датами рождения «попутчиков». Будучи корректно составленным, цветок должен был начать кружиться вокруг оси, и в таком динамичном виде вводился в связку субъекта. Увидев рисунок «цветка», Петунья вспомнила то объяснение, которое Висперро в свое время приводил едва ли не на пальцах: в таком виде схема и правда отторгала возможность времяшествия вдвоем. «Это, конечно, лучезарно, но откуда мне взять дату рождения Третьего?» Прикинув обилие вариантов (особенно если учесть, что Третий также мог в свое время изменить имя, и соответственно дату рождения), девушка откровенно загрустила. От полной безнадежности, она принялась просматривать полки в поисках дополнительной информации и наткнулась на небольшую монографию мастера Цейгергоффера. «Мастер писал о времяшествии? Надо же». Из любопытства она открыла книгу. Мастер писал очень живо: Петунья сама не заметила, как увлеклась идеей полувековой давности. Цейгергоффер был весьма недоволен всеми ограничениями, которые накладывали традиционные времяшествия, а больше всего — летальной неизбежностью точки Икс. «Любой рунист, занимающийся перемещением во времени, оперирует огромным объемом силы, которого хватило бы для созидания чего-то более величественного, нежели просто перемещение вверх по течению. Но узость мышления мешает ему выйти за пределы реки… Если бы у навигатора (т.е. Ходока, управляющего пронзателем времени) были навыки настоящего Лорда Судеб, он мог бы направить энергию на выделение из основного русла реки дополнительного потока, своего рода рукава, который бы питался водой основного русла. А если создать такой рукав в прошлом, то переместившись в этот рукав и следуя дальше по его течению, Ходоки были бы свободны от ограничений сильного течения и безопасно могли бы преодолеть точку Икс». Девушка удивленно заморгала, переваривая саму мысль. «Это получается искусственно созданная временная лакуна, похожая на Жемчужную темницу: она находится параллельно основному течению реки и течет по своим, хоть и схожим законам. Гениальная комбинация!» Странное томление появилось в груди, но взбудораженная и воодушевленная, она предпочла отмахнуться от него. «Если же Навигатор не будет Лордом Судеб, мы вполне можем воспользоваться силой, оставшейся после гибели (именно насильственной гибели, а не смерти из-за естественной старости!) другого Лорда Судеб. Либо же можно воспользоваться той силой, что останется от того, кто мог бы им стать, но не закреплял свои возможности соответствующими ритуалами». Томление разрасталось. Перед глазами замелькали кадры прошлого: «Я убил… Дамблдора», — говорил Снейп. Его сменял наставник Линь, рассказывающий о Властелинах, которые могли ломать русло реки: «Недавно у нас гостил мастер Цейгергоффер вместе со своим английским другом. Тот вполне мог стать Властелином, но раскаяние за смерть близкого человека не позволило ему доломать себя». Вот появилась давно написанная Снейпу в зачарованном блокноте строчка «Я тут подумала. А может ли Цейгергоффер быть Третьим?» Петунья рвано выдохнула. Она не понимала как, только лишь интуитивно чувствовала почему, но однозначно определенно знала кто. Дрожащими руками она попыталась захлопнуть книгу, ставшую источником столь сильных потрясений, но слишком сильно дернула рукой и монография упала на пол обложкой кверху. Девушка подняла книгу и невольно бросила взгляд на разворот. На нем над краткой информацией об авторе был изображен рукотворный не двигающийся портрет молодого Марка Цейгергоффера. Он был таким молодым, таким заразительно жизнерадостным, ничего общего с жестким и суховатым пожилым магом, которого она знала. И вроде полагалось бы его презирать. А получалось только пожалеть.***
Наутро она усомнилась в своей недавней уверенности. «Мало ли кто воспользовался наработками мастера?» Это был, конечно, самообман, и Петунья упивалась им полдня, пока не внесла данные Марка Цейгергоффера в триаду, вращающуюся вокруг измененного хроноворота. Надо ли говорить, что та вращалась, прекрасная и совершенная в своей ювелирной точности? Впрочем, девушка даже этому не удивилась. «Все-таки нельзя недооценивать женскую интуицию». Не удивилась и тому, что спаянная триада отказывалась выделять любую часть себя для времяшествия. Чего-то такого она и ожидала, помня о письме Третьего двухлетней давности: если бы Цейгергоффер мог прыгнуть в течение реки еще раз, он бы сделал это сам. Судьба жестоко наказала его за подлость в отношении сквиба-балласта, лишив возможности к повторному изменению судьбы и заперев в созданном им рукаве реки времени. Она по привычке было собралась в библиотеку на вечернюю лекцию, но уже на пороге замерла. А смысл? Она не может никак переместиться одна: любое ее времяшествие может быть только в составе их триады. А выдавать себя Цейгергофферу ради сомнительной радости сдать экзамен Петунья не собиралась: ничего хорошего от вампира, которому нечего терять, она не ждала. «Тогда что: игры с личным временем? Нет, спасибо. Случайное признание Биннса наглядно подтвердило старую поговорку, что не все то золото, что блестит. А чего еще она хочет получить от темпоральной рунистики? Мужа, сына??? Не смешно». Петунья нервно рассмеялась и пошла гулять по Александрии. Она бессмысленно слонялась по улицам, не замечая ничего вокруг и бормоча под нос зазря заученные темпоральные иероглифы. Наверное, в другом месте ее могли бы счесть умалишенной, но на фоне колоритного местного населения Петунья своим поведением почти не выделялась.***
Так и повелось, что каждое утро она выходила гулять и бродила кругами по небольшому городу до глубокой темноты, после чего возвращалась домой, ела, не чувствуя вкуса, и ложилась спать. Во сне перед глазами мелькали привычные серые камни улиц, так что было сложно понять, чем видения отличаются от яви. Ничего удивительно, что столкнувшись в какой-то момент с Айваном, Петунья рассеянно скользнула по нему взглядом, пробормотала «извините» и продолжила свой бесцельный путь. — Погоди, Эванс! Ты чего? — поразился парень. Не дав ей окончательно придти в себя, он заманил ее в комнатушку, которую они снимали с Молчуньей. Та споро накрыла на стол, и Айван, словно отмотав несколько лет назад, стал вновь шумным и веселым балагуром. Гриффиндорка слушала его рассказы о нехитром бытии молодой семьи. — Поженились, как семнадцать стукнуло. Я бы и раньше, да эти бюрократы, — он досадливо отмахнулся. — Сейчас вот учимся в Китеже. От былого величия одни обломки: Гриндевальд там вволю порезвился, сука. «Да уж, с размахом человек жил». — Вот выдались у нас выходные деньки, и мы быстренько сюда: давно хотели местный книгохран заценить. Пришлось, правда, пяток железных хлебов отдать, но дело понятное. Петунья недоуменно подняла бровь: с нее таможенники требовали вполне мирское золото, без хлебобулочного антуража. — Еда такая особая: хлеб зело сытный, да еще и не портится веками. Чисто наша русская разработка. Никто в мире повторить не может, — Айван хвастливо улыбнулся. — Таможенников интересует русский хлеб? — Каких таможенников, побойся Бога! Зайцами мы тут. Стакнулись с ушлыми ребятами из местных, те нас и подвезли. А на таможню нам нельзя, нас тут не любят. «Обходной путь из города. А как же тревога?» — Да тут ходов, как дыр в сыре: местные много лазеек знают. Если маршрут знаешь, можно влегкую и самому прилететь. Правда, только ночью, но это неизбежные мелочи. «Снейп, видимо, то ли путь подзабыл, то ли покрасоваться решил». — Ты чего смурная такая? Случилось чего? Петунья потерла лоб. — Случилось. Но тут ты едва ли поможешь. Тут… — она махнула рукой. — Ага. Ну, я тебе координаты парня оставлю. Он, конечно, не Поттер, но кое-что достать может. — Девушка пораженно вскинулась на знакомой фамилии, Айван только добродушно усмехнулся, — Прикольный парень этот ваш Джейми. В прошлом году пересекались, он тебя вспоминал. Ух, мы с ним дело замутили… — Судя по обилию нереальных подробностей, прихвастнуть Айван любил. Они просидели до глубокой ночи, пока опомнившаяся Петунья не взглянула на часы. В ужасе от собственной бесцеремонности она чуть было не отправилась на улицу ночью одна. Опомнившиеся хозяева поймали ее на пороге, едва не насильно уложили спать, а сами напились Бодрящих зелий и поспешили в ночную библиотеку. — Дело сделать надо, а то время поджимает. Завтра утром провожу тебя. Только одна не ходи, Христом Богом прошу: народ тут без царя в голове, никакой Джейми им не указ. «Проверять указ ли им Снейп я как-то тоже передумала», — подумала Петунья, досадуя на собственную безалаберность. Она устроилась на узкой койке и быстро провалилась в сон.***
После отлета ребят серое уныние мостовых вызывало отвращение на грани с тошнотой. Хватило пары взглядов, чтобы понять — дальнейшее пребывание в летающем городе невозможно. Спонтанно возникшее желание на удивление легко реализовывалось. На переговоры с ушлым пареньком ушли полчаса и три фиала с клеймом мастера Снейпа из кармана мантии. Боясь, что контрабандист передумает, Петунья не осмелилась его оставить ни на минуту, поэтому на странной помеси лодки и ковра-самолета летела совсем без вещей. Незаконное отбытие оказалось на редкость скучным, и девушка даже осмелилась немного подремать. Они приземлились в маггловской Александрии вдали от всех известных порталов: видимо, ушлый паренек решил еще немного заработать на доставке до Каира. Увы, Петунья бессовестно разрушила его коварные планы, отмахнувшись от любезного приглашения. Она зашла за угол, достала одноразовый свиток с Маяком Фароса, запитала его и переместилась прямо на Туманный Альбион. На дворе была глубокая и беспросветная ночь, и девушка запоздало вспомнила о разнице в часовых поясах. А еще климатических — легкие босоножки и светлая мантия весьма посредственно грели в декабре. Петунья весьма бодро добежала до отчего дома, поднялась по ступенькам… и замерла, не успев нажать кнопку звонка. «Дорогие родители, со мной совершенно ничего не случилось! Для ведьм это в порядке вещей срываться без объяснения из одной страны в другую посреди ночи в легком летнем одеянии. Нет, никакой медицинской помощи мне не нужно, тем более от психиатров». Петунья зябко поежилась: отсутствие безразмерной сумки с минимальным набором туриста следовало вменить в вину и глупость на грани с идиотизмом. «При всем богатстве выбора… Заодно проверю: случайно ли мой Бэтмен прилетел или на мне его следилка».***
Снейп открыл почти мгновенно: судя по одеянию с защитными рунами, он только что работал с особо опасными ингредиентами. «Неужели думает, что я куплюсь на этот дешевый розыгрыш?» — Все-таки следил, — заявила она вместо приветствия. Снейп легко вздернул бровь, но, тем не менее, ушел с прохода, сделав приглашающий жест. — Не отрицаю. Но сегодняшняя эскапада для меня полная неожиданность. Как ты покинула Остров, минуя Плацдарм? «Какое пафосное название точки прилета! Не видь я там горы помета, могла бы проникнуться». Петунья пожала плечами. — Заложила несколько твоих бутылочек контрабандистам. — О Мерлин, я и надеяться не смел на такую рекламу, — иронично отозвался Северус. Он прикоснулся к ее руке, озабоченно уставился на Петунью и кинул обычную очередь заклятий. Девушка отметила привычную проверку на невинность, и нервно хихикнула. «Страшно подумать, что он сделает, если однажды цвет будет не белым». Однако Снейп ее веселья не разделял. — Вопиющая безалаберность, — злобно прошипел он, а затем, схватив ее за руку, потащил за собой наверх. В комнате он быстро напоил безропотную девушку зельями, потом втолкнул в ванную и мрачным тоном пообещал, что откроет дверь через пятнадцать минут и в ее же интересах к этому времени помыться и обогреться. Через пятнадцать минут разомлевшая в горячей ванне Петунья только лениво угумкнула на его появление. По-прежнему сохраняя мрачную целеустремленность, он замотал ее в полотенце, на руках отнес на кровать, безжалостно напоил обжигающим чаем со снотворным, а затем безапелляционно уложил в прогретую чарами постель. «Никакого представления о романтике» — успела подумать Петунья перед тем, как провалилась в сон.***