Никого лишнего

Ре-сан склоняется над ним и указательным и средним пальцем проводит от кончика мизинца по ребру ладони. До самого запястья. Это первый этап. Казалось бы, совершенно недвусмысленное движение. Будь в комнате кто-нибудь посторонний, он бы не обратил на него никакого внимания. Но только не Курамочи. Он ловит это прикосновение взглядом и так остро чувствует все, будто это его руки коснулись, будто по его коже прошлись мурашки сразу же вслед за чужими пальцами. Харуичи едва заметно краснеет и поджимает губы, сжимает в другой руке карандаш и — Курамочи не видит этого за челкой, но уверен — не отрывает глаз от тетради. Но это продолжается недолго. Стоит Ре-сану опустить руки на его плечи, как он тут же вздрагивает и водит ими, пытаясь высвободиться. — Мне… надо заниматься, — говорит он, как всегда, уклончиво, не касаясь того, что у него безжалостно краснеют уши, и внутри все замирает каждый раз, когда Реске касается огрубевшей подушечкой большого пальца линии позвоночника в том месте, где плечи соединяются в шею. Курамочи не питает слабости к этому месту, но чувствует, как горячий след остается и на нем. — Расслабься, — отвечает Реске, разминая Харуичи плечи, — я сделаю тебе массаж. — Мне нужно сосредоточиться, — заявляет он слабым голосом, в котором чувствуются неумолимые нотки упрямства. Он никогда не договаривает: «Мне нужно сосредоточиться, а не расслабиться»; никогда не проявляет раздражения, которое просыпается в нем в такие моменты, но Ре-сан и так их чувствует. Спустя какое-то время Курамочи пришел к выводу, что Ре-сану попросту это нравится. Каждый раз он будто пытается вывести Харуичи из себя. Находит точку особенно чувствительную и давит на нее, пока не добьется своего. Иногда это ему удается, иногда — нет. В таких случаях он остается недовольным. Его устраивают только те моменты, когда у него получается вытащить Харуичи из скорлупы. Курамочи никогда не спрашивал, почему именно его посвятили в эту тайну, и почему он стал ее участником. Он будто сам знает ответ на этот вопрос. Он хранится где-то на дне и всплывает только ранним утром, когда он еще не успевает полностью проснуться, и поздней ночью перед тем, как он впадает в небытие. Возможно, потому что он единственный, кто подходит. Потому что он может принять их обоих одновременно. Это просто произошло. Однажды вечером Ре-сан поцеловал Харуичи, и после этого Йоичи начал смотреть на жизнь под другим углом. Многие действия, которые делает Ре-сан, для большинства незаметны и бессмысленны. Курамочи же научился замечать их и разгадывать. Взгляды — насмешливо прищуренные, слова, случайные касания, непроизвольные движения, которые Реске не контролирует, и которых зачастую и сам смущается. Если бы Курамочи не знал правды, он бы никогда не догадался. Он понимает это, только зная ее, и это приятное чувство в то же время сопряжено с какой-то жалостью и снисходительностью к другим. Они никогда не узнают. Курамочи их не жалеет, это всего лишь остаточный страх: быть среди них. В конце концов, если сначала это казалось безумием, то теперь он не может представить своей жизни без этих двоих. Не просто такими, какими их знают все, а такими, какими знает их только он. От прикосновений Реске Харуичи не расслабляется, а только напрягается еще больше. Его спина выпрямляется, он сжимает карандаш в руке так сильно, что белеют кончики пальцев, а взгляд уже совсем забыл о заданиях, аккуратно выписанных в тетрадь. С приоткрытых губ слетает выдох, и Курамочи слышит его так отчетливо, как будто находится совсем близко. Он долетает до его ушей и оседает приятным, тянущим напряжением внизу живота. Наконец Харуичи вырывается, резко оборачивается красный, как рак: — Аники!.. Аники не дает ему закончить, склоняется, обогнув рукой его плечи, и целует. В Курамочи неожиданно просыпается нетерпение. Есть вещи, которые он не может понять, например, почему слова Харуичи всегда так разительно отличаются от его настоящих чувств? Если бы он действительно хотел сосредоточиться на учебе, он бы сейчас не отвечал так страстно на мимолетный поцелуй, вцепившись рукой в спинку стула, лишь бы сдержаться и остаться на месте. Хотя, конечно, в этом Ре-сан виноват. Вечно он дразнит Харуичи без повода. А с другой стороны, для этого и не должно быть поводов. — Ладно-ладно, занимайся, — снисходительно улыбается Реске, отстраняясь от него. Курамочи еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. В этот момент у Харуичи такое обиженное выражение лица, что Ре-сану пора бы уже хоть чуть-чуть почувствовать себя виноватым. Еще бы. После такого никакими силами нельзя заставить себя вернуться к алгебре. А Реске плевать на алгебру. Курамочи, слабо улыбаясь, следит за тем, как он приближается к нему, и оставляет где-то на отдельной полочке своей памяти заметку: старшие не должны подавать плохих примеров. Не успевает он добавить про себя, что обязательно поговорит об этом с Ре-саном в ближайшее время, как тот уже целует его, валит на спину и лезет под футболку теми самыми огрубевшими ладонями, от которых мурашки по коже. Курамочи задумывается, чувствует ли его мурашки Харуичи. Одна рука оказывается на талии Реске, другая опускается на бедро прямо под ягодицей, и он изо всех сил прижимает Ре-сана к себе. Они вжимаются друг в друга бедрами, почти до боли, но в то же время до одури приятно, и язык Реске, до этого быстрый и юркий, в момент замедляется и кончиком чувственно проносится под его собственным языком. Курамочи прекрасно знает: Ре-сану это нравится. Он приоткрывает глаза и бросает взгляд в сторону стола, освещенного лампой. Так и есть. Харуичи действительно наблюдает за ними. В какой-то момент он громко выдыхает, бросает карандаш и встает с места. В первые разы его нужно было тянуть силой. Он так краснел и смущался любого проявления чувств, что порой это ему даже вредило. Потом он привык и начал относиться к этому более спокойно. Он по-прежнему краснел по любому поводу, но его глаза горели совсем не так, как раньше. Невольно Курамочи ловил себя на мысли, что несмотря на то, что Харуичи кажется невинным, в нем намного больше от дьяволенка, чем окружающие привыкли думать. Опустив руку на плечо брата, он нежно проводит линию до самого уха, заставляя Ре-сана отстраниться от Курамочи и обратить на него внимание. Не теряя времени, тут же увлекает его в новый поцелуй, немного раздраженный и, как всегда, настойчивый. Это его ответ — он никогда и ни о чем не забывает и, если мстит, то делает это особенно изощренно. Если Курамочи узнал некоторые тонкости, то Харуичи знал Ре-сана досконально. Йоичи до сих пор очень интересно узнать, что именно Харуичи умеет делать своим языком такого, что Реске буквально дрожит от одного поцелуя. Однажды Харуичи показал ему, но когда Курамочи попробовал поцеловать так Ре-сана, тот попросил его не повторяться. Отстранившись, Харуичи садится на Йоичи верхом, устроившись между ним и братом, пристально оглядывает шорт-стопа взглядом и облизывает губы, после чего снова притягивает к себе Реске и целует, обернувшись к нему через плечо. Ре-сан обхватывает рукой его бедро, и Харуичи откидывается чуть назад, желая стать еще ближе. Оставаясь на расстоянии, Курамочи мог бы это выдержать, но вблизи он недолго остается в стороне. Обхватив бедра Реске, он резко тянет на себя, и уже через секунду Харуичи дышит ему в губы, тяжело и прерывисто, и разглядывает рассредоточенным взглядом. Подается вперед, прижимаясь влажными после Ре-сана губами и всем телом. Реске наваливается на него сверху, и воздуха становится совсем мало. Но Курамочи все равно. Единственное, чего ему хочется сейчас, это снять одежду, и начинает он с Ре-сана, залезая за резинку штанов. Харуичи тем временем, целуя его все более нетерпеливо, задирает футболку, потом и вовсе заставляет снять, а Реске заставляет раздеться Харуичи и только после — раздевается сам. Харуичи целует Курамочи в шею, прижимается голым торсом, трется бедрами и замедляется каждый раз, когда Ре-сан делает что-то особенно приятное: кусает его за плечи или проводит пальцем под лопаткой, или прижимает сверху особенно сильно. И чем больше проходит времени, тем яснее выдохи сменяются всхлипами, а потом и вовсе сдавленными охами, напоминающими приглушенные стоны. К этому моменту возбуждение становится болезненным. Курамочи только стоит переглянуться с Ре-саном, и тот встает и тут же возвращается с презервативами и смазкой. Йоичи подкладывает под спину подушку, чтобы было удобнее, и начинает растягивать Ре-сана, Ре-сан растягивает Харуичи, а Харуичи прижимается к плечу Курамочи щекой и затихает. Он всегда затихает, когда его растягивают, и до Йоичи доходят только выдохи и всхлипы, из-за которых он заводится еще больше. Когда терпение заканчивается и у Ре-сана, он надевает на себя и Курамочи презервативы, медленно садится на член Йоичи, потом аккуратно насаживает на себя Харуичи, и тот медленно выдыхает, привстает на локтях и двигается в такт движений бедер Реске, не отрывая от Курамочи взгляда. Йоичи тоже начинает двигаться, и все действие моментально ускоряется, потому что ему не хватает сил и терпения, чтобы начать медленно. Он думает лишь о том, как бы не сразу сорваться на бешеный темп. Первые стоны срываются у Реске, и Харуичи, разомлев от них, тоже начинает стонать, сначала Курамочи разбирает их голоса, но потом они сбиваются в один, перед глазами все темнеет и расплывается, и приходит время самому ловить последние мгновения реальности и утонуть в ощущениях. Едва он успевает заметить, как Харуичи вцепляется пальцами в его плечо и выгибается в спине, поддаваясь движениям Реске, как Ре-сан все быстрее и ниже садится на его член, а вставая, вжимается бедрами в Харуичи, держа его в руках, будто он может или хочет отсюда сбежать. Курамочи приходит в себя, только когда снова чувствует, что ему тяжело и не хватает воздуха. Ре-сан приземляется у стенки, Харуичи посередине, и они еще некоторое время лежат молча. В комнате так тихо и естественно, как будто здесь совсем ничего не происходило. Йоичи рыщет рукой под кроватью и достает оттуда салфетки, потом выкидывает презервативы и возвращается, чтобы залезть на обоих Коминато и крепко прижать к себе. Он бы не отпускал их еще пару часиков, но общежитие — не то место, где можно долго оставаться наедине. Реске какое-то время разглядывает его довольную улыбку, после чего проводит ладонью по щеке и произносит: — Вы только посмотрите, какой милый экземпляр обычного извращенца. Харуичи смеется, уткнувшись носом ему в плечо. — Эй! И ты туда же! — обижается Курамочи. В этот раз не сдерживает смеха Ре-сан. Потом приобнимает рукой и притягивает к себе, прижимаясь щекой к щеке. Йоичи вздыхает и улыбается. В конце концов, у него куча причин, по которым он может сказать Ре-сану то же самое.