Ведьма-сквиб

Так получилось, что больше и дольше всего в своей двухсотлетней жизни Марк Цейгергоффер завидовал Голему. В лихие военные годы — сокрушительной силе, в преисполненные отчаяния послевоенные — эмоциональному безразличию, в шутку — умению отражаться в зеркале. А после смерти Курта в новом времени — покою. Огромный глиняный колосс по своей ли воле, по высшему замыслу создателя или по причудливой логике Магии, свершив свое Предназначение, остановился. И никто более так и не смог заставить его проявить хоть какое-либо подобие жизни. В отличие от высшего вампира, который так и не изжил в себе нелепое желание существовать вопреки всему. Жизнь его складывалась непросто, как качели, то поднимая к самым вершинам, то сокрушительно роняя об землю. Марк происходил из богатой семьи, и многочисленные связи позволили ему претендовать на высокое звание мастера темпоральной рунистики, несмотря на всеобщее пренебрежение расой вампиров. В то время своей юности он был полон задора, смелых идей и юношеского максимализма, готового на телах рабов строить прекрасный новый мир. Болезненное прозрение случилось во время Первой мировой. Разумеется, долг подданного Австрийской короны, дворянина с многовековой историей и сильного руниста вел его на передовую. Волей случая, он был отправлен на помощь союзникам, которые никак не могли сломить сопротивление небольшой крепости русских Осовец. Раздраженное длительной задержкой немецкое командование решилось на применение газовой атаки, и Марку довелось воочию наблюдать, как убийственная, высотой с трехэтажный дом стена темно-зеленого яда расчищает дорогу солдатам германской имперской армии. Последующее наступление казалось скучной формальностью. Когда из тумана навстречу выскочили первые русские, Цейгергоффер был не единственным, кто растерялся. Они все были замотаны с головой в непонятные тряпки, кашляли на бегу, выхаркивая свои легкие пополам с кровью, и было их всего несколько десятков. Лишенные даже крупицы магии, простые люди, злые в своем упорстве исполнить военный долг и не пустить неприятеля, устремились в безнадежную атаку. Идущий рядом с Марком некромант судорожно вздохнул и в ужасе начал пятиться: — Живые… — пробормотал он, — живые… мертвецы. Пораженные его реакцией офицеры, пусть и не понимавшие до конца роли темного колдуна в армии, первыми начали отступать, а за ними — и простые солдаты. Вампир ушел в Тень и долго наблюдал за паническим бегством нескольких тысяч союзников. За тем, как победители вскидывали победно руки и падали замертво на землю. Он проскользил несколько сот метров по мертвой земле, везде наблюдая одну и ту же удручающую картину, и теневой тропой вышел только в Вене. Там положил заявление об уходе на стол командующему и, собрав вещи, переехал в Прагу учить молодых рунистов. С того дня он больше никогда не пытался сам насильственно изменить мир. Его безапелляционный нейтралитет долгие годы вызывал глухое раздражение преисполненных реваншистских настроений военных, но доказать опрометчивость осмелился только один волшебник. Геллерт Гриндевальд патологически не принимал отказов и не поскупился на баснословное вознаграждение группе наемников. От защищенной многовековыми ритуалами и рунными связками цитадели Цейгергофферов остались дымящиеся руины, от его семьи и самых близких учеников несколько унылых плит на кладбище и в семейном склепе, а сам Марк уцелел чудом. Зализывать раны ему довелось в Хогвартсе в обществе профессора трансфигурации из скандальной семьи Дамблдоров. Цейгергоффер к своему удивлению увидел в нем неуверенного в себе человека, боящегося повторить путь давнего приятеля и заодно, о, горькая ирония судьбы, виновника теперешнего состояния Марка — Гриндевальда. Увлекающийся маг, Альбус так легко и жадно внимал старшему рунисту, что не стоило большого труда поощрить в нем веру в себя. На кураже он легко сломил сопротивление бывшего любовника и на волне популярности с головой окунулся в политику. Цейгергоффер же вернулся к преподаванию, в нем одном видя медленное, но неизбежное поступательное движение к лучшему. Однако две мировые войны изменили мир больше, чем Марк позволял себе замечать. Высшая рунистика теряла свою привлекательность, уступая место простому и доступному знанию. Последний оплот никак не желал превращаться в авангард просвещения. Пока не появился ОН. Курт фон Вайзер. Блестящий ученый, талантливый каббалист, прекрасный молодой человек, умеющий внушить обожание к предмету одним появлением, он стал своего рода знаменем, вокруг которого собирались блестящие умы, видные политики, щедрые меценаты. Цейгергоффер старательно гнал от себя мысли, что идеализирует мужчину, к которому питал не только уважение, но и страсть. Он был близок к тому, чтобы открыться, и, как ему казалось, мог рассчитывать на взаимность во всем — в науке, в образовании и в любви. Но… нелепая случайность, и Курт умер в возрасте неполных сорока лет. Горе и отчаяние Цейгергоффера не поддавались описанию. Все, все, кто был ему дорог, уходили у него на глазах. Все были молоды, полны амбиций и талантов. И всех он, уже сдающий старик, был вынужден хоронить, заставляя себя жить без и вопреки. В момент черного отчаяния он получил письмо от «увлекающегося мальчика» (так он часто называл наивных людей, верящих, что легким движением хроноворота они смогут исправить свои прошлые ошибки). И к своему удивлению зачитался его идеями. «Мальчик» осторожно, намеками, но представлял себе ту идею, о которой сам Цейгергоффер писал в первой, еще юношеской монографии. Он желал создать на базе старого временного фундамента новую реальность, и в ней, пользуясь малой толикой своего предзнания, построить новую жизнь, избавившись от непреодолимых ошибок настоящего. Также в отличие от многих других увлекающихся, у «мальчика» были не только идеи, но и средства. И Марк поверил в него и его мечты. Контракт мастера с заказчиком сковывал его по рукам и ногам, но чем он мог угрожать тому, кто уже не ценил своей жизни? В какой-то миг Цейгергоффер самому себе стал казаться Властелином — он был готов пожертвовать кем угодно, включая себя, ради создания новой жизни. А Северус поддавался внушению удивительно легко: выслал хроноворот для доработки, без проверок применял все отправленные пентаграммы, участвовал в наисложнейших ритуалах, не подвергал сомнению необходимость жертвоприношения именно Дамблдора или Волдеморта, и если бы не неотвратимо приближавшаяся кончина, Марк бы даже пожалел, что судьба не послала ему такого ученика. Развивавшаяся в Британии гражданская война внушала определенный оптимизм в отношении самого слабого звена плана — магической энергии Лорда судеб. В определенный момент прощальное письмо Альбуса развеяло последние сомнения. Цейгергоффер ответственно подошел к своему уходу: с запасом напитал домашнюю пентаграмму, чтобы иметь возможность влиять на реальность руками доверенного домашнего эльфа, предупредил о смелом эксперименте другого вампира Бааль-Шема. И все же шагать в Тень с осознанием безвозвратности своего поступка оказалось непросто. Но контракт со Снейпом других вариантов дожить до активации хроноворота не оставлял. Ждать пришлось недолго: зельевар чуть ли не носом рыл землю, вырываясь из круговерти гражданской войны. Тем временем из Тени Марк безотрывно следил за судорожно барахтающимся двойным шпионом. За тем, как он получил уже от эльфа последние инструкции. За тем, как он пришел на встречу с наивной домохозяйкой-сквибом. Как протянул ей «сувенир» на память. Глаза людей слишком несовершенны. Они не могли видеть, как вместе с худой женской рукой хроноворота коснулась дымка теневой руки вампира. И время понеслось вскачь.

***

Первые два года (увы, но перемещаться пришлось в точку, заданную Снейпом) Цейгергоффер приводил дела в порядок: вновь предпринял меры по набору талантливых рунистов, невзирая на происхождение и образование. Да, огромная масса отсеивалась, но случались и открытия, вроде упертой магглокровки Эванс. Он искал меценатов, но лишенный обаяния Курта особых успехов не достиг: немцы и австрийцы так и не простили ему длительного нейтралитета. Публиковался, вел длительные дискуссии с коллегами. Ждал. В год поступления талантливого каббалиста он потерял над собой контроль. Юная версия была еще краше, еще обаятельнее, чем воспоминания о его Адонисе. На него косились коллеги, за его спиной шептались ученики, но Цейгергоффер мог думать только об одном. Нелепое желание мальчика поехать к родным на Рождество он даже не понял: какие родственники, когда у них еще столько неизученного? Вид повесившегося Курта едва не убил его: он малодушно взмолился, чтобы эта странная темень в глазах и гулкое звучание сердца в ушах, довели дело до логического, окончательного завершения. Увы, небеса оказались глухи к его просьбам. Утешение пришлось искать в работе: спасибо той самой Эванс, которая побаивалась его, но в свой шанс вцепилась зубами. Марк сомневался, что найдет в ней больше, чем потерял, но дозволил ей попробовать. Летом он пришел в себя и начал чертить расчеты для повторного прыжка. Однако, как он ни крутил, как ни экспериментировал, все схемы требовали перемещаться тем же составом. «Едва ли сквиба можно принимать в расчет» — пренебрежительно думал он, — «главная проблема — Снейп. Но я вполне могу придумать, чем его подкупить. От него требуется лишь небольшая жертва — год времени дежа-вю». Как оказалось, зря он не принимал во внимание сквиба: каким-то чудом домохозяйка вскружила парню голову, и тот желал пережить один год еще раз только при условии отправления «балласта» назад в 98-ой год. Цейгергоффер долго смотрел на сухое письмо слизеринца, с досадой понимая, как тяжко иметь дело с необразованными в области темпоральных перемещений магами. Отправленный в ответ отказ был пустой данью вежливости… Менее года спустя, Снейп вновь напомнил о себе, наградив чиреями по всему телу из-за какой-то заминки в прибытии Эванс в Китай. «Настоящий ловелас: то он рыцарствует перед сквибом, теперь бросился защищать мою рунистку». Ему и в голову не могло придти, что обреченный на времяшествие балласт и есть та самая упертая девчонка, которой он сам раскрыл все карты своего замысла по созданию параллельной временной реальности. В ответ он отправил зарвавшемуся мальчишке небольшую темпоральную ловушку: у Снейпа хватило ума в нее не попасться, но от дальнейших попыток выяснить отношения они осмотрительно отказались. Тем более что другая проблема вытеснила все остальные на периферию: Марк начал остро чувствовать влияние сильного течения. Он уже привык к разным моментам дежа-вю и, как правило, в мелочах пускал их на самотек, чтобы не нарушить невзначай известный ход вещей. Но ощущение собственной беспомощности при попытке переиграть давнюю травму… Где, что пошло не так? При правильном конструировании альтернативной реальности сила течения должна была ослабевать с каждым годом, а не усиливаться. Уж явно не достигать такой мощи, что подчиняла себе его волю, почище Империуса. Цейгергоффер не поленился переместиться в Александрию, чтобы поговорить с Хранительницей Маэв: по роду службы той были доступны особые знания. Увиденное его напугало: вместо проницательной подруги средних лет в этой реальности он застал сумасшедшую старуху. Говорить с постоянно хихикающей знакомой, которая грозила ему пальцем и обещала поставить в угол за самодеятельность, оказалось непомерно тяжело. Он вернулся в Брно, сел в кабинете за массивный стол и замер. Характер и привычный образ жизни призывали бежать, бороться, делать расчеты и менять ситуацию. Но перед глазами вновь и вновь вставали давние картины штурма русской крепости: мертвые победители, простертые на мертвой после газовой атаки земле. «Что ни делай — конец один».

***

Проснувшись утром, Петунья не сразу сообразила, где находится. Бедно, неухоженно, необжито, но с каким-то подобием комфорта, который едва вспоминался в безликой комнатушке в Александрии. Зато горло не болело, и лежала она в тепле и покое. Девушка накинула висевшую на спинке кровати мантию и пошла искать хозяина гостеприимного дома. Снейп черным вихрем метался по гостиной на первом этаже, на ходу жадно поглощая какую-то булку. — Счастлив видеть тебя восставшей с одра болезни. У твоего безумного перемещения есть обоснование из разряда вопрос жизни и смерти? Девушка задумалась. — Прям срочно — нет. — Это радует. Увы, я лишен счастья на полноценное общение. Более того, твоими стараниями — вместе со сном этой ночью, — он махнул рукой в сторону знакомого сундука. — Постарайся найти в вещах свою обычную рассудительность и верни ее на место, я по ней скучаю. «Оказывается, меня умиляет язвительная забота». — Прости, пожалуйста, я сама не своя последние дни. Северус скептически посмотрел на нее, потом лицо его приняло задумчивое выражение. — Я бы посмотрел тебя на ментальные закладки, но, правда, очень спешу. «Здоровая паранойя — это прекрасно». — Откуда бы им взяться? — Давай ради моего душевного покоя ты подождешь меня до вечера? — слизеринец мастерски ушел от прямого ответа. — Обычно гриффиндорцы верят в свою неуязвимость, но на практике не всегда рядом с ними оказываются доброжелательные черные маги или заботливые медиумы. Я понимаю, что Сочельник… «Уже?!» — …но у меня срочные дела. Мне нужно провести кое-какие ритуалы. — Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Петунья, невольно отмечая полное отсутствие праздничного антуража. Да что там антуража — банального порядка. — Петунья, это будут ритуалы на увеличение моей силы темного мага, — вкрадчиво и обстоятельно, словно маленькому ребенку, пояснил Северус. Девушка недоуменно посмотрела на него. — И что? Ты собираешься мучить младенцев на погосте? Ну, убьешь ты пару петухов, тоже мне трагедия века. Снейп пристально смотрел на нее. — Чем же ты можешь мне помочь? — медленно и словно неверяще спросил он. — По дому прибраться. Еды накупить. Ножи после ритуала помыть, — на последнем предложении она заерничала. Северус все также неотрывно смотрел на нее. Петунья уже собралась было поежиться под этими глазами–рентгенами, как маг отмер. — Согласен. На все. Деньги в банке на кухне. И вылетел вон в ореоле развевающейся мантии.

***

Денег оказалось на удивление много. А еще все шкафчики были забиты до отвала. «Полуголодное детство накладывает свой отпечаток». Во всем остальном картина была удручающей: из одних только круп и макарон сложно приготовить праздничное блюдо. Суровый аскетизм убранства дома был разбавлен только фигурно лежащей на всех поверхностях пылью. Почти все тряпки, коврики и прочие текстильные поверхности вызывали слезную жалость своей ветхостью. Да и в целом, если не считать обширной библиотеки, дом производил впечатление кладовки старьевщика. «Он просто взывает к моим талантам домохозяйки». Смело набрав предложенных денег, она вышла из дома и огляделась по сторонам. Удручающая картина внушала не просто пессимизм, но настоящее желание повеситься: ни цветочка, ни травинки, убогая заводская застройка домов с черными от копоти стенами и унылой нищетой жителей. Петунья потерла лоб и достала из сумочки заготовку под пространственную пентаграмму.

***

«Оказывается, шопинг ведьмы — это очень утомительное дело. Обойти пару супермаркетов не так-то сложно, если поддерживать себя в форме и не зависать у каждого магазина с детскими игрушками. А вот обойти магазины в шести странах за неполные пять часов…» Если бы не безразмерная сумка с рунами облегчения веса, она бы сдалась еще в Италии. А так вполне осилила даже рынок в Каире, логично рассудив, что там специи самые ароматные и недорогие. Помимо собственно продуктов пришлось накупить уйму всего: коврики, елку, праздничные украшения и глинтвейн в Германии, парфюм, белье и вязаное платье в Париже (о, эта давняя мечта!), потрясающий комплект постельного белья и скатерть в Италии, бытовую химию в Британии, посуду и приборы в Брно. Так что после обилия впечатлений, восточный базар в Египте оставил ее почти равнодушной. Вернувшись в дом, она, перво-наперво, перевела дух с чашкой кофе, бутербродом и длинным листом творческих планов. Затем подскочила и начала носиться по всему дому. Вытереть пыль, помыть плиту, полы и уборную, отмыть себя, разобрать продукты, заготовить тесто на печенье (проклиная отсутствие самых простых вещей вроде кастрюли подходящего размера), поставить тушиться мясо на руну огня (поскольку плита существовала исключительно декоративно), прибраться в спальне и гостиной, разложить коврики, развесить шторы, накрыть скатерть и разложить прочие детали интерьера, развесить рождественские украшения (включая обязательную веточку омелы), отварить картошку (где у него нормальные кастрюли?!), нарезать печенье, уложить пастуший пирог в форму (хорошо, что догадалась купить такую очевидную вещь) и поставить в духовку, обойти дом и обнаружить еще массу всего и вновь бегом-бегом-бегом. В ходе уборки она вымыла полы несколько раз и выбила всю мебель, но неприятный запах старости и беспорядка сохранялся несмотря ни на что, забивая даже французские духи. Хоть как-то перебить въевшийся запах пыли помогли только спрятанные везде по дому мешочки с корицей и гвоздикой, запахи которых были усилены рунами. Вкупе с ароматом подогретого вина, должно было получиться эталонное ощущение Рождества. Она даже успела насладиться своими самыми любимыми минутами, когда все уже сделано, и можно в новом платье и с макияжем обозревать плоды своих трудов в приятно-предвкушающем одиночестве. А при появлении гостей так легко поверить, что все изменения произошли как по волшебству, от легкого движения палочки. Петунья задумчиво улыбнулась: как далеко она ушла от этого огульного неприятия даров магии. Оглядываясь назад, она поражалась глубине произошедших перемен. И оценивая эти изменения, была склонна считать их… полезными: она стала более гибкой, более приспособленной к жизни. Научилась ладить с самыми разными людьми, расширила свой кругозор. Пожалуй, встреть она сейчас себя образца 1997 года — почитала бы мелочной и недалекой брюзгой… Снейп ворвался в гостиную на той же крейсерской скорости, на которой утром ее покинул, и резко замер, озираясь вокруг. Вся комната сияла чистотой, радовала глаз новыми ковриками и шторами, на стенах висели рождественские венки, в углу притаилась небольшая елка, увешанная сияющими шарами. В центре стоял накрытый праздничной скатертью стол, сервированный на двоих. Петунья в легком вязаном платье с интересом наблюдала за произведенным эффектом. — Видя такое усердие, мне даже неловко напоминать о ритуальных ножах, — развел руками Северус. — Да и не сказать, чтобы они сильно в этом нуждались. Он протянул ей матово черные кинжалы, на которых не было ни пятнышка — при успешном проведении ритуала вся кровь без остатка впитывалась в лезвие. — Все равно, им будет приятно помыться, — ответила девушка, вставая и забирая оружие, — как прошло? — Летально для двух петухов и одного кролика, — устало потер виски Снейп. — Ты поскучаешь десять минут? Я тоже не прочь принять душ. — Легко. Как раз разложу еду. Чистый, еще с мокрыми после душа волосами, Северус с аппетитом поедал пастуший пирог, запивая горячим глинтвейном из стакана. Перед ним в вазочке из Чехии своей очереди дожидалось домашнее печенье. «Все-таки есть что-то умилительное в картине насыщающегося мужчины». — Я уже и отвык вот так питаться: больше кусочничать, когда придется, — задумчиво произнес он и тщательно облизал вилку. — Говорят, это не самая полезная диета, — мягко пожурила Петунья. Зельевар вымученно улыбнулся. Она неловко продолжила. — Надеюсь, глинтвейн не слишком оскорбляет твой взыскательный вкус? Маг неуверенно хмыкнул. — Я тот еще гурман: с закрытыми глазами не отличу белое вино от красного. Петунья удивленно вскинула бровь. — Да и откуда? Вечно что-то мешает: то отсутствие подвалов с достойными напитками, то строгий режим закрытой школы, то ставка двойного агента. А в тот день… я уловил мысль Поттера, что он планировал воспользоваться твоим расслабленным кьянти состоянием и подружиться. — Он посмотрел куда-то в угол. — Будешь меня презирать за ложь? — Буду уважать еще больше, — качнула своим стаканом с вином Петунья, — за умение признаться в слабости. «Никогда у Вернона такого не было. Никогда». Кажется, ей удалось его смутить: он скрылся за завесью волос, изредка выглядывая из своего убежища. — Я вообще не уверена, что это недостаток, — потянула она, пристально всматриваясь в легкий румянец на его щеках. — Мне становится любопытно, какие еще открытия меня ждут. Северус помедлил. — Ненавижу убираться. — Едва ли это можно считать открытием, — парировала она. Он судорожно скользил глазами по обстановке комнаты, не осмеливаясь посмотреть ей прямо в глаза. — Ненавижу общаться с идиотами, но больше всего — учить их. — Тоже не критично, — она поняла, что слишком давит. Мягко отступила назад, по-прежнему держа шелковую сеть наготове, — Пойдем от обратного: а любишь? Удержался. Насупился еще больше, а ей показалось, она видела, как он на ходу ловит готовое сорваться с языка признание. В повисшей тишине Петунья слышала его неровное дыхание. — Играть. Я азартен. Но предпочитаю идти вторым номером: страхуя союзника и направляя его исподволь. — Не любишь проявлять инициативу? — уточнила девушка. Снейп сглотнул. Бросил быстрый взгляд на ее лицо и тут же вновь спрятался. Его напряжение казалось ощутимым. — Не терплю огульного гриффиндорства. Изысканная интрига приносит гораздо более сладкую победу. «Все-таки, нет?» Эта мысль, как ни странно, сильно ее расстроила. Она постаралась удержать себя в руках и не показать ему, как сильно он ее уязвил. Северус, потупившись, разглядывал итальянскую скатерть. Повисла гнетущая тишина. «Имей гордость, Туни». Она встала, чтобы начать убирать посуду. Он тоже поднялся и замер за ее спиной. Это напрягало. Петунья сильно поджала губы, чтобы не ляпнуть лишнего. Северус медленно прикоснулся пальцами к рукаву платья. Она скосила глаза, чтобы следить за его осторожными движениями, за тем, как он гладил ее руку сквозь вязаную ткань. Совсем крошечный шажочек, и вот он стоит вплотную к ней, продолжая аккуратно оглаживать. Одновременно Снейп приобнял ее за талию, а кончиками пальцев пробежался по руке до запястья. Медленно приблизил кисть к своим губам и поцеловал ее, старательно пряча лицо за длинными черными прядями. «Никакой инициативы, Туни. Не спугни». Северус медленно и осторожно целовал ее руку, все теснее и теснее прижимая девушку к себе. Петунья слегка повернула голову, приглашая его. Прикрыла глаза. Он обволакивал ее своей черной мантией, убаюкивал, сцеловывая с руки все тревоги и хлопоты этого долгого дня. От деликатных и сдержанных ласк все сильнее кружилась голова, все меньше хотелось бежать, добиваться, гриффиндорствовать. Его щекочущее дыхание пустило мурашки от щеки по всему телу, а терпкий поцелуй окончательно заставил девушку потерять голову. Она обвила его руками за шею и уступила своей страсти.