Между иллюзиями и реальностью

Та же медсестра разбудила его на следующее утро, когда принесла порцию овсяной каши и, конечно же, таблетку. Гера попросил дать ему зубную щётку, пасту и воду, но женщина только рассмеялась и сказала парню молча съесть свою кашу. Герману ничего не оставалось делать, как подчиниться. У себя в голове он послал медсестру куда подальше уже тысячи раз, а снаружи оставался послушным пленником доктора Кролева, заключённым в психиатрической больнице номер семь. Медсестра проследила за тем, чтобы больной принял лекарство (Гера с недоумением отметил, что таблетки, которые ему давала Лена, действовали не так сильно, хотя выглядели идентично поставляемым этой женщиной), после чего забрала пустую пластиковую тарелку с ложкой и ушла, снова оставив Миронова в одиночестве. Неожиданно парень вспомнил сон, который видел ночью. Там была огромная собака, которая разорвала человека в клочья, а потом принялась слизывать с него кровь, будто именно это и было целью убийства. Через некоторое время собака сменилась самим Герой. Но этот Герман не перестал, а продолжил облизывать мёртвого человека, наслаждаясь каждой капелькой крови. Гера поёжился. Он решил больше не спать, а думать над планом побега. Парень был уверен, что Олю не пропустят к нему, ведь теперь личность по имени Герман Миронов считается опасной, а людям в такой категории запрещено принимать гостей. План Геры рушился, словно башня из пластиковых кубиков при дуновении ветра. Парень придумывал другие методы побега из этой больницы, но все они разбивались о какое-нибудь огромное препятствие. До совершеннолетия Германа, до того момента, когда он будет иметь право отказаться от госпитализации без последствий и сбежит из-под влияния новой жены отца, оставалось два года. Возможно, чуть больше: в феврале Гере должно только исполниться шестнадцать. Но парня всё равно не устраивала перспектива провести в больнице семьсот тридцать дней. Если ему и удастся пережить это количество времени здесь, то Герман сойдёт с ума из-за скуки, после чего придётся остаться в этой больнице ещё на пол жизни. Когда парню надоело строить грандиозные планы, он решил что-нибудь спеть. Раз тут никто не обращает внимания на чужие крики, то пение Германа покажется им лишь приступом сумасшествия у очередного больного. Сначала он пел такую печальную и одновременно обнадёживающую «Five years» из арсенала Дэвида Боуи, затем перешёл к Сплину, спев иронично подходящую «Выхода нет», и закончил всё это попыткой скримить как Оливер Сайкс из BMTH, исполнив «Suicide Season». На этом этапе к нему пришёл незнакомый охранник и обеспокоенно поинтересовался, что случилось. — У меня приступ сумасшествия, не видишь, что ли? — ответил Герман, щурясь от яркого света, поступающего из распахнутой двери. Он подумал, что этот охранник или новенький, или слишком тупой, ведь обычно работники больницы закрывают двери, когда наведываются к буйным. — Ты что, думаешь, мы тут развлекаемся? Вдруг я дам тебе под дых, а сам убегу? Ты находишься в психиатрической больнице рядом с особо опасными личностями, так что нельзя терять бдительность. Всему тебя надо учить, салага. — Вообще-то, я от Лены, — произнёс охранник и немного покраснел. — И я думал, что ты в изоляторе только потому, что разозлил Петра Борисовича. Разве нет? — Из-за того, что я разозлил Петра Борисовича и его пассию, я нахожусь не только в изоляторе, но и вообще в этой больнице, — произнёс Гера. — Ты кто? — Я от Лены... — Это понятно, а имя у тебя есть? — Дима. — Отлично, это уже прогресс, — Герман потёр руки одну о другую. Охранник заметил неприкрытую насмешку и недовольно нахмурился, но промолчал: ради Лены он был готов на многое. — Так зачем ты здесь? Я, вроде бы, в изоляторе. И, следовательно, должен быть один. — А ты хочешь быть один? — Нет, нет. Не переводи тему, отвечай, — поторопил Диму парень. Его общество было не очень интересно Герману, но это лучше, чем тишина. — В общем, — начал охранник, и парень поморщился, вспомнив вечно подводящего итоги Петра Борисовича. — Я на этом этаже не работаю, заменил одного знакомого чувака на два часа. Когда он вернётся, попроси его позвать Кролева. Если откажется, то проси ещё. Умоляй, но добейся своего. Когда придёт Пётр Борисович, извинись перед ним. Желательно сделать более доброе и жалостливое лицо, — улыбнулся Дима, глядя на недовольное выражение физиономии Германа. — Просто скажи ему, что с тобой всё в порядке, ты успокоился и такого больше не повторится. Ладно? Лена так переживает, потому что Кролев собрался держать тебя здесь неделю. То есть, неделю без общения, душа и прочих радостей жизни. Ясно? Ты уяснил, Гера? — Да, да, да, да, да, да, — подтвердил парень. Дима кивнул: — Надо идти, а не то сейчас все вернутся с обеда и заметят, что я с тобой тут светские беседы веду. А это может сильно ударить как по моему кошельку, так и по голове, — беспричинно усмехнулся охранник. Перед его уходом Герман спросил: — Какое сегодня число? — Девятое февраля. Я знаю, у тебя вчера был день рождения. Тебе шестнадцать, да? Поздравляю! Вторая часть ответа повергла Геру в ступор. День рождения? Точно! Как он мог забыть? — С-спасибо, — поблагодарил парень, заикаясь. Охранник вышел, сияя радостной улыбкой. Докатился, подумал Герман, забыл про собственное шестнадцатилетие. Он вспомнил, как отмечал все пятнадцать дней рождения в кругу семьи; пусть последние два проходили уже без мамы. Зато у него был отец и сестра, а год назад появились ещё две прелестные дамы – Маринка и её дочь Вика. Смешно, что шестнадцатый раз выпало провести в изоляторе психиатрической больницы номер семь. И единственным, кто его поздравил, оказался подменный охранник по имени Дима. Это заставило Геру рассмеяться, но через секунду он перестал, осознав, что с ним происходит что-то ужасное. Он сходил с ума раньше или начал только сейчас? А, может, Гера просто не замечал своего сумасшествия до сегодняшнего дня? Может быть, его справедливо упекли в психушку, ведь сам сумасшедший не замечает своего безумия? А если всё же несправедливо, то откуда эти приступы злобы и жестокость? Почему он толкнул Маринку? Почему накинулся с кулаками на психиатра? Герман сам не знал ответов на эти вопросы. Может, доктор был прав, и Гера просто не помнит того, что делал вечером четвёртого февраля? Парень решил, что ему обязательно нужно поговорить с Олей. А для того, чтобы сделать это, нужно лишиться статуса особо опасной личности и выйти из изолятора. И, наконец, чтобы вылезти из Мышкиной норки, необходимо извиниться перед Петром Борисовичем. Гера решил, что сделает это, переступив через свои принципы. Примерно через два часа (часов, конечно, у Германа не было, и ему приходилось ориентироваться по своим ощущениям) парень захотел есть и позвал охранника, проверяя, сменили ли Диму. Тот что-то невнятно прожужжал и замолк. Гера закатил глаза, осознав, что это точно не его недавний знакомый. — Открой эту чёртову дверь, клоун! — заорал он. С той стороны снова послышалось невразумительное бурчание. — Я не понимаю тебя! Давай поменяемся местами, и ты увидишь, как здесь хорошо всё слышно! Дверь не открылась ни в ближайшие пять минут, ни через час. Сколько ни пытался Герман докричаться до людей, ничего не выходило. Охранник показался только когда принёс ужин и таблетку, заменив медсестру. Гера попросил позвать Петра Борисовича, но мужчина сообщил, что у психиатра сегодня выходной. — Завтра позовёшь его, — коротко сказал охранник. Парня это известие не радовало, но другого выхода не было, и поэтому он принялся молча есть недоваренную гречку под пристальным наблюдением мужчины, гадая, почему Дима не знал о выходном Кролева. Разговор должен состояться завтра, нужно хорошенько выспаться перед тем, как растоптать своё самолюбие, подумал Герман и с этой мыслью завалился спать.

***

Когда Герману принесли завтрак, состоящий из (снова этой тупой) овсянки, он ещё раз попросил позвать психиатра. Всё та же старая и недобрая медсестра молча скривилась в ответ на просьбу Геры. — Вы позовёте? — спросил парень ещё раз. Он чувствовал, что ему срочно нужен душ, а значит, необходимо поскорее попросить доктора выпустить мышку из норки, дав ей возможность погулять на свободе. И хотя этой свободы было недостаточно для счастья мышки, она будет довольствоваться тем, что есть, планируя план побега из лабиринта. Конечно, прихватив с собой кусочек сыра. Ну а вообще, можно и без сыра, главное – сбежать. Медсестра молчаливо ждала, пока Герман закончит трапезу и примет таблетку, но Гера сказал: — Я не стану это есть, пока вы не позовёте Петра Борисовича или пока не ответите на вопрос. Медсестра повернулась и демонстративно ушла, не проронив ни слова. — Старая карга! — злобно выплюнул Герман. — И кто из нас должен находиться в изоляции?! Через пять минут в изолятор вошли два охранника, все та же медсестра и Пётр Борисович. Гера хотел было поблагодарить эту старуху за то, что она позвала психиатра, но медсестра приблизилась к парню, взяла его руку и сделала инъекцию в вену. Герман не успел сообразить, что происходит, а когда понял, то было поздно. Транквилизатор постепенно распространялся по его телу, вызывая усыпляющий эффект. Парень лёг прямо на том месте, где секунду назад стоял, и попытался сказать психиатру, как он его ненавидит. Пётр Борисович только покачал головой: — Сам себе козни строишь, — сказал он и увёл за собой охранников с медсестрой. Геру поглотил сон.