Храбрость знающих

Икуто был непредсказуем. Никто не знал, когда в следующий раз он заявится, будто снег на голову. Во всяком случае, так должно было быть. Но Кайри за несколько лет не составило труда составить график и выяснить, что промежуток между соседними визитами Икуто колебался примерно как синусоида с некоторым коэффициентом; другая синусоида отвечала за время пребывания Икуто в доме Хинамори, и график композиции этих функций выдавал результат, позволяющий предсказывать поведение блудного скрипача с изумительной точностью. Аму не стала вдаваться в подробности расчётов (которые и сам Кайри доверил бездушной машине), а только заметила, что синус, судя по всему, растёт соразмерно смеси из тоски по дому (но и по приключениям), страху быть забытым (но и страху быть навязчивым) и желанию выглядеть надёжным (но и желанию быть свободным), которые испытывает Икуто. Иначе говоря, чем дольше он пребывал вне дома, тем больше было его желание вернуться, и наоборот. Поэтому, когда Икуто заявился поздним вечером без звонка, она уже немного ждала его, она, заслышав звук открывающейся двери, встречала его у порога. Он же, не тратя время на то, чтобы разуться, он, растрёпанный, смешливый и вовсе, вовсе не усталый, без тяжёлого вздоха, без всяких синяков под двумя здоровыми глазами, без маячащей за спиной улыбчивой полной докторки — прекрасно обходясь без всего этого, он вместо этого притягивал Аму к себе, и, пока они находились на разных уровнях пола, отчего он будто бы и не был выше, крепко, болезненно держал её обеими руками, утыкался лицом в плечо, демонстративно и бесстыдно вдыхал её запах и произносил: — Я дома. Во всяком случае, так должно было быть. *** Когда Икуто заявился поздним вечером без звонка, Сакуры уже не было — она, совершенно правильно ощутив себя лишней в семейной суматохе, уехала ещё с утра по загадочным делам, не то развлекаться, не то повышать квалификацию, этого никто никогда не мог предугадать. У них с Надесико не было, конечно же, никакого секса накануне, и Сакура чувствовала себя одновременно раздосадованной и виноватой за свою досаду. По её мнению, семья Хинамори раздула слишком большую шумиху из такой мелочи. И если бы Аму была там, она бы непременно согласилась, но также и посетовала на то, что и сама взрослая женщина Сакура ведёт себя слишком по-детски, если такая мелочь может выбить её из колеи. Поэтому, когда Икуто заявился поздним вечером без звонка, разумеется, усталый, измученный, полуслепой и в сопровождении врачицы, он застал дома только Тадасе, который сосредоточенно готовил ужин, закусив губу, и Надесико, которая наблюдала за Тадасе из гостиной, в европейской манере закинув ноги на низкий японский стол (для чего ей пришлось опереться о пол руками), и не менее сосредоточенно грызла леденец. На появление Икуто Тадасе ответил своей обыкновенной нежной радостью; Надесико тоже приветливо улыбнулась, и вот тут Икуто занервничал — не хватало обычного её смеха, подколок и попыток отвесить приветственный щелбан. — А где остальные? — первым делом поинтересовался он. — Сакура куда-то уехала, — откликнулся Тадасе, прекрасно зная, что в этой информации Икуто мало заинтересован. — Кайри... с Аму. Аму в больнице. Но с ней всё хорошо, — добавил он быстро, не желая видеть, как меняется выражение лица названного брата. — Кажется, она немного переутомилась, поэтому вчера вечером упала в обморок.